Читаем без скачивания Падение Иерусалима - Генри Хаггард

Истребив все живые существа на своём пути, римляне отступили, унося с собой драгоценные трофеи. Но несколько тысяч оставшихся в живых евреев бежали через мосты, которые они разрушили за собой, в Верхний город, откуда непрерывно доносился сплошной душераздирающий вопль. Силы Мириам были на исходе. Пламя слепило ей глаза, жар от огромного очага опалял её щёки, белая одежда побурела. С трудом переводя дух, Мириам пряталась за колонной. Она молила Небеса, чтобы они даровали ей смерть, но смерть всё не приходила. Вспомнив, что у неё ещё остаётся питьё в кожаной бутылке, она выпила всё до последней капли. Прислонилась к столбу — и почти сразу же провалилась в забытье.

Очнулась Мириам уже утром; над горой золы, что некогда была великолепнейшим зданием во всём мире, Храмом Ирода, клубилось густое облако чёрного дыма, кое-где пронизанное небольшими гневными вспышками пламени. Двор Израиля был сплошь усеян мёртвыми телами: местами солдаты расхаживали по ним, как по ковру, или же, чтобы избавиться от мертвецов, швыряли их в тлеющие руины. На алтаре, на Скале Приношений, можно было видеть нечто странное, похожее на древко копья, оплетённое змеями и увенчанное шаром, на котором восседал золотой орёл с распростёртыми крылами. Перед ним в преклонении собралось множество легионеров. Они приносили дань почитания римским боевым знакам, водружённым над алтарём Израиля. Окружённый блистательной свитой, появился всадник, которого все приветствовали громогласным криком: «Да здравствует император Тит! Да здравствует император Тит!» Здесь, на сцене его триумфа, победоносные легионы нарекли своего верховного военачальника цезарем!

Сражение, однако, ещё не окончилось: на крышах некоторых пылающих галерей ещё оставались самые отчаянные смельчаки: по мере того как крыши под ними рушились, они медленно отступали к Никаноровым воротам, всё ещё неповреждённым. Уставшие от долгой резни римляне потребовали, чтобы они спустились и сдались, но они ничего не ответили на это требование; среди этих людей Мириам с ужасом заметила и своего деда Бенони. Тогда римляне принялись обстреливать их из луков, и в скором времени все они, за исключением Бенони, которого, казалось, не берут стрелы, были убиты.

   — Перестаньте стрелять, — прокричал чей-то голос, — и принесите лестницу. Это отважный человек, член синедриона. Попробуйте захватить его живым.

К стене, около Никаноровых ворот, приставили лестницу, и римляне стали быстро по ней взбираться. Преследуемый ими, Бенони отошёл к самому краю пропасти, где бушевал огонь. Затем он обернулся, чтобы посмотреть на римлян. И увидел Мириам — она, съёжившись, лежала около колонны на крыше ворот, — и, полагая, что она мертва, стал заламывать руки и рвать бороду. Она поняла его скорбь, но так обессилела от перенесённых мук и жары, что не могла выкрикнуть ни слова утешения, а только зачарованными глазами наблюдала за его концом.

Солдаты продвигались вдоль стены, пока не остановились, боясь провалиться сквозь крышу, на пылающие стропила.

   — Сдавайся! — закричали они. — Сдавайся, глупец, не то ты погибнешь. Тит обещал сохранить тебе жизнь.

   — Чтобы меня, старейшину Израиля, закованного в цепи, прогнали затем по улицам Рима, — презрительно отозвался старый еврей. — Нет, я не сдамся; и я молю Господа, чтобы ваш город и его дети претерпели от рук людей ещё более жестоких, чем вы сами, ещё более великие бедствия, чем те, что претерпел наш город и его дети.

Нагнувшись, он схватил лежавшее на стене копьё и метнул его с такой силой, что оно пробило щит одного из римских солдат и ранило его руку.

   — Жаль, что я не пронзил тебе сердце, безбожник, как я хотел бы пронзить сердце всего твоего народа! — выкрикнул он и, воздев руки, точно взывая к Богу, головой вниз ринулся в пылающую бездну.

Так, до конца сохранив пылкость и отвагу, погиб еврей Бенони.

Мириам вновь лишилась чувств и вновь очнулась. Дверь, ведущая на крышу, распахнулась, и из неё выбежал человек с растрёпанными волосами и в чёрной от крови и дыма порванной одежде. Приглядевшись, Мириам узнала Симеона, да, Симеона, жестокого судью, который обрёк её на мучительную смерть. По пятам за ним, держа его за полы одежды, бежал римский центурион, грузный человек средних лет с добрым обветренным лицом, показавшимся Мириам смутно знакомым; за ним следовали ещё шесть солдат.

   — Держите его! — запыхавшись, кричал он. — Мы должны схватить хотя бы одного из них, чтобы показать людям. — И он с такой силой дёрнул за полу одежды, что Симеон, надеявшийся сброситься с крыши ворот, упал.

Тотчас же на него навалились все шестеро солдат. Только тогда центурион заметил Мириам, которая лежала у подножия колонны.

   — Совсем было запамятовал, — воскликнул он. — Это та самая девушка, которую мы видели вчера со двора Женщин; нам приказано её спасти. Неужели бедняжка умерла?

Мириам подняла голову и поглядела на него.

   — Клянусь Вакхом, — воскликнул он, — я где-то видел это лицо: оно не из тех, что быстро забываются... А, вспомнил. — Он наклонился и с любопытством прочитал развёрнутый свиток на её груди:

Назареянка Мириам, изменница, волей Божией обречена на смерть на виду у своих друзей, римлян.

   — Мириам! — повторил он вслух, вздрогнув.

   — Смотрите, — закричал один из солдат, — у неё на шее жемчужное ожерелье, и, наверное, дорогое. Что вы скажете, если я его сниму?

   — Нет, — сказал римский центурион. — Ни она сама, ни её жемчуга не для нас. Снимите с неё цепь, а не ожерелье.

С большим трудом расклепали они цепь.

   — Можешь ли ты стоять, госпожа? — спросил центурион.

Мириам покачала головой.

   — Тогда придётся тебя нести. — Он поднял её на руки с такой лёгкостью, будто она была дитя малое, и, приказав солдатам вести за собой Симеона, медленно и очень осторожно спустился по той самой лестнице, по которой Мириам провели вверх шестьдесят часов назад.

Выйдя через наружные двери, центурион направился к открытым большим воротам и, миновав их, повернул во двор Израиля, где солдаты делили захваченную добычу; обратившись в его сторону, они со смехом спросили, что за дитя он захватил в плен. Ничего не ответив, он пересёк двор, обходя груды мёртвых тел, и подошёл к уцелевшей галерее, где проходили взад и вперёд римские военачальники. Посреди галереи, сидя на стуле, Тит рассматривал священную храмовую утварь и другие сокровища, которые подносили к нему по одному. Заметив странную процессию, он велел, чтобы их всех привели к нему.

   — Кого ты несёшь на руках, центурион? — спросил он.

   — Девушку, цезарь, — ответил тот. — Она была прикована к колонне над воротами; по твоему повелению в неё не стреляли.

   — Она жива?

   — Чуть-чуть. Жажда и жара едва её не убили.

   — Как она туда попала?

   — Вот на этом свитке всё объяснено, цезарь.

Тит прочитал.

   — Так она назареянка? — спросил он. — Вредная секта, ещё вреднее евреев, так по крайней мере полагал божественный Нерон. Да ещё и изменница. Стало быть, поделом наказана. А это ещё что: «Волей Божией обречена на смерть на виду у своих друзей, римлян». Каким образом мы, римляне, оказались у неё в друзьях? Девушка, можешь ли ты говорить? Если можешь, объясни, кто приговорил тебя к такому наказанию.

Мириам подняла свою темноволосую голову с плеча центуриона и показала пальцем на Симеона.

   — Верно ли она говорит? — спросил у него цезарь. — Отвечай правду, ибо я всё равно её выясню, если солжёшь, го будешь казнён.

   — К этой казни её приговорил синедрион, среди членов которого был её собственный дед Бенони; там, на свитке, и его подпись, — угрюмо пробурчал Симеон.

   — За какое же преступление?

   — Она помогла бежать пленному римлянину, — с яростью ответил он. — Да будет её душа ввергнута навечно в пылающую геенну!

   — Как зовут пленного римлянина?

   — Не помню.

   — Ну что ж, — сказал цезарь, — какая в конце концов разница? Или он сейчас в безопасности, или мёртв. Судя по твоему одеянию, ты тоже член синедриона. Так?

   — Да, я Симеон. Ты, надеюсь, слыхал это имя.

   — Симеон? Да вот она — твоя фамилия на свитке, самая первая. Ну что ж, Симеон, ты приговорил благородную госпожу к жестокой смерти за то, что она спасла — или пыталась спасти — римского солдата; поэтому будет только справедливо, если ты отведаешь своего собственного вина. Прикуйте его к колонне над воротами, пусть он там помучается, пока не умрёт. Твой Священный Дом разрушен, Симеон, и конечно же как верный священник ты не пожелаешь пережить Храм, где служил Богу.

   — Ты прав, римлянин, — ответил он, — хотя я и предпочёл бы более быструю смерть, какая, я надеюсь, постигнет тебя.