Читаем без скачивания Кузя, Мишка, Верочка - Губина Всеволодовна

Видно было, что он волнуется. Аня терпеливо ждала. Наконец Андрей как будто решился.

— Это Верочкина тетя, — сказал он.

— Как тетя? Какая тетя? — Аня ничего не понимала. — Откуда она взялась, эта тетя?

Аня лихорадочно соображала, что ей известно о родственных связях Верочки. Об отце ничего не было известно с самого начала. Вроде не то он давным-давно скрылся в неизвестном направлении, не то умер. Мама Верочкина с тех пор была еще раз замужем, и до того была замужем. Когда Верочку в годовалом возрасте забирали из семьи, мать лишили родительских прав. А потом она умерла. Еще было известно, что есть у Верочки два брата, родных по матери, а местонахождение этих братьев неизвестно. Откуда тут могла взяться тетя, Ане было совершенно непонятно.

— Она, наверное, где-то далеко живет? В другом городе? Двоюродная тетя, да? — Аня перебирала все варианты, которые могли хоть как-то объяснить внезапное появление родственницы у ребенка, который до пяти лет прожил в учреждении, числясь круглым сиротой.

— Да нет, тетя родная. Сестра матери, — сказал Андрей.

— Как сестра матери? А где же она была? — возмутилась Аня и тут же устыдилась.

Наверное, это несчастная пьющая женщина, подумала Аня, которую Андрей разыскал и теперь пригласил в гости. Андрей вообще с самого начала очень серьезно относился к идеям о том, что приемный ребенок должен поддерживать связи со своими кровными родственниками. Даже, помнится, как-то предпринимал попытки разыскать Верочкиных братьев. Но в тот раз его усилия ни к чему не привели.

«На этот раз у него получилось», — думала Аня, испытывая весьма противоречивые чувства. Ей представлялась пожилая опустившаяся тетка, которая сейчас выйдет из вагона электрички и пойдет вместе с ними «праздновать» день рождения племянницы, о которой она, возможно, и знать не знала все это время. «А что с ней потом делать? — Мысли Ани метались. — А если денег просить будет? И что они собираются сказать Верочке?»

До нее донесся голос Андрея:

— …а работает она редактором.

— Кто работает? — Аня поняла, что прослушала что-то важное.

Оказалось, что Верочкина тетя — вполне благополучная женщина, работает в издательстве, живет с мужем в собственной квартире. Со своей пьющей сестрой, Верочкиной мамой, отношения она не поддерживала.

— Она все это время Верочку разыскивала, — объяснил Андрей, — вот недавно нашла детский дом, а там ей сказали, что ребенок живет в семье.

— Что, прямо так и сказали? И телефончик ваш дали? — Аня знала, что есть правило — никому и никогда не давать координаты семей, в которых живут дети. Все контакты с кровными родственниками детей поддерживают социальные работники, и вся информация идет только через них.

— Она телефон свой оставила. А я уже сам ей перезвонил.

«Зачем!» — хотела крикнуть Аня, но прикусила язык, вспомнив о том, что, с точки зрения науки психологии, чем больше приемный ребенок знает о своем происхождении, тем легче ему принять свою судьбу, тем проще и спокойнее он относится к своей необычной семейной ситуации. Правда, одно дело — знать, и совсем другое дело — общаться с этими самыми кровными родственниками. «Где ж она раньше была, эта тетя родная, когда ребенок в казенных стенах сидел и чуть в дурдом не загремел», — зло думала Аня. Радости от предстоящей встречи с «родственницей» она не испытывала.

Подъехала электричка, на платформу вышла молодая женщина, невысокого роста, с нежным симпатичным лицом. Она огляделась и неуверенно подошла к Ане и Андрею. Протянула руку, представилась: «Наталья». Пока шли к дому, Наталья говорила о том, как доехала и как тут, за городом, хорошо и свежий воздух. Андрей поддакивал, хвалил район, рассказывал о том, как свежо бывает после дождя. Аня помалкивала, приглядываясь к гостье. Женщина как женщина, по виду — приличная, по речи — образованная. «Надо же, — думала Аня, — совсем не похожа на „кровную родственницу детдомовского ребенка“».

Работая в детском доме, Аня не раз участвовала в обсуждениях семейной ситуации того или иного ребенка. Кровные родственники, которые фигурировали в этих обсуждениях, обычно были пьющими, неблагополучными людьми. У кого-то эти люди вызывали жалость, у кого-то, в самых запущенных случаях, — брезгливость. Кто-то считал своим долгом помогать этим несчастным и верил в то, что они смогут вернуться к обычной, чистой и трезвой жизни. Но их неблагополучие, их запущенность и беспомощность служили им и своего рода оправданием. Можно ли требовать от человека, чтобы он заботился о ребенке, если он не может позаботиться о себе самом?

Сейчас, глядя на Наталью, Аня понимала, что бывает по-другому. Оказывается, «кровная родственница» может оказаться обеспеченной, ухоженной женщиной, а вовсе не опустившейся бродяжкой. Хорошо это или плохо? Аня пыталась убедить себя в том, что это хорошо для ребенка — иметь благополучную, приличную родственницу. Но какая-то смутная мысль не давала ей покоя.

Почему эта благополучная тетя появилась только теперь, когда ребенок уже устроен и все самое трудное — позади? Не потому ли, что теперь свой родственный долг можно выполнять легко и радостно — дарить подарки, звонить по телефону. Приятно иметь симпатичную племянницу — ухоженную домашнюю девочку-школьницу. И никто не упрекнет, никто не спросит: «Что ж ты, тетка родная, кровиночку в детдоме держишь?»

По дороге Андрей сказал, что они решили пока не говорить Верочке о том, что у нее родная тетя объявилась. «Зачем волновать ребенка, — говорил Андрей, — можно же общаться просто так. Верочке скажем, что Наталья — это наша родственница». Наталья не возражала. Судя по ее словам, ей просто хотелось повидать девочку и она вовсе не претендовала на какую-то особую роль в ее жизни.

Потом, среди общего гомона и праздничной суеты, Ане удалось поговорить с Натальей совсем немножко. Вроде все было вполне объяснимо. Наталья с сестрой не общалась и ничего о ней не знала. Не знала, что сестра родила девочку. Понятия не имела, что спустя год эту девочку забрали в дом ребенка. Только когда сестра умерла, Наталья обо всем узнала и стала разыскивать племянницу.

Аня верила и не верила. Верила в то, что Наталья не знала ничего о Верочке первые годы ее жизни. А как же другие ее племянники, Верочкины братья? И о них, получается, тетя Наташа тоже ничего не знала? Аня слушала, что говорит Наталья, пытаясь уловить что-то важное, что могло бы успокоить или, наоборот, встревожить. Но нет, разговор был самый простой, о вещах вполне обыденных и повседневных. Наталья рассказывала о муже, о своей работе. Сетовала на то, что от метро ходить страшно и пора уж ей домой собираться, пока не стемнело.

Толком поговорить с Андреем так и не удалось. Он провожал гостей, потом успокаивал заигравшихся и в голос ревущих детей, разыскивал в куче нераспакованных подарков «такую синюю» коробку, вдруг срочно понадобившуюся имениннице… Аню волновало только одно — какие могут быть намерения у этой вновь обретенной тети. А вдруг она захочет забрать Верочку себе? И имеет ли она на это право? Детей у нее, насколько Аня поняла, не было.

Они с Кириллом «пересидели» всех гостей, их собственная дочка уже прикорнула в уголке дивана, а Аня все дожидалась минутки, чтобы спросить Андрея о чем-то… О чем? Не боится ли он, что тетя захочет Верочку забрать? Вряд ли он боится… Вон как радушно он принимал новую «родственницу», как искренне радовался, что у ребенка «кто-то есть». Расцеловавшись с Верочкой и в сто первый раз пообещав, что «скоро-скоро» снова приедут в гости, Аня с Кириллом и маленькой дочкой отправились домой. По дороге Аня спросила Кирилла: «Как тебе понравилась Наталья?» «А кто это — Наталья?» — переспросил сонный Кирилл, и Аня решила не морочить себе голову и не делать из мухи слона. «Подумаешь, тетя, — утешала она себя, — мало ли на свете теть…»

Первого сентября Верочка пошла в школу. «Второй раз во второй класс». Поначалу, услышав обидное слово «второгодница», Верочка горько плакала. Потом она привыкла к мысли, что пойдет в тот же класс еще раз, и радостно рассуждала о том, что «теперь-то ей будет легко учиться, потому что она все это уже знает». Слово «второгодница» в семье больше не говорили. Люба с Андреем понимали, что для Верочки так будет лучше — «потерять» год, но перестать чувствовать себя двоечницей. «Ей не так трудно будет, — говорил Андрей, — и учительница теперь будет хорошая».

На уроках Верочка перестала сползать под парту, сидела смирно, старательно выполняла все задания. Учительница ее хвалила, и Верочка получила свои первые четверки по математике. Верочка хорошо закончила первую четверть. Андрей звонил и рассказывал: «Понимаете, теперь всем понятно стало, что дело было в учителе. Директор сама сказала, что я был прав».

Бывшая Верочкина учительница как-то столкнулась с ней в школьном коридоре. «Что ж ты, Верочка, — сказала она, взяв девочку за плечо, — оказывается, ты и учиться можешь хорошо, и сидеть за партой ровно! Что ж ты, назло мне плохо себя вела?» Ничто не могло убедить «заслуженного учителя» в том, что поведение Верочки зависело во многом от нее, от ее способности найти подход к непростому ребенку. Потом она перестала говорить о том, что девочка делала ей «назло». Если в учительской заходил разговор о Верочке, она просто отмахивалась — «ребенок вырос, и проблемы ушли сами собой».