Читаем без скачивания Суд идет - Иван Дроздов

«Россия! Россиюшка!.. Ну, вставай, вставай же с колен. У тебя есть ещё силушка!..»

В левой стороне пучины возникают и бегут огненные слова, в правой исчезают. Строки обжигают, у кого от них не затрепещет сердце?

И снова бежит огнём дышащая строка:

«Читай, читай, русский человек, — и запомни, передай другим. Наша слабость в незнании, война идёт информационная, и мы в ней оказались профанами. Со всех экранов прут врали и циники из батальона Сванидзе, молодёжь балдеет от пива, сигарет и наркотиков. На сценах корчатся, свистят и хохочут эстрадные бесы, смехачи Петросяны и Жванецкие. Ложь и разврат в газетах. Это и есть война информационная. На нашей стороне Правда. А она, Правда, ярче солнца, сильнее любого оружия. Так зажжём же мы над русской землёй слово Правды, и пусть пылает оно огнём и испепеляет врага. Смотри, русский человек, читай и помни: хватит сидеть по углам и ждать, пока поможет тебе кто-то другой! Ну, вставай, вставай с колен, Россиюшка! Поднимай свою знаменитую дубину. Настал момент в полную силу проявить наш русский характер. А врагам: чемодан, аэропорт, Америка. Наше дело правое, мы победим!»

Строка пробежала и исчезла. Академик нажал кнопочку «Свет», и мрак морских глубин стал проясняться.

Гости сидели молча — думали каждый о своём.

Академик, поразмыслив и дав гостям прийти в себя, глядя на Путина, заговорил:

— Вам выпала незавидная доля сыграть роль президента России. Не слишком ли тяжела шапка Мономаха?..

Все повернулись к Путину, устремили на него взор, полный тревоги и напряжённого ожидания. Сам же Путин сник, точно его придавили камнем. Вот тут был момент, когда шелуха величия обсыпалась и взору присутствующих предстал человек обыкновенный и маленький. Драгана чуть не вскрикнула от мгновенно происшедшей метаморфозы. А Владимир Иванович Светов, как ни в чем не бывало, продолжал:

— Нами подготовлен обширный сценарий, налажена аппаратура, но мы начнём наступление лишь в том случае, если власть российская не одумается и не прекратит разрушительные реформы. Однако пробные сеансы начнём проводить уже с завтрашнего дня: над городами и сёлами России вспыхнет и побежит строка: «Россия вымирает. Женщины — рожайте! Бог вам поможет!..».

В наш компьютер заложен список российских политиков и чиновников, которые в первую очередь виновны в ухудшении демографии. Восемьсот фамилий! Это наиболее злостные. Завтра же мы будем их наказывать. Поначалу по десять человек в день, а дальше, если они не будут принимать срочные меры, мы эту цифру будем увеличивать.

Капитан посмотрел на Путина. Продолжал:

— Вынужден признаться: в списках есть и фамилия президента России; она, правда, одна из последних, но — есть. Ему дано время одуматься и перейти на сторону народа.

Путин грустно улыбнулся и сказал:

— Нельзя ли узнать, как вы будете нас наказывать?

— Можно. Я охотно вам покажу. В Америке мы уже наказали три десятка лиц, принимавших решение бомбить Югославию. Скоро накажем виновников войны в Ираке. А всего американцев, которым предписано наказание, двадцать восемь тысяч. Мы действуем по принципу: устраните носителя заболевания, и болезнь прекратится. Если вы читали книгу Генри Форда о евреях, то там могли встретить фразу: «Подвергните контролю пятьдесят наиболее богатых еврейских финансистов, которые творят войну для собствен-ных прибылей, — и войны будут упразднены». Вот этих-то полсотни мерзавцев, — а такое число найдётся в каждом большом городе, — мы и должны разоблачать, выводить на чистую воду. А как мы наказываем преступников — смотрите, пожалуйста.

В правом углу кабины возник экран — очень большой: два метра длиной и полтора шириной. На нём появился кабинет, стол и за ним военный с погонами полного генерала. Раздался чёткий, громкий и хорошо поставленный мужской голос — все узнали голос Фёдора Светова:

— Генерал Лонг. Я Вася с Кергелена. Пришло твоё время отвечать за бомбардировку трёх мостов в Югославии и шести жилых зданий.

Генерал вздрогнул и стал боязливо озираться. Потом он поднялся, прошёл на середину кабинета.

— Что за чертовщина! Какой ещё там Вася с Кергелена? Ты кто? Ты где?..

Генерал постепенно приходил в себя; он вспомнил это таинственное и страшное: Вася с Кергелена. Этот Вася снимал со счетов деньги в одном городе и переправлял их в другие города: детям, старикам, солдатам. Этот таинственный и страшный человек, как злой дух, насылал увечья, беды и даже смерть. Генерал взмолился:

— Вася, пощади! Я солдат и вынужден подчиняться. Мне приказал Буш, наш президент. А я?.. Я?.. Дал команду.

— Ну, вот. Дал команду и — мосты разрушены. И, конечно, думал: дело в шляпе. Никто не узнает, и тебя не найдут. Забыл, видно, главный закон юриспруденции: преступление наказуемо. Преступника найдут, возмездие его настигнет. Вот оно и пришло, это самое возмездие. Получай мой музыкальный привет. Только одно условие: садись в своё кресло и — слушай. И запоминай слова песни. Они тебе пригодятся:

Кто ты? Тебя я не зна-а-ю,Но наша любовь впереди.

Приходи же, друг мой милый,Поцелуй меня в уста.И поверь: я тебя до могилыНе забуду никогда.

Вася продолжал:

— Прослушай ещё раз, ещё. Вот так. А теперь давай запоём вместе. Пой, пой! В этом и есть моё возмездие. А будешь сопротивляться — накажу строже. Потеряешь работу и останешься без пенсии. Вот-вот… Так. Хорошо. А теперь пропой один. И погромче — так, чтобы я слышал. У меня здесь на Кергелене, сам знаешь, какая погода: стужа, ветер. Б-р-р…

Генерал пел охотно и теперь уж с энтузиазмом, с удовольствием. Вася куда-то пропал, исчез, а генерал всё пел и пел.

Первая услышала пение генерала его секретарша. Приоткрыла дверь — поёт!.. Странное дело! Генерал никогда не пел на работе, он и вообще не пел никаких песен, и даже не мурлыкал, не напевал про себя. А тут сидит за столом и — поёт. Да громко, будто он на сцене.

Позвала офицеров, приоткрыла дверь — поёт. Первым к нему вошёл заместитель. Он хотя и не полный генерал, но важный и очень строгий. Начальник увидел его и, не поднимаясь с кресла, раскинув руки, запел:

Кто ты? Тебя я не зна-а-ю,Но наша любовь впереди.

Заместитель осторожно приблизился к шефу, заглянул ему в глаза, но тот с ясным сознанием и открытым взором карих, повлажневших от радости глаз продолжал:

Приходи же, друг мой милый,Поцелуй меня в устаИ поверь: я тебя до могилыНе забуду никогда.

К генералу подходили другие подчинённые, и их он встречал той же песенкой. И пел, и пел без устали, — и даже будто бы всё больше воодушевляясь, и радуясь, что узнал такую хорошую песенку и теперь может каждого встречать музыкальным приветом.

Заместитель генерала, посовещавшись с другими офицерами, позвонил в Белый Дом. Трубку взял референт — не первый, и, кажется, даже не второй, а третий. Выслушав доклад, тот буркнул:

— Что за бред! Какую чепуху ты мне несёшь, приятель? Какая песня? Почему поёт? У него что — крыша поехала? Так вы врача вызывайте!

— Врача?.. Неловко, неудобно. Тут сразу журналисты набегут.

— Ну, а я чем могу помочь?.. Докладывать президенту? Он от такого доклада сам запоёт! Вы дайте своему генералу стакан коньяка и отправьте домой. Пусть проспится. А когда проснётся, мы его на ковёр вызовем. Он тут у нас другие песни запоёт.

Офицеры штаба стали накачивать своего начальника коньяком, и тот до того упился, что язык его перестал ворочаться, и только тогда генерал уронил на грудь голову и замолк. Офицеры обрадовались и отвезли его домой, но на следующий день они вошли к своему начальнику — он всплеснул руками и запел громче прежнего:

Кто ты? Тебя я не зна-а-ю,Но наша любовь впереди…

Вызвали врачей, и те, выслушав куплеты, покачали головой. Старший из них сказал:

— Да, да — всё ясно. Лучше бы ваш генерал был буйный… Но он — тихий. Такие трудно поддаются лечению.

Дал команду санитарам вести его в машину.

Уго Чавес первым поднялся, подошёл к академику и встал перед ним на колени:

— Учитель! Отец родной! Да вы этим своим оружием спасли мир. Вы Бог! Спасибо вам сердечное от всего многострадального человечества.

К столику капитана подошли и другие пассажиры. Президенты поздравляли Светова, говорили примерно то же самое, что сказал академику восторженный и благородный Уго Чавес. Путин был сдержан и, когда восторги коллег улеглись, заметил:

— Средство ваше сильное, — можно даже сказать, страшное, но применивший его и сам становится преступником.