Читаем без скачивания Город Анатоль - Бернгард Келлерман

«Никогда я не причиню тебе боли, Соня, никогда, никогда!» Новая надежда наполнила его. Он чувствовал, как новые, таинственные силы вливались в него. И несколькими прыжками он взбежал по лестнице.

Когда Янко вошел, Жак тотчас же заметил происшедшую в нем перемену. Лицо его сияло. Жак никогда еще не видел столько света на лице Янко. Глаза расширились и блестели. На губах играла блаженная, умиротворенная и прекрасная улыбка. «Что за штука, — подумал Жак, — Янко и впрямь задает нам , загадки!»

— Что случилось? — спросил он. — Тебя так долго не было.

Янко нагнулся к уху Жака.

— Я сейчас встретил ангела, — тихо сказал он.

И когда Жак с недоумением взглянул на Янко, тот встряхнул его за плечо и повторил слегка дрожавшим голосом:

— Я только что встретил ангела!

— Ты здорово пьян, только и всего, — ответил Жак, громко рассмеявшись.

— Я знаю, что ты не веришь в ангелов. Да и в чертей тоже. Я, конечно, пьян, не буду этого отрицать. Эй, цыгане, — закричал он, — праздник только теперь начинается!

Роза вздохнула с облегчением, когда Янко вошел. Страх сжимал ей горло. Безумный страх, что Янко не вернется. Но он вернулся. Сердце ее забилось спокойнее: он снова здесь. О, этот глупый страх! Она теперь сама смеется над собой. Яскульский мнет маленькую ручку Розы, плотоядно прищелкивает языком и смотрит на нее влюбленным взглядом. А Роза делает большие глаза, чтобы он влюбился еще сильнее.

— До чего мила, до чего хороша! — восклицает Яскульский. — А глаза-то каковы! Настоящие лампы! Неудивительно, что Янко влюбился. И какая фигурка! Нет, нет, я ничего больше не скажу! Танцовщица? О да, весь мир будет лежать у твоих ножек, дитя мое! Весь мир! И первый будет Яскульский, клянусь тебе.

Эти слова приводят Розу в восторг. Она смеется. Ей нравится слушать, когда высказывают уверенность в ее будущей карьере танцовщицы. И ей нравится, когда мужчины без памяти влюбляются в нее. А Яскульский откровенно признаётся в этом. Да, он старый грешник. Сотни красивых женщин принадлежали ему. Но лицемерить он не умеет. А какие лицемеры все люди! У каждого есть свои грехи, но они держат их в секрете. Он мог бы многое рассказать о дамах, настоящих дамах, но он молчит. Яскульский еще никогда ни одной женщины не выдал!

— Спроси Янко. И если Янко не захочет дать тебе образование, то я, Яскульский, готов всё сделать.

Ей нужно только прийти и сказать ему.

Роза громко смеется. Она хорошо понимает его и грозит вылить ему стакан вина на голову, если он сейчас же не замолчит.

Жак устал. Он ушел так, что никто этого не заметил, даже Янко. У Янко не было времени следить за Жаком. Он непрерывно говорил. Янко умиляется пред чудесами жизни, он говорит о чудесных поворотах судьбы, которые порой совершенно неожиданно случаются в жизни каждого человека, и как раз тогда, когда, казалось бы, всякая надежда потеряна. Он сравнивает жизнь с чудесно придуманной азартной игрой. Выпивает стакан вина и снова наполняет его. Только божественный гений мог создать эту игру с ее тысячами шансов, хороших и плохих. Тот, кто знает и страстно любит эту игру, тому, конечно, трудно встать и уйти.

— Послушай, Воссидло, ответь на мой вопрос: разве не трудно оторваться от этой игры, да или нет? Отвечай!

Но Воссидло спит. Он только немного всхрапывает, — вот и весь ответ, который Янко получает на свой вопрос. Янко обращается к Лео Михелю, он не может остановиться.

— Божественная мысль создателя, — восклицает Янко, — заключалась в том, чтобы разделить человечество на два пола и зажечь в них вечное, неутолимое стремление друг к другу! Не правда ли, Лео? Только богу могла прийти такая мысль, только богу!

И снова Янко выпивает стакан вина, и опять ему наливают новый. Теперь все окончательно перепились. Бар беснуется. Цыгане тоже пьяны, один цыган два раза свалился со стула. Роза непрерывно смеется, она никак не может удержаться от смеха.

Яскульский пытался защемить ее туфельку под столом между своими сапогами, и она так ударила его по ноге, что Яскульский вскрикнул, а она никак не могла сдержать хохот. Она больше ничего не понимает из того, что говорит Янко, только чувствует с восхищением, что он высказывает глубокие, прекрасные мысли. Жермена сидит на коленях у Ники, платье ее высоко поднято, и видны ее бледные жалкие ляжки. «Акробат», который выдерживает любую дозу, сидит с безумными глазами и ласкает ее, но Жермена плачет. Жизнь жестоко обошлась с нею. С двенадцати лет ей пришлось бегать по канату с лампой на голове и двумя лампами в руках, и ее постоянно колотили. Доктор Воссидло мирно спит и видит во сне свою работу со шприцем. Лео Михель вдруг вскакивает, раскидывает руки в стороны, точно собирается улететь, и декламирует одно из своих стихотворений:

Я горю! Я пылаю, а солнца кружатся!

Это космическое стихотворение. Ники грозит вышвырнуть поэта в окно, но Янко просит позволить Михелю догореть.

Ники начинает показывать номера своей знаменитой программы. Недаром же прозвали его «акробатом»! Он ходит на руках, потом делает стойку на спинке стула. В заключение он съедает осколок разбитой рюмки. Девицы в испуге кричат и просят его перестать. Но Ники теперь не отступит. Стекло трещит на его зубах, он грызет его и грызет, пока не съедает всего осколка.

XXXIV

Янко приходит домой в три часа. Несмотря на тяжелое опьянение, он ни одной секунды не сомневается в том, что не сможет сдержать данное Соне обещание. Он сидит при свече несколько минут, мрачный, потерявший всякую надежду. Он намеревался тотчас после праздника «поставить точку». Но сейчас он испытывает такую усталость, что голова у него больше не работает. Он бросается на постель и мгновенно засыпает.

Через несколько часов сна, похожего на смерть, он просыпается, весь облитый потом. Чуть брезжит утро. Жуткая белесая мгла курится за окнами. Она наполняет Янко ужасом. Таким бывает утро сражения, в котором человеку суждено быть убитым. Янко зябнет, зубы у него стучат. Он не смеет поднять голову, не смеет окончательно проснуться. Пусть хоть немного продлится этот сладкий сон, эта теплота, ведь это жизнь! Он опять крепко засыпает. Но его будит громкий стук в дверь. Он не шевелится, не отвечает. Шаги вниз по лестнице. Он, наверно, спал очень недолго: заря только-только разгорается, небо похоже на кровавую рану. Нет, больше ему не заснуть! Он лежит и смотрит, как наступает день. Тонкий слой выпавшего за ночь снега покрывает крыши, точно иней.

Янко поднимается. Кровь отливает у него от лица, и опять то же мучительное ощущение внезапного падения в бездонную пропасть. Руки у него дрожат. Зубы слегка стучат. Невыносимый страх наполняет его. Он встает. Это конец. Он не может; сдержать обещание. Он чувствует себя совсем больным. Сейчас он, чего доброго, потеряет сознание. Шатаясь, выходит он в переднюю выпить стакан воды. Холодный пот покрывает его лицо. На полу лежит записка. Он поднимает ее, не думая. И читает, не думая. Это от Ледермана. Теперь с часу на час можно ожидать появления нефти. Янко должен немедленно прийти. Когда принесли записку? Вчера вечером, сегодня утром? Янко с отвращением кривит рот и рвет записку. Слишком долго гонялся он за обманчивым призраком! Разумеется, записка лежит здесь давно. Ведь работы на скважине уже несколько дней как остановились.

Нет, это не легко. Кто сказал, что это легко?

Теперь он начинает приводить себя в порядок. Выбирает самое тонкое белье, бреется, пудрится — несколько сильнее, быть может, чем обыкновенно, — тщательно приглаживает пробор, затем надевает светло-серый костюм. Так! Теперь он скоро будет готов. Привычные жесты при одевании несколько успокаивают его. Он выкуривает папиросу, с наслаждением вдыхает в легкие дым, ходит по комнате и размышляет. Да, теперь он готов к выступлению, как он это называет. Он открыл окно и впустил в комнату холодный воздух. Это освежило его. Как чудесно дышать! Как всё-таки прекрасна жизнь! Сияет солнце, идет дождь, благоухают цветы. Скачешь верхом. Поскрипывает седло, конь храпит. Ты был расстроен, но вот плохое настроение проходит, радость и бодрость духа возвращаются. Ты опять любишь жизнь и готов прощать своих врагов. Из скольких маленьких волнений, не упоминая уже о больших, состоит жизнь!

И вдруг, набрав в легкие холодного воздуха, Янко спрашивает себя: «К чему, собственно, такая поспешность? Зачем?» Он мог бы еще сделать маленькую прогулку, он любит этот холодный воздух. Снег и солнце, как чудесно! Он мог бы ходить по улицам до вечера, ведь и вечером еще будет не поздно. В сером костюме он нашел двадцать крон, чудесно, — он еще сможет выпить вечером в «Парадизе» бутылку вина, а затем — прощай, прекрасный мир! Вот и всё. «Я просто дам себе отсрочку на один день. Еще один день, Янко!»

Страх, этот забравшийся глубоко в сердце страх, вдруг исчез. Янко снова надеется. Он находит эту мысль великолепной. Дать самому себе отсрочку на один день! В чудесном настроении он идет к двери. Но вдруг останавливается и хмурится. Он останавливается перед этим порогом, как лошадь, которая не хочет перешагнуть через чью-то тень. «Нет, — тихо говорит он, — нет». И качает головой. Он не может переступить через порог. Он мрачно смотрит перед собой. Лицо его холодно. Он весь упрямство. Он не раз нарушал слово, данное другим людям. Это уже довольно бесчестно. Но когда он нарушит слово, данное самому себе, это будет окончательной подлостью. Он будет обанкротившимся негодяем!