Читаем без скачивания Счастливо оставаться! (сборник) - Татьяна Булатова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кто это тебе сказал?
– Папа.
– А папа тебе не сказал, что иногда людям, даже очень близким, нужно отдыхать друг от друга?
– Нет. Он от тебя никогда не устает, – щедро приоткрыла завесу над папиными тайнами Маруся.
– Устает, – не согласилась с ней женщина. – И потом…
– Потом вы разведетесь, – продолжила начатую фразу Машка и всхлипнула: – А я останусь одна, как Сонька.
– Какая еще Сонька?
– Сонька Локтева.
Тамара поняла, откуда ветер дует: прямо из третьего «Б» класса, ученики которого перемывали кости своим отсталым предкам.
– У нее тоже родители друг от друга отдыхали-отдыхали, отдыхали-отдыхали, а потом раз – и развелись.
– И что теперь?
– Теперь она всю неделю с мамой, а по воскресеньям – с папой.
– А ты бы что хотела?
– А я бы хотела всю неделю и с тобой, и с папой.
– А сколько ты уже без папы, дорогая?
– С утра.
– И я с утра. Значит, он, Машка, развелся с нами обеими.
– Да ладно! – не поверила Маруся.
– Вот тебе и ладно, – притворно пожаловалась Тамара и рассмеялась: – Балда ты, Машка. Куда твой папа от тебя денется?
– А от тебя? – на всякий случай поинтересовалась девица.
– И от меня.
– А ты?
– А что я?
– А ты тоже не денешься?
– И я тоже не денусь.
– Ну и я тогда не денусь, – успокоилась Машка и перевернулась на живот. Потом о чем-то вспомнила и нарочито равнодушно спросила: – То есть вы любите, что ли, друг друга?
– Что ли любим, – призналась Тамара и ущипнула Марусю за упругую попу.
– Ну, ма-а-ама! – взвизгнула та, и все в этом мире встало на свои места. Как было. И как должно быть.
Виктор спустился на пляж часам к двенадцати. Зачем – неизвестно. Прожив с этой женщиной восемнадцать лет, он так и не смог привыкнуть к тому, что даже свой отпуск Тамара организует в соответствии с расписанием. Просто оно несколько отлично от того, по которому живет семья в остальное время года. На море воля этой женщины была особенно впечатляющей: 8.00 – завтрак, с 8.30 до 11.00 – море, 14.00–16.00 – дневной сон, 17.00–19.30 – снова море, а дальше допускались различные варианты.
– Понимаешь, я человек сквозного времени. Мне важно видеть план каждого дня и определять его цели, – декларировала мужу свои жизненные принципы Мальцева.
– Ты слишком категорична, – упрекал Виктор супругу, но тем не менее с удовольствием покидал пляж в тот момент, когда некоторые из отдыхающих только до него добредали, и с не меньшим удовольствием клал на ухо подушку, чтобы в долгожданной тишине переварить казенный обед.
С Марусей вопрос решался проще простого. Ей якобы предоставлялся выбор:
– Твое право, – играла в демократию ее мать, – не спать днем. Ради бога!
Машка гордо расправляла свои загорелые плечики.
– Но…
Девочка вопросительно поднимала бровки.
– Но… тогда твой отход ко сну планируется на более раннее время.
– На какое? – уточняла Маруся, решая про себя сложную задачу – «Быть или не быть».
– Девять.
– Ско-о-олько?!
– Девять.
– Ма-а-ам, ты что-о-о-о? – возмущалась Машка. – Здесь даже грудных детей в это время не укладывают.
– Грудных детей, Мария, вообще не укладывают. Они и так все время спят.
– Да ну-у-у, – сомневалась девочка и подозревала мать в даче ложных показаний.
– Вот тебе и ну!
– Ну я же не засну! – шантажировала Машка родительницу.
– Ну и не спи, – неожиданно легко шла навстречу Тамара.
– А вы?
– А мы гулять.
– До скольки? – уточняла Маруся срок своего заключения.
– Как получится.
– А если я буду днем спать?
– Тогда и ты гулять.
– До скольки получится?
Тамара не удостаивала дочь ответом. В результате та делала правильный выбор. Согласно установленному расписанию.
В соответствии с ним девочки Мальцева на пляже отсутствовали. Солнце светило нещадно, обжигая бледные тела вновь прибывших. Море, взбаламученное у берега, недовольно бряцало галькой, выплевывая похожие на веревку водоросли, целлофановые пакеты и пластиковые бутылки. Под навесом отдыхающие играли в карты, разгадывали кроссворды, грызли семечки и обменивались новостями. Песок, темный от отбрасываемой тентом тени, был сырым и на удивление грязным.
Оглядевшись по сторонам, Мальцев не рискнул расположиться надолго. Сбросил рюкзак прямо на гальку, поздоровался с теми, чьи лица за эти десять дней стали до боли знакомыми, быстро разделся и направился к морю. Виктор медленно вошел в воду, сторонясь резвящихся детей, и, набрав полную грудь воздуха, красиво нырнул. Потом долго фыркал, отплевываясь, не зная, как дальше распорядиться своим телом, какое положение придать ему в пространстве. За последние восемнадцать лет он знал единственную точку опоры – собственную жену. Но в отличие от Архимеда мир переворачивать не собирался. Просто если Тамара отсутствовала рядом, Виктор переставал понимать про себя и про то, что вокруг.
Об удивительной привязанности Виктора Сергеевича Мальцева в миру ходили легенды, после знакомства с которыми лица мужского пола презрительно крутили пальцем у виска, а женщины устремляли взор к потолку и отчаянно завидовали той, на которую «ни за что ни про что» свалилось счастье – не пьет, не бьет, слова грубого не скажет, на руках носит, по дому помогает… А что небогат, так не беда это. Главное, чтоб мир в семье и покой. В тесноте, да не в обиде! С милым рай в шалаше! И везет же дурам! Стервам этим! Какого парня!..
За восемнадцать лет существования семьи Мальцевых возникла четкая оппозиция в позициях.
На левом фланге расположились поклонницы Виктора Сергеевича, среди которых чинно выступали просто мама, Тамарина мама, Тамарины тетки, сотрудницы Виктора, сотрудницы Тамары, соседки и их мамы, мамы Марусиных одноклассников и еще несколько молодых особей, проходящих под названием «стажерки и практикантки».
На правом фланге держала оборону группа поддержки Тамары Мальцевой.
Центристская позиция принадлежала друзьям семьи, тайно поддерживающим силы либо левого, либо правого фланга.
Пожалуй, единственным подлинным конформистом в вопросе распределения голосов выступала Маруся Мальцева, с недавних пор взявшая на себя ответственность за репутацию семьи.
– Какой у тебя замечательный папа! – закатывали глаза левофланговые.
– У меня и мама ничего, – спокойно и взвешенно добавляла девочка.
– Да… мама у тебя – то, что надо! – восхищенно провозглашал правый фланг.
– И мама – то, что надо, и папа – то, что надо, – мудро замечала Машка, цементируя родительский союз. При этом она, естественно, догадывалась, что предки ее далеки от идеала, но, движимая корпоративной солидарностью, вслух об этом заявлять не собиралась, а копила аргументы впрок. На всякий случай.
Аргументы младшей Мальцевой всегда были удивительно кстати и абсолютно некстати, если смотреть на ситуацию глазами ее родителей. Чаще всего они начинались словами: «Ты же говорила!», «Сами говорили…», «А помнишь?», «Ты же тоже так делаешь!».
Вообще, жизнь бок о бок с Марусей напоминала ее родителям роковое соседство с миной замедленного действия, да еще и с неотлаженным часовым механизмом. Сиди и думай – то ли взорвется, то ли нет. Супруги Мальцевы, так им казалось, жили в ожидании катастрофы с момента Машкиного рождения. По этому поводу Тамарина свекровь недоумевала:
– В кого это она? Витюшка был ти-и-и-ихий! Споко-о-ойный! Ни одной машинки не сломал! – с гордостью сообщала она невестке.
– Что, прям ни одной?! – притворно изумлялась Тамара.
– Ни одной, ни одной. Все дети ломают, кричат, бегают. А этот сядет в уголок и сидит. Не то что эта…
Впрочем, «эту» свекровь отчаянно любила: одаривала и тискала. Особенно большое внимание Галина Петровна уделяла интеллектуальному развитию девочки. Делать это свекровь предпочитала в стихотворной форме:
Я сижу на вишенке,Не могу накушаться,Деда Ленин говорит:«Надо маму слушаться!»
– Она у тебя ни одного стишка не знает, – строго констатировала Галина Петровна пробелы в воспитании.
– Зна-а-аю! – орала Маруся и требовала внимания:
Я си-жу на ви-и-и-шен-ке…
– Не могу накушаться, – продолжала Тамара.
– Откуда ты знаешь? – подозрительно вопрошала девочка. – Бабуля научила?
Мальцева отмалчивалась, возлагая надежды на детский сад и начальную школу. Напрасно! За три года в дошкольном заведении, гордо именуемом «Центр интеллектуального и творческого развития № 72». Маруся запомнила три стихотворения следующей тематики: «Осень», «Новый год», «8 Марта».
В начальной школе ситуация выглядела аналогично. Авторы программы по литературному чтению рассчитывали на плодотворное сотрудничество с родителями, а потому свои требования ограничили знанием не более трех-пяти стихотворений. И это в течение четырех лет!