Читаем без скачивания Всего один день - Гейл Форман

Мы здороваемся, а Сандра уходит еще за порцией кобблера. Танья снимает мой крабик, распуская волосы, осматривает их кончики и качает головой, недовольно цокая языком. — Ди тоже так часто делает.

— Я знаю, знаю. Год уже не стриглась, — говорю я. И понимаю, что действительно. Уже год прошел.

— Боб был короткий или длинный? — спрашивает Ди и поворачивается к кузине. — Надо, чтобы она точно так же выглядела. Когда его найдет.

— Если найду, — уточняю я. — Было досюда, — я показываю длину, до какой отрезал волосы лондонский стилист, — шея была открыта. Но потом опускаю руку. — Вообще-то, знаете что… По-моему, я не хочу боб.

— Не хочешь стрижку? — переспрашивает Танья.

— Нет, я буду рада подстричься. Но только не боб. Хочу что-нибудь новенькое.

Тридцать

Париж

Приблизительно через тринадцать часов и шесть часовых поясов меня накрыло. Когда я вышла в зал прибытия аэропорта имени Шарля де Голля. Всех остальных пассажиров встречают и обнимают родственники или хотя бы ждут таксисты с табличками. Но не меня. Меня никто не встречает. Я знаю, что в этом мире есть люди, которые меня любят, но прямо сейчас я чувствую себя как никогда одинокой. У меня опять появляется мигающая табличка над головой, там, где раньше было написано «ТУРИСТКА». Только теперь к этому добавляется вопрос: «ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛА?»

Я затягиваю идущий через грудь ремешок рюкзака покрепче, как будто бы хоть он меня обнимает. И вдыхаю поглубже. Поднимаю одну ногу и выставляю ее вперед. Шаг сделан. Я делаю еще один. И еще. Достаю план действий, составленный в самолете. Номер один: обменять деньги.

Я иду в один из многочисленных обменников и, запинаясь, по-французски спрашиваю, можно ли поменять доллары. «Конечно, это же банк», — отвечает мне сотрудник также на французском. Я отдаю ему сотню и, получив евро, испытываю такое облегчение, что даже не пересчитываю их.

Следующий пункт в списке: найти хостел. Я отметила на карте маршрут — на поезде до города, потом на метро до станции «Жорес». Я следую указателям к «РЕР» — это поезд, который должен довезти меня до центра Парижа, но выясняется, что до вокзала, откуда он идет, надо еще добираться на аэропортовом экспрессе. Я уезжаю не в ту сторону, оказываюсь в другом терминале, мне приходится возвращаться обратно, так что в итоге целый час уходит на то, чтобы добраться до вокзала в аэропорту.

Когда я подхожу к автомату, продающему билеты, понимаю, что это как встретиться лицом к лицу с врагом. Я выбираю английский язык, но инструкция все равно совершенно непонятная. Мне нужен билет на метро? На поезд? Или оба? Неоновая табличка над головой горит все ярче. Теперь там написано: «ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛА, БЛИН?»

Я открываю путеводитель, раздел, где рассказывается, как добраться до Парижа. Так, по одному билету я доеду до города и могу пересесть в подземку. Я смотрю на карту метро. Линии сплелись, как змеи. Наконец мне удается найти свою станцию, «Жорес». Я оцениваю весь маршрут: поезд из аэропорта, пересадка — я вдруг осознаю, что это будет на Северном вокзале. Знакомое место, связанное с событиями того дня.

— Так, ладно, Эллисон, единственный способ пройти через это — это пройти через это, — говорю я себе. И снова подхожу к автомату, выпятив грудь — как будто нам предстоит драться на дуэли. Я тыкаю пальцем в экран, скармливаю автомату десятку, он же выплевывает сдачу и билетик. Это всего лишь маленькая победа над бесчувственным противником, но меня просто переполняет радость.

Вместе с кучей народу я иду к турникетам, они устроены так же, как и в метро, но оказывается, что пройти через них без огромного чемодана куда проще. Ха-ха! Еще один враг сражен.

На узловой станции, где надо пересаживаться с поезда на метро, как раз под Северным вокзалом, я, пытаясь найти нужную ветку метро, снова теряюсь, а потом понимаю, что не знаю, куда дела билетик — а он нужен и для того, чтобы выйти со станции, где остановился поезд, и чтобы попасть в метро. Потом я опять чуть не уезжаю не в ту сторону, но соображаю за секунду до того, как двери закроются, и выскакиваю из вагона. На свою станцию я приезжаю уже полностью изможденная, и никак не могу сообразить, куда идти. Мне минут пятнадцать приходится рассматривать карту, просто чтобы понять, где я нахожусь. Потом я еще раз десять сворачиваю не туда, прежде чем добраться до какого-то канала, — и это первый признак, что я наконец оказалась в нужном районе.

Но я все еще не понимаю, где мой хостел, я уже жутко устала, расстроена и готова расплакаться. Даже этого не могу найти. Хотя у меня есть адрес. И карта. С чего я вообще взяла, что смогу отыскать его?

Когда нервы уже на пределе, я останавливаюсь, смотрю на каналы, дышу. И паника отступает. Потому что место кажется знакомым. То есть оно действительно мне знакомо, я тут уже была.

Я сворачиваю и убираю карту. Дышу. Осматриваюсь вокруг. Вижу все такие же серые велики. Все таких же стильных женщин, они, пошатываясь, идут на каблуках по мощеной дороге. Кафешки все так же забиты, словно никому не надо работать. Еще один глубокий вдох, и верх берет какая-то физическая память. Я вдруг каким-то образом понимаю, где я. Слева от меня парк с озером, где мы встретились с Жаком и датчанами. Справа, всего в нескольких кварталах, кафе, где мы ели блинчики. Я снова достаю карту. Нахожу свое местоположение. И уже через пять минут я в хостеле.

Меня селят в комнату на шестом этаже, лифт сломан, и я поднимаюсь по винтовой лестнице. Парень, у которого на плече вытатуирован какой-то греческий бог, показывает на комнату, где будут подавать завтрак, общие ванные комнаты (для обоих полов), а потом и мою спальню, в которой стоит семь кроватей. Он также дает мне замок и показывает, где хранить вещи. Уходя, он желает мне «bonne chance»[63], то есть удачи, и я гадаю, говорит ли он это всем или почувствовал, что мне она пригодится.

Я сажусь на кровать и отцепляю от рюкзака спальник, и, падая на матрас с пружинами, думаю, не останавливался ли тут и Уиллем. Может, он спал на этой самой кровати. Маловероятно, но и не невозможно. Он же приводил меня в этот район. К тому же сейчас возможным кажется все, вместе с сердцебиением пульсирует и уверенность, что все правильно, она успокаивает меня, и я засыпаю.

Просыпаюсь я через несколько часов — подушка у меня влажная от слюней, голова гудит. Я иду в душ, вода едва теплая, но я надеюсь, что шампунь вымоет и послеперелетный дурман из головы. Потом я сушу волосы полотенцем и наношу гель, как учила Танья — «помыл и намазал», сказала она. Стрижка необычная, лесенки да пряди, мне очень нравится.

Я спускаюсь вниз. На часах, которые висят в фойе, на стене за огромным нарисованным краской пацификом, семь вечера. Я ничего не ела после той черствой булочки и йогурта, которые мне дали в самолете из Лондона, и у меня голова кружится от голода. В маленьком кафе, которое находится тут же, в фойе, подают только напитки. Я понимаю, что, поскольку я поехала одна, мне придется и питаться одной, и заказывать все на французском, так что на уроках мадам Ламбер я много в этом практиковалась. И, в общем, я же за прошедший год много раз обедала одна в столовке. Но я все же считаю, что на сегодняшний день побед уже достаточно. Так что я куплю бутерброд и съем его в своей комнате.

У входа в хостел тусуются какие-то ребята, хотя идет небольшой дождик. Они разговаривают по-английски, по-моему, с австралийским акцентом. Вдохнув поглубже, я подхожу к ним и спрашиваю, где тут поблизости можно купить хороший сэндвич.

Мускулистая румяная девчонка с мелированием на каштановых волосах весело улыбается.

— На той стороне канала есть местечко, где делают просто божественные сэндвичи с копченым лососем, — она показывает мне направление и продолжает беседу с подружкой — о каком-то бистро, где все вроде как по двенадцать евро, пятнадцать, если с бокалом вина.

У меня от одной мысли слюнки текут — поесть, да еще и в компании. Навязываться мне кажется слишком уж нахальным, я так никогда бы не поступила.

Но, опять же, я одна в Париже, возможностей — непочатый край. Я похлопываю австралийку по загорелому плечу и спрашиваю, нельзя ли мне к ним на хвост сесть.

— Я просто только сегодня приехала, не знаю, куда пойти, — объясняю я.

— Хорошо тебе, — отвечает она. — А мы уже сто лет разъезжаем. У нас ЗП.

— ЗП?

— Заморские Приключения. Из Австралии чертовски дорого куда-нибудь улететь, так что раз уж выехал, то это надолго. Меня, кстати, Келли зовут. Это Мик, это Ник, это Нико, сокращенно от Никола, а это Шеззер. Она из Англии, но мы ее все равно любим.

Шеззер показывает Келли язык, а мне улыбается.

— А я Эллисон.

— У меня так маму зовут! — радуется Келли. — Я только что говорила, как по ней скучаю! Правда же? Это карма!

— Кисмет, — поправляет Нико.

— Ну и это тоже.

Келли смотрит на меня, я на миг замираю — она же еще не ответила «да», а если скажет «нет», я буду чувствовать себя как дура. Хотя, может, благодаря курсу французского я как-то уже не боюсь показаться дурой. Они все отходят, а я поворачиваюсь в ту сторону, где должны быть сэндвичи. Но тут Келли разворачивается.