Читаем без скачивания Кот со многими хвостами. Происхождение зла - Эллери Куин

Эллери показалось, что он различает в окне голову Мэрилин Сомс, но ему пришлось повернуться и потереть затылок. Что было в этом пиве?..

— О'кей, док, — сказал инспектор. — Теперь подойдите сюда.

Врач подошел и склонился над Казалисом.

— Кто, говорите, это такой? — резко осведомился он.

— Я не хотел его трогать, пока вы не убедитесь, что все в порядке. Он получил удар коленом в пах.

— Это же доктор Эдуард Казалис — известный психиатр!

Все снова засмеялись.

— Поддерживайте его, и он сможет идти. Ничего серьезного.

— Готов спорить, он все время притворялся.

— Янг, тебе стоит попрактиковаться с твоим коленом.

— Смотрите-ка на него!

Казалис с трудом передвигался на цыпочках, словно учащийся в балетной школе; колени его подгибались.

— Не смотри, — посоветовал Джимми Селесте. — Это уже не важно.

— Нет, важно. Я хочу видеть. Я обещала моей… — Она и дрожала и отвернулась.

— Очистите улицу, — распорядился инспектор и огляделся вокруг. — Стойте!

Процессия остановилась, Казалис явно вздохнул с облегчением.

— А где Эллери?

— Вот он, инспектор.

— Что с ним такое? «Моя ди-и-икая ир…»

Урна звякнула и откатилась на несколько футов.

— Он ранен!

— Доктор!

— Он потерял сознание, — сказал врач. — У него сломана рука. Осторожно…

Осторожность приходилось соблюдать целых пять месяцев. Пять месяцев вынюхивания, раскапывания, планирования и преследования — двадцать одна неделя, точнее, двадцать одна неделя и один день, сто сорок восемь дней от негромкого стука в дверь квартиры на Восточной Девятнадцатой улице до удара по голове на Первой авеню; от Арчибалда Дадли Абернети до Селесты Филлипс, она же Сю Мартин, девушки-шпионки; от пятницы 3 июня до субботы 29 октября. За этот период один из самых жутких убийц, каких только знал Нью-Йорк, сократил население Манхэттена на девять жизней, не считая жертв паники в «Метрополь-Холле» и последовавших за ней беспорядков. Как бы то ни было, общая сумма корма для цыплят кажется ничтожной для такого огромного птичьего двора, так что из-за чего весь шум?

А теперь Кот сидел на жестком стуле под устремленными на него объективами фотокамер и походил не на многохвостую химеру, наводившую ужас на огромный город, а на сломленного старика с трясущимися руками и беспокойным взглядом, словно желающего принести пользу, но не вполне понимающего, что от него требуют. При нем обнаружили еще один оранжево-розовый шнур из индийского шелка, а в одном из запертых стальных шкафов его кабинета на Парк-авеню — две дюжины других, половина которых была голубого цвета. Казалис сам объяснил, где их нужно искать, и вручил ключ из имеющегося у него набора. Он сказал, что шнуры хранятся у него много лет. В 1930 году во время кругосветного путешествия, в которое Казалис отправился вместе с женой, когда прекратил акушерскую практику, один индус продал ему шнуры, объяснив, что ими пользовались члены секты душителей. Позднее Казалис перекрасил их в оранжево-розовый и голубой цвета. Почему он хранил их все эти годы? Казалис выглядел сбитым с толку. Нет, жена ничего не знала о шнурах — он купил и спрятал их, когда был один… Казалис, кивая, быстро и вежливо отвечал на вопросы, хотя иногда становился рассеянным и необщительным. Однако эти моменты были редкими — большей частью он подробно рассказывал о прошлом, говоря, как тот доктор Казалис, которого они знали прежде.

Но взгляд его оставался стеклянным и неподвижным.

Эллери приехал прямо из больницы «Бельвю» вместе с Селестой Филлипс и Джимми Маккеллом, его правая рука была в лубке, он сидел и молча слушал. Его еще не покинуло ощущение нереальности происходящего. Присутствовали также комиссар полиции и окружной прокурор, а в половине пятого утра прибыл мэр, еще более бледный, чем арестованный.

Но сидящий на стуле старик в грязной одежде, казалось, не видел никого из них. Они чувствовали, что он находится в состоянии прострации, естественной в подобной ситуации.

Его рассказ о девяти убийствах был интересен, главным образом, деталями. Исключая некоторые неточности, очевидно являющиеся следствием боли, потрясения, эмоционального и физического истощения, показания Казалиса были безупречными.

Наименее удовлетворительный ответ был дан на единственный вклад Эллери в ночной допрос.

Когда арестованный умолк, Эллери склонился вперед и спросил:

— Доктор Казалис, вы заявили, что не видели никого из жертв со времени их младенчества. Следовательно, как личности они ничего для вас не значили. Тем не менее, вы что-то имели против них. Что же? Почему вы чувствовали, что должны их убить?

«Потому что поведение психопата выглядит немотивированным, только когда судишь с позиции здравого рассудка», — ответил доктор Казалис.

Арестованный повернулся на стуле и посмотрел туда, откуда исходил голос, но было ясно, что он ничего не видит из-за света, направленного в его исцарапанное лицо.

— Это мистер Квин? — спросил он.

— Да.

— Сомневаюсь, мистер Квин, — сказал арестованный дружелюбным, почти снисходительным тоном, — что вам хватит чисто научного багажа, чтобы понять это.

Воскресное утро уже наступило, когда им удалось избавиться от репортеров. В одном углу такси сидел Джимми Маккелл, обнимая Селесту, а в другом Эллери нянчил свою неподвижную руку, глядя в окошко не из деликатности, а в силу желания видеть, что за ним происходит.

Этим утром город выглядел по-другому.

Не только выглядел, он по-особенному благоухал и звучал.

Воздух казался напоенным музыкой. Возможно, это были колокола, звонившие во всех церквах — с востока на запад. Adeste fidelis![115] Придите, и дано будет вам!

В жилых кварталах открывались закусочные, бакалейные лавки, аптеки, газетные киоски.

Откуда-то доносился шум надземки.

Иногда попадался ранний прохожий, потиравший руки от холода.

На стоянке были припаркованы такси. Заговорило радио, и водители напряглись, слушая сообщение. Вокруг начали собираться люди.

Нью-Йорк просыпался.

Глава 12

Нью-Йорк проснулся, но еще пару недель жуткое видение продолжало маячить. Если бы знаменитая радиопередача о вторжении на Землю инопланетян[116] оповестила о реальном событии, люди выстраивались бы в очереди, чтобы посмотреть на останки марсиан, а не удивлялись бы собственной доверчивости. Теперь, когда монстр сидел в клетке, где его можно было увидеть, услышать, ущипнуть и даже пожалеть, Нью-Йорк также становился в очередь. Зрелище рассеивало ужас, и люди говорили о минувших событиях, стыдясь своего поведения и испытывая в то же время радостное ощущение безопасности. Кот оказался всего лишь полоумным стариком, а что значил один псих против целого города? Сдать его в архив и забыть, тем более что День благодарения[117] не за горами. Нью-Йорк смеялся.

Однако улыбка Кота, как и его британского кузена из Чешира[118], долго парила в воздухе, когда все остальное уже исчезло. Это была улыбка не старика в тюремной камере, ибо он не улыбался, а монстра из кошмарного сна. Взрослые все еще не могли забыть кошмара, и это плохо влияло на детей, обладающих более короткой памятью, но менее крепкой психикой.

Затем, на следующее утро после Дня перемирия[119], останки молодой девушки, впоследствии идентифицированной как Рева Ксавинцки из Флашинга, были обнаружены в заливе Ямайка. Она была изнасилована, изуродована и расчленена. Ужасные подробности этого дела сразу привлекли к себе внимание, и к тому времени как убийца — дезертир из армии, типичный образчик сексуального маньяка, — был пойман, все думали только о нем. Поэтому слово «Кот» стало вызывать у взрослых ньюйоркцев ассоциации только с маленьким домашним животным, которому свойственны чистоплотность, независимость и полезный аппетит на мышей. Неизвестно, произошло ли то же самое с ньюйоркцами младшего поколения, но, во всяком случае, большинству родителей казалось, что перед Днем благодарения, за которым маячило Рождество, в сновидениях их детей Кота вытеснили индейка и Санта-Клаус. Возможно, они были правы.

Однако было и меньшинство, сохраняющее особый интерес к делу Кота. Для одних — чиновников, репортеров, психиатров, членов семей жертв — оно являлось вопросом долга, выполнения задания или же объектом профессионального либо личного внимания. Для других — социологов, психологов, философов — поимка убийцы девяти человек стала сигналом приступить к научному анализу поведения жителей города с начала июня. Первую группу интересовал Эдуард Казалис, а второй — было на него наплевать.

Тем временем заключенный пребывал в мрачном настроении. Он отказывался говорить, а иногда и есть. Казалось, он живет только ради свиданий с женой, которую постоянно призывал. Миссис Казалис в сопровождении сестры и ее мужа прилетела из Флориды 30 октября. Она не желала верить сообщениям об аресте мужа, о признании в нем Кота и заявляла репортерам в Майами и Нью-Йорке, что «тут какая-то ошибка, и этого не может быть». Однако это продолжалось лишь до первой встречи с мужем. После свидания с ним миссис Казалис вышла смертельно бледная, на вопросы прессы молча качала головой и направилась прямо домой к сестре. Пробыв там четыре часа, она вернулась в свою квартиру.