Читаем без скачивания ЯТ - Сергей Трищенко

Уж не один ли из Сборщиков? Да нет, не может быть. Сборщики со стяжательством не ходят, тем более здесь. Скорее всего перед нами обыкновенный сборщик налогов.

Гид подтвердил мои подозрения:

– Видите кокарду? – кокарда серебрилась загребущей пятернёй. – Серебряная. Значит, младший инспектор. У старшего пятерня золотая.

– Сонька Золотая Ручка, – пробубнил Том.

– Налоги надо собирать, – пояснил Гид. – Иначе ничего не получится: несобранные налоги пропадают.

– Гниют? – спросил Том. – То есть подвергаются гниению?

– Гинеют, – ответил Гид, – то есть превращаются в гинею.

– В гиену? – не понял Том.

– В гиену позже, – усмехнулся Гид, – по иной причине.

– Из ятиков? – спросил я.

– Из любой валюты, если пустить сбор на самотёк.

– Гиенят, значит, – раздумчиво протянул Том.

– Сначала шакалят, после гиенят, – добавил я.

– Шакалят одни, а гиенить приходится другим, – вздохнул Гид.

– А что такое налоги? – переспросил Том. Как будто он о них уже спрашивал.

– Налоги – это кирпичи экономики, – ответствовал Гид.

– А-а, вот почему у сборщика морда кирпича просит! – догадался Том.

Сборщик между тем копошился в каком-то азарте, что напоминало как если бы какой-нибудь петушок или курочка… – ну, вы меня понимаете.

Скоро он разрыл всю кучу азарта и удалился к соседней куче, чего-то другого, где – похоже, по собственному разумению – принялся искать выгоду, копаясь в… Где именно, мы не досмотрели, ушли. Но воняло оттуда страшно.

– Здесь очень много азарта, – пояснил Гид.

– Ещё бы! – согласились мы. Но «бы» больше не было. Ни ещё, ни пока, ни потом, ни кровью.

Зато азарт встречался повсюду, но проистекал он не из одних азартных игр, а из других. И вообще: на территории парка развлечений и отвлечений имелась масса разнообразных времяпрепровождений на самый искушённый вкус и цвет: выставок, заставок, приставок, отставок, вернисажей, невернусажей, вернууглем…

О них сообщала куча рекламы со щитов или на щитах. Красовалась безщитовая реклама.

– Зачем нам щиты? – бахвалилась одна реклама. – Достаточно того, что есть щия, щион, щиона, а вместе – целая щитрана.

И действительно: рекламный щит зиял огромной раной на теле города. И не только на теле, но и на радио, а также в интернете.

«Ревю» – гласила одна афинша, как объявление. И, кстати, отпечатали её в Афинах, поэтому остальной текст шёл на древнегреческом, и подробностей мы не поняли.

– А чего он ревает? – не понял Том.

– Наверное, ревизии боится.

– А ревизия – точно от слова «реветь»?

– Иногда бывает и так.

«Мимы – мистическое мышление» прочли мы на другой афише. Нарисованный пар в форме привидения выходил из-под приоткрытой крышки на большой, словно котёл, голове и столь же закопчённой. Изнутри.

– Варит котелок, – кивунл Том, дёрнув головой сверху вниз и направо. Может, его паром ошпарило? А-а, он просто хотел прочитать афишу, приклеенную вниз головой. Или вверх ногами? У меня постоянно проблема с верхом и низом одновременного определения. А у вас?

«Тоталитазартор» – гласила реклама. Во весь голос.

– Тотальный азарт? – спросил Том.

Гид кивнул, но как-то неуверенно, как бы про себя.

Одна афиша приглашала на художественную выставку, куда мы и пошли, благо она находилась ближе всех. Пошли ли туда все, я не знаю: они могли пройти дальше, вот выставка и оказалась ближе них.

На художественной выставке все выставленные экспонаты – в том числе и за дверь – были выполнены из худой жести и плохими, некрасивыми жестами. Здесь правили бал лживописцы со мощным идейным вождём Клеветаном. Но бал подправляли рживописцы, ещё со времён Ильфа и Петрова писавшие не только овсом, но и рожью, а также ржавописцы, писавшие исключительно ржавчиной, причём иногда из неражвеющей, не входящей в раж и не завевающейся стали. Бродили и пшивописцы (подражатели Пшишкина, но у них обычно получался пшик) и вшивописцы. И шивописцы, писавшие одного Шиву. Второй напрасно упрашивал, чтобы написали его. А до третьего вообще руки не доходили.

– Жи и ши пиши с буквой «и», – процитировал Том, прочитав краткую аннотацию отмеченных направлений искусства у начала выставки. Что же мы увидим в конце?

Не пройдя и двух залов, мы нарвались, почти у самого входа в третий, на разговор двух мэтров, разглядывавших картину:

– Однотонный цвет.

– Да, тяжеловато.

Том наклонился ко мне и тихо спросил:

– Неужели трёхтонный цвет легче?

– Многотонный легче, – так же тихо ответил я, – здесь происходит вычитание цветов, а не сложение.

– А вон там я видел вычитание, – заметил ТОм.

– Где?! – ахнул я.

– Неподалёку.

Том указал. Я присмотрелся. Сначала действительно показалось, что это вычитание. Но, всмотревшись получше, я понял, что на самом деле это Валентин Катаев, в одной из своих ипостасей. Он тоже осматривал выставку. Мы мило раскланялись.

Посетители не оправдывали своего названия: выставку посещали плохо, их мы встречали намного реже, чем авторов.

В зале, напоминавшем греческий, выставлялось нечто, напоминавшее скульптуру. Поодаль кругами ходил расстроенный автор – хоть и один, но как бы втроём, в обнимку, но не в ногу и не строем – так он был расстроен. Мы попробовали выяснить, что с ним, и он пояснил, что думал выставить работу на всеобщее обозрение, а оно оказалось посмешищем. И она стояла на посмешище, слегка поворачиваясь из стороны в сторону и покачиваясь вверх-вниз.

– Перепутал подставки? – спросил Том. – Случайно или не знал?

– Так иногда получается, – пояснил Гид. – Просчитался. Не тем считал.

К расстроенному автору подошёл товарищ, и, желая успокоить, сказал, протягивая большое красное яблоко:

– Это тебе в отместку.

Тот молча опустил яблоко в небольшую чёрную кожаную сумочку, притороченную у пояса.

Возле другой скульптуры стоял улыбающийся автор-скульптор. Или скальптор: увиденное напоминало гибрид лысины с задницей.

– Приятно видеть довольного человека, – приветствовал автора Том. Мы с Гидом тоже поздоровались. Друг с другом: вспомнили, что утром так и не сказали друг другу «здравствуйте».

– Что у вас? – осведомился Том, ожидая услышать тривиальное: «а у нас огонь погас».

– Моя отрада, – автор любовно похлопал скульптуру в районе поясницы.

– Вижу. В стиле «ретро»?

– Да. Ныне она почти повсеместно вытесняется кайфом. Сначала её место заняло хобби, потом – увлечение, а теперь остался один кайф, – автор скривился.

Пока мы разговаривали, двое посетителей прошли мимо нас, сетуя и ведя высокоучёные разговоры за ручку, по паре на каждого.

– Регресс ли прогрессирует, прогресс ли регрессирует – всё едино, всё неделимо…

– Атом неделим…

– Атом поделим!

– А как насчёт упорядочивания хаоса или хаотизации порядка?

– Что вы! Их и сравнивать нельзя…

– Не о чем писать… – пожаловался один.

– Тьма тем! – возразил второй. – Пишите о ком-то!

В следующем зале выставка перешла в сущий авангард: растекон плюпился по талду, овсеб клахал на тепст…

Оттуда мы ушли сразу, поскольку ничего не поняли, и вернулись к более внятным вещам.

Например, один маэстро положил в основу своего творчества тоску. Но если устоявшееся мнение утверждало, что крайняя степень тоски – зелёная, то он выдал целую палитру тоск, залитых в воск. Или спектр. Спёк палитру. Но, как выражение веяний века, он окрасил их различными синтетическими красками, причём самых ядовитых цветов: сумаха, болиголова, дурмана.

– Подделка! – кричали критики. Но зрители не слушали, одурманенные красками, и качались из стороны в сторону.

Другой выставил на всеобщее обозрение – не ошибся, выставил правильно: за дверь следующего зала – сравнительную этимологию слов «нектар» и «гектар» с требованием указать, что между ними общего? Требование располагалось строго между словами.

– Сколько нектара собрали с гектара? – предположил Том.

Но подобное предположение лежало на поверхности и в счёт не шло. Мы попробовали углубиться в суть, чтобы приблизиться к догадке, загаданной автором, но, как ни старались, ни на йоту не приближались к ней. А рядом выставлялись те самые йоты, причём почему-то густо смазанные йодом. И от этого нам с Томом было очень обидно.

Через полчаса, усталые и вспотевшие, мы вышли на вольный воздух и присели на скамейку под берёзой, на ветках которой кто-то расставил запятые воробьёв.

– Да, тяжело искать истину, – выдохнул Том.

– А зачем её искать? – удивился Гид. – Вы что, решили собирать лекарственные растения?

– Почему лекарственные?

– Истина – спороносное растение. Лекарственное, но спороносное. Хотя некоторые спорят: лекарственное ли?

– Спороносное? Такой примитив? А откуда сведения?

– Как же! Все знают, что в спорах рождается истина. Не в зёрнах, не в семенах, не в василиях, а только в спорах.