Читаем без скачивания Великое плавание - Зинаида Шишова

Остановившись в удобной бухте острова Святого Креста, мы спустили лодки, для того чтобы сделать запасы свежей воды в устье реки. Женщины деятельно помогали нам. Судя по их сильным мышцам, я полагаю, что у себя на острове они работают наравне с мужчинами. Особенной ловкостью и силой отличалась одна из них, которую матросы прозвали доньей Каталиной.

Своими сильными руками она держала бочонок, который я наполнял водой. Вдруг она оставила бочонок и вплавь бросилась к кораблю.

Оглянувшись, я увидел, что наперерез нашим лодкам идут каноэ индейцев. Без всякого предупреждения, внезапно мы были осыпаны градом стрел. Мне пришло в голову, что матросы, так же как и солдаты, должны быть защищены воинскими доспехами, ибо никто не может сказать дикарю: «Не стреляй в него – это матрос».

Матрос-бискаец с «Кардеры» мирно греб, не подозревая об опасности, и неожиданно получил рану в шею. Стрела вошла так глубоко в тело, что он сломал ее, пытаясь вытащить. Доктор Чанка удалил ее через два часа, но яд, очевидно, оказал свое действие, ибо несчастный был уже без памяти и тело его распухло.

Но как мне заговорить об этом с адмиралом, если даже дон Охеда, постоянно проявляющий заботу о своих людях, оборвал меня на полуслове!

– Воинские доспехи стоят дорого, – сказал он, – и, по справедливости, солдат должен умереть пять раз, чтобы отработать затраченные на него деньги. Ты, может быть, еще пожелаешь, чтобы вооружили всех мужиков и ремесленников, которых мы везем в новые страны, – добавил он со смехом, – а это ведь вещь совершенно невозможная. Этим людям незнакомы чувство долга и воинская дисциплина, и они могут обратить свое оружие против господ.

У меня все время стоит перед глазами молодая жена бискайца, которая с двумя детишками приезжала прощаться с ним в Кадис. И никто не может меня убедить в том, что человеческая жизнь расценивается ниже железа и меди.

Дикари, с которыми мы сражались, сделали все возможное, чтобы придать себе устрашающий вид. И они достигли своей цели: их глаза обведены красной краской, лица исчерчены линиями, пугающими и отталкивающими, а мышцы свои, и без того развитые, они искусственно увеличивают, перетягивая веревками.

Мы взяли в плен несколько дикарей и, заковав в цепи, бросили в трюм. Это были смелые люди: когда лодка их была опрокинута нами, они продолжали сражаться в воде.

Отдав раненого бискайца на попечение синьора Марио и доктора Чанки, адмирал велел флотилии снаряжаться в дальнейший путь.

Нам встретилось множество скалистых и живописных островов, которые господин назвал «Архипелаг одиннадцати тысяч дев». За ними зеленел остров Борикен, или, как его назвал господин, «Пуэрто-Рико». Это была родина наших пленниц. Тех, которые этого захотели, мы высадили на остров, но донья Каталина и еще пять женщин выразили желание остаться с нами.

Народ Борикена покинул свои жилища, и мы, пройдя несколько десятков лиг, не встретили ни одного индейца. Господин, увлеченный рассказами о золоте, предполагал здесь задержаться подольше.

«Орниччо, чувствуешь ли ты, как близко мы находимся от тебя?»

Утром 17 ноября мы с доном Охедой спустились в трюм покормить наших пленных, ибо у матросов они отказывались принимать пищу. Я держал факел, а мой спутник знаками убеждал одного из дикарей есть. В это мгновение другой индеец, мужчина огромного роста, с такой силой рванул свои цепи, что с доской вырвал их из переборок и в бешенстве занес над доном Охедой. Голова рыцаря была бы размозжена, если бы я факелом не заставил дикаря откинуться в угол. На шум сбежались матросы, и пленный был водворен на место. Мы поднялись на палубу.

– Ты храбрый и решительный мальчик! – сказал дон Охеда. – И я клянусь тебе, что, когда мы вернемся в Европу, я хорошо тебя отблагодарю.

– Я оттолкнул дикаря совсем не для того, чтобы получить награду. – ответил я.

– Неужели у тебя нет желаний, мальчик?! – воскликнул рыцарь. – Вспомни, что род мой скоро будет не только знатнее, но и богаче Арагонского дома, и я смогу по приезде осыпать тебя золотом.

– Если это возможно, прошу вас никогда не называть меня мальчиком, – сказал я, чувствуя, что немилосердно краснею, – так как пять дней назад мне уже исполнилось шестнадцать лет.

Тут же, на палубе, дон Охеда захотел услышать побольше обо мне. И я, не утерпев, рассказал ему об Орниччо и о том, как я стремлюсь поскорее в Навидад, чтобы повидаться с моим другом.

Не знаю, какие доводы пустил в ход дон Охеда, но после разговора с ним, 19 ноября, адмирал отдал распоряжение поднять якоря и двинуться к форту Рождества.

Курс на Навидад был взят предположительно, так как никто в точности не знал, в каком направлении находится остров. Адмирал полагал, что, направляясь в Пуэрто-Рико, мы обошли Эспаньолу с юга и потому не узнали ее пологих берегов, подойдя к ней с северной стороны. Только на третий день, достигнув устья реки, где мы запасались водой год назад, мы поняли, что находимся у цели нашего плавания. Как мне передать восторг, овладевший мной!

На берегу одного из заливов мы похоронили нашего бедного бискайца.

25 ноября мы дошли до маленького островка Монте-Кристо у берегов Эспаньолы, а вечером 27-го числа бросили якорь против форта Навидад, на расстоянии одной мили от берега. Опасаясь подводных камней, господин не решился вести суда дальше, но, чтобы известить товарищей о нашем прибытии, велел дать пушечный залп.

Готовясь к встрече с обитателями форта, мы приготовили письма и подарки, переданные для них с родины, а господин распорядился распечатать бочонок самого лучшего вина.

Накрывая на стол, я от волнения ежеминутно ронял различные предметы.

Но напрасно мы вглядывались в очертания берега – ни одного огонька не засветилось нам навстречу.

Мы повторили выстрел. Матрос в сигнальной бочке так усердно размахивал факелом, что опалил себе брови и бороду, и все-таки с берега не последовало никакого ответа.

Было уже около полуночи, когда адмирал наконец отдал распоряжение ложиться спать. Он предположил, что люди из форта для какой-нибудь цели могли отправить свои лодки в другую сторону и теперь лишены возможности выехать нас встречать.

Возможно, что за это время у них иссякли запасы пороха, и поэтому они нам не ответили выстрелом. Синьор Марио рассеял наше недоумение.

– Ночь темная, – сказал он. – В форте, конечно, знают о прибытии корабля, но они не уверены, что это именно мы вернулись сюда за ними, и поэтому до рассвета решили не отзываться на наши выстрелы.

Дон Охеда предложил с небольшим отрядом немедленно съехать на берег на разведку, но господин предпочел дожидаться утра.

ГЛАВА XIV

Самая длинная ночь в жизни

Постепенно на нашем корабле воцарилась тишина. Сон бежал от моих глаз, и я вышел на палубу. До боли в висках я всматривался в темноту, но еле-еле мог различить реи на нашей мачте.

Вдруг я услышал тихий плеск весел. Мне пришло в голову, что, быть может, это Орниччо потихоньку от других решился навестить нас. Наклонившись к воде, я старательно вглядывался в темноту.

Часовой тоже расслышал слабый шум и крикнул:

– Эй, кто там на лодке?

Совершенно неожиданно подле меня из мглы появилась темная фигура, и индейское каноэ стукнулось о борт корабля. При свете зажженных факелов мы разглядели четырех индейцев. Они приветствовали нас на ломаном кастильском диалекте.

Индейцы передали, что касик Гуаканагари рад видеть своих белых друзей и передает подарки, которые им велено вручить адмиралу в собственные руки.

– Адмирал спит, – сказал я. – Дайте это все мне. Не бойтесь: вещи не пропадут.

Индеец заслонил рукой подарки и уклончиво ответил:

– Белые люди любят много золота. Разбуди адмирала, я отдам ему.

Я покраснел от стыда и досады. В прошлое наше посещение индейцу достаточно было положить стебелек травы у входа, и, повинуясь приказанию адмирала, никто из нас не решался переступать порог. Очевидно, за десять месяцев индейцы ознакомились с другими чертами характера белых.

Только когда адмирал показался на шкафуте и фонарь осветил его лицо, дикари решились подняться на палубу. Они принесли в дань от Гуаканагари две золотые маски и несколько кувшинов из кованого золота. Это был воистину царский подарок, и он очень порадовал адмирала. Из этого явствовало, что дружба между фортом Рождества и индейцами не нарушалась до сих пор.

Мы все горели желанием узнать поскорее о жителях Навидада, но адмирал, зная, что, по обычаю индейцев, нельзя начинать речь с вопросов, выслушал их приветствия и, в свою очередь, передал свою благодарность и пожелания касику.

Только после этого господин приступил к расспросам.

Посланец Гуаканагари стоял в красивой и гордой позе; опираясь на плечо второго индейца, очевидно своего слуги, он выслушал речь адмирала, и лицо его не выразило ничего, кроме старания как можно точнее подобрать испанские слова для ответа.