Читаем без скачивания По дорогам идут машины - Сергей Антонов

— Вот видите, — проговорил Николай Артемович, обращаясь к доктору Лукомник, — в семь часов утра они кончили ночную вахту. Вместо того, чтобы спать пойти, сбегали на базар, купили своему мастеру гостинцев и пришли. Неужели вы их не пустите?

— Хорошо. Одного человека пустите, — сказала Лукомник.

Через минуту в палате появилась Женя Маркарьян, комсорг бригады, с узелком в руке. Увидев Николая Артемовича, она растерялась.

— Здравствуй сестренка, — едва сдерживая смех, сказал Мирза. — Давно с Дальнего Востока?

— Сегодня, — отвечала Женя, косясь на доктора.

— Как там, холодно? — спросил Николай Артемович.

— Холодно, товарищ Далакян.

— А откуда ты, сестренка, его фамилию знаешь! — хохотал Мирза, глядя на растерявшуюся вконец девушку.

Доктор Лукомник улыбнулась и сказала Анне Михайловне:

— Пускайте к нему всех. Только по одному, чтобы не было шума. А кали гипермарганикум приготовьте, когда больной… освободится от визитов.

Николай Артемович и доктор Лукомник вышли.

Женя села около Мирзы и, сложив руки на коленях, с испугом смотрела на его забинтованное лицо. А Мирза, лежал, глядя на нее из-под повязки левым глазом, и размышлял, как бы поумнее начать разговор, чтобы выведать, что случилось с 3019-й. Но не успел Мирза раскрыть рот, как Женя уже начала рассказывать о том, что ребята вчера собирали комсомольское собрание, обсуждали ход подготовки к зиме, распределили нагрузки на комсомольцев, что Любе Липатовой поручили агитмассовую работу, Тосе Тумановой — проверку соцдоговоров, Каграману — общественную инспекцию, Лиле Ершовой — выпуск стенной газеты, а Сакине Алиевой — следить в культбудке за порядком, что двадцать вторая увеличила дебит (о чем Мирза знал еще неделю назад), что Муса Мусаев ругал Тажетдинова как раз тогда, когда в культбудку вошел Гюль Бала Алиев («Значит, дело с 3019-й совсем плохо, — подумал Мирза, — Гюль Бала Алиев — лучший мастер по ликвидации аварий, и по пустякам его не вызывают»). Женя, не смолкая ни на минуту, рассказывала о том, что завтра в Доме культуры Сталинского района идет «Летучая мышь», что все ребята уже купили билеты, что обратно их не принимают, а итти нельзя, потому, что Муса сказал, чтобы завтра к шести вечера все были на промысле («Совсем плохо дело», — снова подумал Мирза), что на комсомольском собрании долго говорили о мастере, жалели его и решили ходить каждый день в клинику…

Женя говорила так быстро и много, что у Мирзы зазвенело в ушах. Наконец она выложила из узелка вареные яйца, чурек, сыр, фрукты, ореховую халву. Несмотря на возражения Мирзы, она оставила все это на тумбочке и ушла.

После Жени вошла хитрая Люба Липатова. Беседа ее с Мирзой была похожа на беседу двух дипломатов.

— Подъемник хорошо работает? — невинно глядя левым глазом на Любу, спросил Мирза.

«Вон какой хитрый, — подумала Люба. — Если я ему скажу, что на участке есть подъемники, так он сразу поймет, что где-то дела не в порядке».

— У нас их нет, подъемников! А вчера картину показывали в общежитии — «Как закалялась сталь»…

«Понимает, что про подъемники молчать надо, — незаметно улыбнулся Мирза. — Ее не проведешь. Хитра. А ну, с другого боку попробую». — И спросил, словно между прочим:

— Гюль Бала приступил к работе?

«И это знает? — удивилась Люба. — Уж не заведующий ли промыслом все рассказал? Не может быть! Это все Женька». И, чтобы оттянуть время, спросила:

— Где?

— На 3019-й, кажется…

— Ничего подобного, — сделав удивленные глаза, закачала головой Люба, — ничего подобного. Правда, приходил Гюль Бала к дочке, к Сакине… Женя его тогда видела… Да вы лучше про кино, мастер, слушайте…

«Нет, чтобы у нее выведать, ума больше иметь надо. Ничего не скажет», — грустно подумал Мирза и спросил:

— Каграман придет?

— А как же. Ждет не дождется.

У Каграмана Мирза надеялся узнать все. Это был человек с прозрачной, как родниковая вода, душой. И когда, тот вошел, Мирза сразу, вместо приветствия, спросил его:.

— Джабраилов, ты мне правду будешь говорить?

— Буду правду говорить, мастер.

— Скажи, как дела на 3019-й?

— На комсомольском собрании решили не говорить с тобой на производственные темы, тебе надо отдыхать.

— Плохо с 3019-й? Скажи, хорошо или плохо?

— Ничего не буду говорить, мастер. Про картину, хочешь, расскажу. «Как закалялась сталь» — вчера видел. Заведующий просил говорить с тобой об интересных книжках, о картинах, чтобы ты забыл про работу.

— Разве я могу забыть про работу, Каграман? А вдруг что-нибудь случится.

— Ты нам не доверяешь, мастер?

Так Мирза не добился ничего и от Джабраилова. Днем во второй раз приезжал Николай Артемович, но Мирза не стал расспрашивать его о положении дел — знал, что это безнадежно.

Николай Артемович посидел немного, пошептался с врачом и поехал на промысел. Мирза завистливо посмотрел ему вслед.

Больному мастеру было грустно. Положение на участке ухудшилось — это ясно. Поэтому-то все и рассказывают ему содержание кинокартин. Если бы 3019-я начала давать нефть, Женя Маркарьян первая не удержалась бы и разболтала все.

Но что же случилось? Почему вызвали из конторы капремонта специалиста по ликвидации сложных аварий Гюль Балу Алиева? Как дела на других скважинах, например на 1362-й? Работала эта скважина все время рывками: выбросит немного нефти и словно обессилит — давление в ней падает с 35 атмосфер до 15—17. За день до несчастного случая Мирза увеличил в этой скважине длину лифтовых труб, и она стала работать более спокойно: давление колебалось в пределах 25—32 атмосфер, а суточный дебит увеличился на пять тонн. Мирза велел Тажетдинову поставить пятнадцатимиллиметровый штуцер — и вот интересно, что получилось? Наверное, от этого дебит еще увеличился…

Или вот — скважина 1397-я. Она работала еще лихорадочней. Давление колебалось от 5 до 40 атмосфер. И нефть поступала в «амбар» с большими перерывами, а сжатого воздуха требовалось 8000 кубометров на каждый день. Мирза решил перевести эту скважину на малогабаритный лифт, то есть поставить вместо одной трехдюймовой колонны — две: одну трехдюймовую, а внутри ее — полуторадюймовую. По полуторадюймовой пойдет вверх нефть, а по кольцевому пространству между колоннами пойдет вниз сжатый воздух. При этом расход сжатого воздуха должен резко понизиться, а дебит возрасти. Интересно, что получилось?

Мирза вздохнул и закрыл глаз.

— Надо спать, — решил он, — все равно здесь, на кровати, ничего не придумаешь.

И для того чтобы отвлечься, Мирза стал вспоминать свои родные места: Кубу, Агбиль, Хачмас, стал вспоминать селение, в котором родился и провел детство. Ему вспомнились горы, покрытые блестящей зеленью, снежная вершина Шахдага, бездонное голубое небо, пенистые ледяные реки, яблоневые сады, разноцветные бабочки, пушистые шмели и стены высоких тополей… Так отчетливо возникла вдруг перед глазами Куба, что Мирза почувствовал запах яблок: сады вокруг Кубы огромные, и яблоням, как морю, не видно конца. Они посажены словно по линейке, правильными, бесконечно длинными рядами. Один ряд — сары-турш, другой ряд — джиргаджи, третий — бумажный ранет, и так до сотни сортов раскидистых, щедрых яблонь…

Но что же делает Гюль Бала в пятой бригаде?..

— Опять задумался! — спохватился Мирза. — Вот бы в Кубу съездить…

Ни отца, ни матери Мирза не помнит. Родители умерли, когда он был еще совсем маленький. Жил он у дальних родственников, учился, работал в колхозе. Однажды приехал брат Мирзы, учитель, погостил немного и увез его с собой в Баку.

В Баку получил Мирза новый костюм, новые сапоги и отдельную комнату. Работать ему больше не надо было — надо было только учиться.

Но Мирзе не нравилось у брата: «Как это так я сижу на чужой шее? Это нехорошо — сидеть на чужой шее». И, пожив немного, Мирза пошел на вокзал и зайцем отправился в Кубу, оставив у брата свой новый костюм и новые сапоги. Удивленный брат снова приехал за ним, снова увез его в Баку, но Мирза оказался упрямым. Через месяц он опять работал в Кубе, в колхозе, а в пустой комнате брат прочел оставленную Мирзой записку:

«Настоящий человек не должен сидеть на чужой шее».

Когда Мирзе исполнилось шестнадцать лет, он приехал в Баку сам, на собственные деньги, и поступил в ФЗУ. Все шесть месяцев, в течение которых Мирза учился, он жил в общежитии и к брату ни разу даже не зашел — боялся, что тот опять «посадит его на свою шею». А окончив ФЗУ, пошел работать на промысел. «Заработаю деньги, — думал он, — пойду к брату в гости». Но первым пришел все-таки брат. Как-то встретил он на улице приятеля и стал жаловаться: «Пропал мой Мирза, нет его ни в Кубе, ни в Баку». — «Как так нет? — сказал приятель. — Он у нас на промысле третий месяц работает». С тех пор Мирза поселился у брата в Амираджанлах и стал строить по соседству свой собственный дом. Дом почти готов, осталось только крышу сделать, да в последнее время не до крыши: 3019-ю надо пускать…