Читаем без скачивания Чудесная чайная Эрлы (СИ) - Корсарова Варвара

Мысли и образы сплелись в сонную неразбериху. Я без пяти минут осужденная. На чердаке живет привидение. Бельмор превратился в дерево. Старый Трубар проводит в своем саду странные эксперименты. Петер таит от меня секреты...

Осторожно выглянула в окошко. На крыльце стояла Алекса, веселая и растрепанная. Мир обрел привычные очертания, в голове прояснилось, тревога угомонилась.

Я незамедлительно впустила подругу.

– С приездом, – приветствовала ее, протирая глаза. – Все удачно прошло?

– Вполне! В игрушечной лавке разошлись почти все мои поделки, хозяин заказал еще дюжину механических рыцарей. А у тебя что произошло за эти два дня?

– Событий было на месяц. Пойдем в кухню, расскажу.

Я наскоро взболтала тесто. Алекса предложила заняться завтраком, пока я приведу себя в порядок и умоюсь. С некоторым сомнением я согласилась. Когда вернулась из умывальни, меня ждала тарелка подгоревших блинчиков, а Алекса яростно махала полотенцем, выгоняя чад в открытое окно.

За кувшином какао я повела рассказ. У Алексы глаза становились все шире и шире. Она не прерывала меня, лишь от потрясения шептала замысловатые ругательства.

Я сомневалась, стоит ли делиться подозрениями насчет Петера, но решила ничего не утаивать. Единственное, о чем умолчала – о приглашении комиссара на свидание.

– Петер что-то мутит, – заявила Алекса. – Я всегда говорила, что он чистоплюй и чистюля.

– Разве это плохие качества?

– Если человек помешан на чистоте, значит, он стремится скрыть грязные делишки.

– Не могу представить, чтобы Петер вел грязные делишки, – погрустнела я, потому что эта мысль уже приходила мне в голову, и она казалась предательством друга.

– Ты отдашь ему книгу об омнимагии?

– Отдам. Вреда от этого не будет, и я ему уже обещала. Все, что мне нужно, я уже узнала.

Алекса потребовала познакомить ее с призрачной старухой. Мы поднялись на чердак. Подруга заметно волновалась: она была суеверной и боялась нечисти, хоть и не признавалась в этом, а перспектива встречи с привидением кого угодно заставит нервничать.

Но старуха не показалась и на мои приветствия не откликнулась. В утренних лучах чердак выглядел еще более заброшенным и унылым, чем ночью.

– Ты уверена, что она тебе не приснилась? – скептически поинтересовалась Алекса, трогая носком ботинка книгу, в которой жил призрак.

– Не трогай, – я отвела ее в сторону. – Нет, не приснилась. Наверное, бабушка выходит только ночью, а сейчас отсыпается, или что там призраки делают, чтобы набраться сил.

– Давай тогда отправимся на Ржавый пустырь, – предложила Алекса. – Пришла пора потолковать с Тилем. Если повезет, обыщем его логово. До суда осталось не так много времени. Мне не хочется лишиться подруги.

От ее слов у меня засосало под ложечкой. В эти дни я сделала много открытий, но не коснулась решения главной загадки: кто подставил меня и заколдовал Бельмора!

– Идем, – согласилась я, и мы отправились. Занта, разумеется, увязалась следом. Я велела ей остаться дома, но она не послушалась.

Я не рассчитывала, что прогулка принесет результат. Думала, мы потратим время впустую и предпочла бы остаться дома. Мне было чем заняться, потому что ночью я увидела еще один выход, и мне хотелось двигаться в его направлении. Но нельзя пренебрегать ни одной ниточкой в расследовании – так говорил Рейн.

По дороге я торопливо излагала Алексе, что узнала вчера из книг.

– Бельмора можно вернуть к жизни. Есть способ обратить действие яда вспять.

– Ты уверена, что Бельмора обязательно нужно оживить? Пока он дубовый, он не причинит тебе зла. Сидит себе, корни пускает.

– Он может назвать преступника. Да и просто… не дело человеку вести жизнь пня.

– Уйма людей живут как пни. Хорошо, и как ты его оживишь?

– Следует изменить природу яда, заставить одревесневшие клетки переродиться. Нужно применить подходящую формулу заклинания.

– Какую именно?

– В этом и закавыка: про формулу в книге ничего нет. Только подсказки. Вот, послушай... Заклинания витамагии основаны на ласковых ободряющих модусах. Мы уговариваем, хвалим, поддерживаем. Но яд лигнифии на них не откликнется, это растение особое, с характером. Нужны заклинания иного модуса, подобного тем, что вы применяете в ферромагии. Придется приказывать, повелевать, угрожать. Но вербальная формула должна быть витамагической, потому я буду иметь дело с живой природой, не мертвым металлом!

– Это как? – озадачилась Алекса. – Будешь грозно умолять? Ласково приказывать? Хвалить, угрожая? Грубо орать комплименты? Целая магическая дипломатия, однако!

– В книге про омнимагию есть полезные советы. Но мне придется изобрести формулу самой. К счастью, теперь магия мне вновь подвластна.

– По твоим словам, Трубар занимается подобным.

– И Петер к этому стремится. Но все не то, не то! – я покачала головой. – Ни у них, ни у меня не хватит знаний. Алекса, ты можешь помочь?

– Нет. Моя стихия – металлы, а не деревья. Я не сюсюкаю с металлом, я отдаю ему приказы, как положено.

– Ты на него ругаешься. Поносишь его на чем свет стоит. Но делаешь это весело, с любовью, поэтому и игрушки у тебя выходят хорошие. Твой метод может сработать.

– Лучше поговори с Расмусом, он тоже ферромаг, хоть и полицейский.

– Поговорю.

Я невольно покраснела, что всегда происходило, когда кто-то упоминал при мне имя комиссара.

– Пришли, – сказала Алекса. – Теперь ищем котельную. Там Лилла видела точильщика.

– Котельная вон там.

Я указала на груду закопченных, оплавленных плит.

Ферробург – самый мрачный и унылый город в королевстве, а Ржавый пустырь – его сердце, воплощение мрачности и разрухи.

Двадцать лет назад здесь был промышленный квартал. Он носил название «Железный надел». На заводах отливали металл, ковали, паяли, прокатывали. Шипел пар, грохотали вагонетки, стучали паровые молоты, ферромаги изрыгали грозные формулы, заставляя металл подчиняться. И однажды он взбунтовался. Даже неживая природа имеет предел терпения.

Управляющий ферромаг был силен и не выносил неповиновения. Он возомнил себя властелином металла. Его напарник, фламмаг, управлял огнем с не меньшей суровостью и страстью.

Однажды они вместе работали над новым прожектом. Их формулы были столь сильны, а модус столь жесток, что огонь взревел, металл вскипел и ринулся на свободу. Из домн, тигелей, облицованных камнем шахт. Чугунные чушки в складах раскалились докрасна, размякли, потекли реками. Медь, олово, свинец превращались в бурлящую лаву, к небу поднимались черные облака копоти, ревело пламя. В сердце города бушевал ад. Погибло много магов и рабочих.

Маги не дремали, и город не пострадал, хотя его и накрыло дымом на неделю. Но Железный надел превратился в обугленную пустыню, и позднее обрел название «Ржавый пустырь» – остатки металла быстро разъела ржавчина, что смешалась с сажей и пеплом.

Пустырь оградили забором, однако скоро камни начали вываливаться; появились проходы. На пустырь наведывались бродяги и дети. Бродяги искали, чем поживиться. Дети искали приключений. И мы с Петером бывали здесь, несмотря на запреты. Место опасное: легко пораниться об острые осколки и получить заражение. Нам повезло. Бельмору повезло меньше, хотя его визит на Ржавый пустырь привел к несчастью иного рода.

Мы медленно двинулись вперед. Алекса замолчала. Мрачная атмосфера пустыря даже мою болтливую подругу заставила оробеть.

Тихо. Горы оплавленных железяк, черные остовы погибших машин, закопченные обвалившиеся стены. Изредка шелестит ветер и поднимает облака сажи. Она похрустывает под ногами, покрывает одежду серым налетом, заставляет глаза слезиться. Пахнет гарью.

Занту пришлось взять на руки, чтобы она не испачкала свою белоснежную шубку. Я внимательно смотрела, куда ступаю. Не хотелось бы поранить ногу об осколок. Царапина и заражение еще не самое страшное. Изредка здесь оживали остаточные заклинания ферромагов и фламмагов. Ребятня болтала, что порой на пустыре пробуждается огонь, притаившийся под слоем грязи и золы. Ночные бродяги уверяли, что видели пылающие в темноте огненные гейзеры. Могла ожить старая часть механизма, не успевшая выполнить двадцать лет назад команду, отданную за секунду до катастрофы. Покалеченная машина просыпалась, заржавевшие шестеренки начинали вращаться со страшным скрипом, заставляя шатуны и сцепления дергаться, словно в агонии.