Читаем без скачивания Невеста принца - Линда Миллер

Он отвел свои удивительные серебристые глаза и пробормотал что-то вроде мольбы о терпении.

— И что, скажи, пожалуйста, вдохновило тебя на столь благородный поступок?

Анни с большим трудом сдержала себя.

— Наверное, вам следовало бы самому поучиться в Академии святой Аспазии вместо того, чтобы посылать туда Федру. Монахини наверняка объяснили бы вам, что надо быть милосердным к тому, кто хочет стать лучше.

Рафаэль поставил рюмку и скрылся за ширмой. Когда он вышел оттуда, то сначала завязал пояс на темно-зеленом халате, и только потом ответил на замечание Анни.

— А ваши замечательные монахини не говорили вам, мисс Треваррен, что более чем неприлично для юной девушки входить в спальню мужчины?

Анни судорожно глотнула.

— Нет, — ответила она не сразу, — не говорили.

— Тогда будем считать, — заметил Рафаэль, опять взявшись за бренди и торжественно глядя на Анни поверх бокала, — что это несчастливое для вас упущение.

Анни стерпела и это.

— Вы позволите мне принести вам извинение или нет? — огрызнулась она.

Ей показалось, что озорной огонек сверкнул в глазах Рафаэля, но это мог быть и отблеск горящей свечи.

— О, ради Бога, мисс Треваррен. Рассказывайте о ваших многочисленных грехах.

— Если вам нравится быть грубым, ничего не поделаешь, — парировала Анни. — Я пришла выразить свое сожаление о том, что бросилась вам на шею во дворе. Меня обрадовало, что вы не умерли.

Рафаэль, не торопясь, отпил бренди. После долгого и многозначительного молчания он наконец ответил:

— Благодарю вас за это. За то, что вы обрадовались.

Анни резко вздернула подбородок.

— Если вы настаиваете на таком поведении, сир, я, может быть, изменю свое мнение.

Он рассмеялся и поднял бокал, как бы одобряя ее выпад, но тотчас опять посерьезнел.

— Я все-таки не понимаю, почему вам кажется, будто вы должны просить у меня прощения, — сказал он.

У нее неожиданно пересохло во рту, и она кончиком языка облизала губы.

— Я забыла наш уговор, — объяснила она.

Рафаэль удивленно поднял брови.

— Наш уговор?

Она кивнула, все еще тяжело упираясь в дверь обеими руками.

— Ты говорил мне до нашего свидания, что мы должны потом все забыть и вести себя так, как будто ничего не изменилось. Я приняла твои условия, но сегодня… — Анни слегка замялась, торопливо отводя глаза, чтобы не встретиться с ним взглядом. — Сегодня я попросила, чтобы ты позволил мне любить тебя. Я сказала, что рождена для того, чтобы быть рядом с тобой. Я не должна была говорить ничего подобного. Но я твердо знаю, это правда.

Рафаэль долго молчал, потом с отчаянием простонал:

— О Боже! Анни! Неужели ты не понимаешь, что ты делаешь со мной и с собой? Не представляю, как ты можешь быть такой глупой… или такой жестокой!

Анни удивленно округлила глаза, но не шелохнулась и ничего не сказала. Даже тогда, когда он поставил свой стакан на поднос, пересек комнату и подошел так близко, что она могла видеть его исказившееся от мучительной боли лицо, она промолчала.

— Все, что я говорил прошлой ночью, правда, — напряженно прошептал он, крепко сжав пальцами ее подбородок. — Я ничего не могу тебе дать — ничего, кроме горя!

Она понимала, как это глупо, но не удержалась и обняла его, прижавшись к его груди.

— Неправда, — нежно прошептала она, — ты уже дал мне столько счастья!

Он отпустил ее подбородок, и она, встав на цыпочки, коснулась губами его губ.

— Не надо сожалеть о том, чего ты не можешь мне дать, Рафаэль. Подумай о том, что я могу дать тебе.

Он закрыл глаза и прижался к ее лбу.

— О Анни, — взмолился он. — Нет. Пожалуйста, нет. Ради тебя и меня, ради нас…

— Ради нас, — мягко поддразнила его Анни и, прижав ладони к его щекам, стала гладить пальцами его подбородок, изо всех сил запоминая свои ощущения. — Мы знаем только, что можем умереть завтра или на следующей неделе. Тогда вся твоя знатность и твое самоотречение будут ни к чему. Рафаэль, ведь может так быть, что все исчезнет, как утренний туман или ночной светлячок. Есть только миг, и другого не будет. Если мы нашли свое счастье, то почему бы нам не схватиться за него, как бы скоротечно оно не было? Почему бы нам не удерживать его в руках и в сердцах столько, сколько возможно?

— Анни, — с отчаянием произнес он.

Она вновь поцеловала его.

— Спокойной ночи, любовь моя, — прошептала Анни, прежде чем уйти.

Когда она взялась за ручку двери, Рафаэль обнял ее.

— Останься, — прошептал он.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Останься.

Анни повернулась и поглядела в глаза Рафаэлю, которые обычно были серебристыми, а сейчас потемнели и стали, как свинцовые тучи.

— Ты, правда, этого хочешь? — спросила она.

У Рафаэля пересохло в горле. Он стоял так близко к Анни, что она могла чувствовать жар, исходивший от его сильного тела.

— Да поможет мне Бог, — ответил он глухо, и его голос показался Анни похожим на сухой пористый камень, — но это так.

— А как же твоя честь?

— К черту мою проклятую честь! — прохрипел он. — Разве ты не понимаешь, что это сильнее меня. Ты нужна мне больше всего на свете.

— Но ты не любишь меня, — сказала она.

— Моя любовь — проклятие, — мрачнея, проговорил Рафаэль. Его губы были так близко, что Анни затрепетала в ожидании поцелуя. Он прижал ладони к двери над ее головой. — Намного лучше — и безопаснее — считаться моим врагом…

Анни с тяжелым вздохом прижалась спиной к старой двери, когда Рафаэль для начала поцеловал ее в губы. Она пришла к Рафаэлю в спальню вовсе не для того, чтобы соблазнить его, но все же она откровенно обрадовалась, сломив его сопротивление.

Поцелуй длился бесконечно, и Анни показалось, что у нее размягчаются кости. Груди набухли, затвердевшие соски коснулись хлопковой блузки, и сладкое мучительное желание охватило Анни.

Наконец Рафаэль оторвался от нее и взглянул ей в глаза. Анни все еще была в плену его сильных рук и совсем не хотела высвобождаться.

— Теперь уходи, если боишься, потому что, если ты останешься, я за себя не отвечаю. И я не пожалею времени… как вчера.

Дрожь пробежала по телу Анни. То, что она ощущала в объятиях Рафаэля, было ошеломительным, иногда страшным, но приятным. И тогда и теперь ее страсть была так сильна, что Анни казалось, будто душа в экстазе отделяется от тела и может не вернуться обратно. Рафаэль умел пробуждать в ней страстные желания, и она понимала, что он намекал на то, как она мучилась сладкими страданиями, прежде чем он позволил ей насладиться немыслимым счастьем.