Читаем без скачивания Петр Первый - Анри Труайя

Узнав о заключении мира, Карл XII был охвачен яростью. Приехав в турецкий лагерь, он сразу устремился в палатку Великого Визиря и упрекал его, что тот не уничтожил русскую армию и не захватил царя, хотя имел такую возможность. «Мы победили русских, – ответил Великий Визирь. – Если вы хотите дойти до драки с ними, вы можете сделать это со своими людьми. Что касается нас, мы не будем нарушать заключенный мир».

Пока Карл метал громы и молнии, русская армия организованно отходила, следуя течению Прута. Удрученный постыдным поражением, Петр, по своей привычке, снова взял себя в руки, отрицая очевидное поражение. «Я, конечно, не без сожаления оставил эти места (Азов), которые стоили нам стольких трудов и страданий, – писал он Апраксину, – я надеюсь извлечь из этого несравненную пользу». Со своей стороны граф Головкин уверял в письме князя Долгорукого, что этот мир был очень выгоден, «потому что царю удалось сохранить целиком свою армию». Эти простые удовлетворения собственного тщеславия не могли никого обмануть. За границей престиж русского царя, поднявшийся после победы в Полтавской битве, неумолимо падал. Союзники смеялись за его спиной, а их дружба, бывшая не такой уж крепкой, еще больше ослабла. Раздираемый волнениями, царь отправился в Карлсбад в надежде, что воды помогут вернуть ему оптимизм и здоровье. Но вскоре настроение его изменилось. Разлученный с Екатериной, он с горечью писал ей: «Это место такое веселое, что скорее похоже на тюрьму. Оно расположено между двумя горами такими высокими, что отсюда едва можно видеть солнце. Самое ужасное, что здесь нет хорошего пива». И затем: «Благодаря Господу, я в добром здравии, но от воды, которую я пью, у меня вздувается живот, потому что поят нас тут, как лошадей».[63] Из Карлсбада, после нескольких дней отдыха, он решил ехать в Торгау, чтобы присутствовать на венчании своего 21-летнего сына Алексея и Шарлотты Бруншвейк-Вольфенбюттель.

Между тем остатки деморализованной русской армии тянулись к северу. Временно отказавшись от завоевания Черного моря, Петр сосредоточился на Балтике. Он хотел покончить там со шведами, но остерегался Европы. Берлин опасался поддержать царя. Таково же было мнение Лондона. Лорд Стаффорд, английский посол в Голландии, таким образом охарактеризовал перед Куракиным традиционное правило британской дипломатии: «Англия никогда не захочет видеть в разорении и бессилии корону шведскую. Намерение Англии содержать все державы на севере в прежнем равновесии». Кроме того, английские переговорщики знали, что, если царь захватит выходы к морю, Россия будет отправлять свои торговые суда во все страны, вместо того чтобы прибегать к посредничеству Англии и Голландии. С другой стороны, Австрия, все еще опасаясь усиления турецкого могущества после поражения русских под Прутом, предпочитала уравновешивать влияние Швеции скорее влиянием Пруссии, нежели влиянием России. Оставленный всеми союзниками, Петр решает действовать в одиночку, чтобы пересилить нерешительность тех, которых он уже не знал, к какому лагерю причислить: союзников или противников. В 1713 году царь предпринимает поход в Финляндию. С грубой откровенностью он пишет Апраксину: «Идти не для разорения, но чтоб овладеть, хотя оная (Финляндия) нам не нужна вовсе; удерживать по двух ради причин главнейших: первое было бы что, при мире, уступить, о котором шведы уже явно говорить починают; другое, что сия провинция есть матка Швеции, как сам ведаешь; не только что мясо и прочее, но и дрова оттоль, и ежели Бог допустит летом до Абова, то шведская шея мягче гнуться станет». Вначале молодой флот под командованием адмирала Апраксина и с самим Петром в качестве контр-адмирала занял города Гельсингфорс, Борго и Або. В то же время Меншиков добился капитуляции Тоннингена. 27 июля 1714 года состоялась новая морская победа русских над шведским флотом, прежним хозяином Балтийского моря в битве при Гангуте. На этот раз сам Петр руководил операциями. Контр-адмирал Эриншельд был взят в плен, два шведских корабля попали к русским. После Гангутской битвы русский флот отправился к Аландским островам, что навело ужас на Швецию, потому что Аланд был всего в 15 милях от Стокгольма, и царь торжественно вернулся в свой «парадиз», в Санкт-Петербург, чтобы получить там звание вице-адмирала и медаль с надписью: «Русский орел не ловит мух». 24 ноября 1714 года на именины царицы царь наградил ее вновь учрежденным орденом Святой Екатерины, в знак благодарности за стойкость духа во время битвы при Пруте, где, как можно прочитать в «Журнале», «она действовала не как женщина, но как мужчина». Скромный намек, быть может, на ее дар, когда она пожертвовала своими украшениями, чтобы спасти Петра от катастрофы.

Но об этом позоре после морской победы русских войск все вскоре забыли. Как в России, так и за границей Гангут произвел эффект второй Полтавы. Европейские державы уже не сомневались, что русский царь собирается нанести Швеции решительный удар. А куда же он пойдет дальше? Его так называемые союзники, датчане и англичане, заставили себя упрашивать, чтобы оказать помощь в его захватнических планах. Русская эскадра из сорока восьми галер уже подтянулась к Копенгагену. Обеспокоенный присутствием этой армии в своих водах, король Дании Фридрих IV спрашивал, не собирается ли Петр атаковать своих друзей, прежде чем пойти войной на шведов. Пока в Копенгагене устраивали пышные празднества в честь русского царя, в спешке реставрировались укрепления города, готовясь противостоять возможному штурму русских, а горожанам раздавали оружие. Улыбки чередовались с подножками. Петр произвел со своего корабля «Ингерманландия» смотр эскадры русских, датских, английских и голландских кораблей, стоящих на рейде. Впервые британская эскадра подчинялась приказам иностранного адмирала. Шафиров писал Меншикову, что «такой чести ни который монарх от начала света не имел, что изволит ныне командовать четырех народов флотами: английским, русским, датским и голландским, чем вашу светлость поздравляю». Но союзники нигде не встретили благоразумно скрывающийся шведский флот, и поход быстро закончился. Несмотря на почести «мореплавателю Петру», настойчиво распространялся слух, что англичане хотят воспользоваться моментом и заставить его вернуться в Россию с его кораблями и экспедиционным корпусом, чтобы положить конец экспансии русских на Балтике. «Московскому обжоре» приписывали дьявольскую попытку присвоить датскую Померанию, Мекленбург, Гамбург, Любек… И действительно, в Померании Петр вел себя как властелин, будто король Август был его вассалом. В Мекленбурге царь был почти как у себя дома, потому что племянница царя Екатерина[64] вышла замуж за герцога Мекленбургского Карла-Леопольда. Этот альянс, дополненный союзным договором, позволил России расположиться в Северной Германии. Сорок тысяч русских солдат были отданы в распоряжение герцога Мекленбургского, чтобы поддержать его в борьбе против восставшей знати. Король Англии Георг Первый напрасно просил Петра вывести войска с территорий, куда они были бесстыдно введены. Появлялись анонимные брошюры, собирающие жалобы населения на поведение русских оккупантов в Мекленбурге, Померании и в Хольстене. Сформированная против Швеции коалиция испытывала такие разногласия, что Петр писал Екатерине: «О здешнем объявляем, что болтаемся туне, ибо что молодые лошади в карете, так наши соединения, а наипаче коренные сволочь хотят, для присяжные думают; чего для я намерен скоро отсель к вам быть». Несовпадение взглядов между союзниками проявилось во время военных советов. Действия против Швеции были отложены до следующего лета. Флотилии разделились, каждый вернулся на свою базу. Раздраженный Петр уехал из Копенгагена и отправился в Амстердам. По дороге он встретился с королем Пруссии и заключил с ним русско-прусский альянс.