Читаем без скачивания Записки школьницы - Ян Ларри

— Пожалуйста!

Он покачал головою:

— Мне — шестьдесят! На трамвай! Знаешь, что такое трамвай? Завтра отдам! Понятно?

— Понятно! — кивнула я. — Но рубль можно в трамвае разменять. Кстати, я тоже должна кое-куда съездить. Поедем вместе и разменяем. Хорошо?

Честно говоря, мне никуда не надо было ехать. А сказала так потому, что у меня вдруг появилась в голове интересная идея. Даже две идеи.

Первая идея: поговорить с Вовкой по-товарищески и объяснить ему, как подводит он класс своими отметками. И главное, такой случай был очень удобный для большого разговора. В классе разве поговоришь с Вовкой? А если мы поедем вместе, то в трамвае неудобно же ему будет кричать на человека, который дал взаймы шестьдесят копеек! Волей-неволей ему придётся говорить со мною, и тогда уж обязательно я добьюсь своего. Ну, и кроме того, у меня ведь красовался синяк под глазом, и было бы очень обидно, если бы от этого синяка не получилось никакой пользы для класса.

Вторая идея, мне кажется, понравится самому Вовке не меньше, чем мне.

Он, я уже заметила, часто заступается за малышей. Значит, характер у него справедливый. Хотя и очень грубый. Но это не так важно. Главное, что нужно для этой идеи — справедливое отношение к людям. По-моему, Вовка вполне мог бы возглавить Бригаду Добрых Дел, которую я давно хочу организовать и в нашем классе, и среди ребят всех улиц около парка Победы.

Это очень хорошая идея. И даже немножко похожая на бригадмильцев.

Бригада Добрых Дел должна сделать каждый день какое-нибудь хорошее, доброе дело. Помогать малышам, старикам, больным, неуспевающим. Хорошо, конечно, если такой бригаде посчастливится спасти кому-нибудь жизнь, хотя это уже труднее, потому что такие случаи чаще бывают в книгах, чем в жизни. Но вот сегодня Вовка почти что спас мою жизнь, а разве такой поступок не самый замечательный?

Когда мы сели с Вовкой на «тройку», я разменяла рубль, купила ему билет и тридцать копеек сунула в руку. Он взял деньги и отошёл от меня, сделав вид, будто не знает меня. Я сначала обиделась, но, вспомнив синяк под глазом, поняла Вовку. Действительно, не так уж приятно ехать с товарищем, у которого подбит глаз. Ведь могут подумать, будто я хулиганка, а между тем я — была только жертва хулиганства. Чтобы Вовка не стыдился меня, я надвинула берет на глаз. Но, пока я возилась с беретом, Вовка пересел от меня на свободное место, и мне уже нечего было даже подумать сесть с ним рядом, потому что народу в трамвае было ужасно много. Правда, особенно я не беспокоилась. Вовка, наверное, едет на стадион, и я ещё успею поговорить с ним. Ведь до стадиона не меньше часа идёт трамвай. Но вдруг на Марсовом поле Вовка, не предупредив меня, выпрыгнул из вагона. Я тоже выскочила и в ту же минуту увидела, как Вовка подбежал к «двадцатке» и сел в первый вагон. Трамвай шёл в сторону Озерков. Куда же ехал Вовка? К Финляндскому вокзалу? В Лесной? На велодром? В Озерки? Не раздумывая, я вскочила в прицепной вагон «двадцатки» и, устроившись на передней площадке, стала следить за пассажирами, которые выходили на остановках.

Мы переехали Неву, в стороне остался Финляндский вокзал; «двадцатка» мчалась по проспекту Энгельса, а Вовка сидел и не выходил из вагона.

Куда же едет он? В Озерки? Но это же такая даль! От нашего парка Победы не меньше двадцати километров. Может быть, даже и дальше.

Всё это становилось уже интересным. Нет ли тут какой тайны? По спине у меня словно мухи поползли. Я уже забыла обо всём. В эту минуту я хотела узнать только одно: что нужно Вовке в Озерках?

Когда трамвай остановился в Озерках, Вовка вышел и, не подозревая, что за ним наблюдают, перебежал шоссе и скрылся за углом гастрономического магазина. Вышла из вагона и я.

Глубоко внизу, под горою, раскинулись мои любимые Озерки — самая чудесная окраина Ленинграда. Летом тут можно покататься на лодках, искупаться, полежать на песке, слушая, как шумят над головою сосны. А зимою здесь не плохо кататься с гор на лыжах.

Озёра плескались внизу, перекатывая серые с барашками волны. Холодный ветер раскачивал сосны, противно подвывая и забираясь под платье. И только высокие шпили красивых дач стояли, как и летом, охраняя веранды с кружевными балкончиками, застеклённые зелёными, синими, красными стёклами. Стёкла светились приветливо, по-летнему.

Говорят, когда-то жили здесь самые богатые буржуи старого Петербурга, а также артисты, поэты, художники. А сейчас не знаю, кто живёт в Озерках. Но только не буржуи.

Я шла по следам Вовки, пока он не повернул в садик зелёной дачи. Я постояла несколько минут, потом подошла поближе и прочитала на калитке:

«Во дворе злая собака. Осторожнее!!!»

Чуть выше этой надписи висела дощечка, на которой, под уличным номерным знаком, было выведено красными буквами по белому фону: «Мария Владимировна Пуговкина».

Фамилия показалась мне знакомой. Но где же я её слышала?

Я стала припоминать и вдруг почувствовала, как от страха ёкнуло моё сердце.

Да ведь это же о ней и говорил Вовка несколько дней назад у ворот нашей школы.

Было это так.

После уроков я шла домой. Впереди меня шагал Вовка.

У ворот школы Вовку окликнул лоточник, весь белый, как глыба снега. Широкая белая куртка свисала с узких плеч, белый передник волочился по земле, так велик он был, но вообще-то паренёк выглядел довольно санитарно. Походил на упакованный груз для отправки в гигиеническом вагоне-холодильнике.

Увидев Вовку, он замахал белыми рукавами, задёргал головою, словно стоялый конь:

— Эй чемпиён, давай, давай! Пирожки, конфеты, пастила, бутерброды! Ну, как оно? Порядок? Сегодня у тебя мировой вид! Идёшь на товарищеский матч?

Подпрыгивая, паренёк начал совать кулаки в воздух, боксируя так, что кепка сползла ему на нос.

— Понимаешь, — кричал он, — Смирнов против Лёшки Корнилова! Придёшь?

Вовка пожал плечами.

— Английский завтра!

— Ага, понятно! — засмеялся парень. — Жмут? Надо зубрить дер штуль унд дер стол! Плюнь! Чесслово, плюнь!

Я сразу поняла, что этот парень отвлекает Вовку от уроков, и остановилась, чтобы послушать, что скажет Вовка.

Но вот к лотку подбежал малыш с удивлёнными синими глазами. Высоко подняв над лотком крепко сжатый кулак, он высыпал на стекло зазвеневшие медные и серебряные монетки.

— Кис-кис! — сказал малыш. — На все…

Парень стал отпускать покупателя, а Вовка сказал:

— Некогда сегодня… У меня с Пуговкиной история!

— Ага, решил всё-таки убить её? — спросил парень, захохотав.

Вовка передёрнул плечами:

— Ладно уж тебе… Не твоё дело! — и ушёл.

Тогда я не обратила внимания на этот разговор. Мало ли что болтают мальчишки. Но сейчас, прочитав на табличке уже знакомую фамилию Пуговкиной, я вздрогнула. Кто она, эта Пуговкина? И зачем Вовка приехал в Озерки? Ну, конечно, убить он её не убьёт, однако не зря же ехал он с одного конца Ленинграда на другой. И непросто, конечно, в гости. Судя по словам того лоточника, у него с Пуговкиной не такие отношения, чтобы к ней он стал в гости ездить. Я решила всё это дело выяснить, а если сумею помочь чем-нибудь Вовке, то и помогу. Я же перед ним в долгу теперь за товарищескую выручку.

За калиткой послышалась возня, в подворотне показалась собачья морда.

«Злая собака! — мелькнуло у меня в голове. — И без намордника!»

Не успела я сообразить, что надо делать, как, извиваясь всем телом, из-под калитки выползла собака. Она бросилась ко мне под ноги, виляя хвостом с такой быстротой, будто у неё не хвост был, а вентилятор.

Впрочем, это была не собака даже, а лопоухий щенок с розовым носом и с такими добрыми собачьими глазами, что я спросила невольно:

— Так это ты и есть злая собака?

Щенок лёг на спину, помахал приветственно лапами, а потом перевернулся неуклюже через голову, как бы желая сказать: «Вот мы ещё какие штуки умеем делать!»

Я погладила его, а он лизнул мои ботинки и сморщился. «Чем это ты мажешь ботинки? Ужасная гадость!» — прочитала я в собачьих глазах.

— Значит, ты и есть самая злая собака? — усмехнулась я.

Щенок тявкнул, и я без труда поняла: «Можешь не сомневаться! Злее меня не то что в Озерках, но во всём Ленинграде не встретишь!»

Погладив щенка, я смело вошла в садик, прошла несколько шагов и очутилась перед высоким деревянным крыльцом. На нижней ступеньке сидел огромный старик с чёрной бородой, будто посыпанной инеем. Настоящий Илья Муромец. Только вместо копья он держал в руках длинный нож, которым ловко потрошил свежую рыбу. На руках Ильи Муромца, на брюках и в бороде блестели рыбьи чешуйки. У ног его суетились белые куры, хватая рыбьи внутренности прямо из-под ножа.

— Птица, — сказал Илья Муромец, ткнув кончиком ножа в хвост важного петуха, который стоял с таким видом, будто кормил своих кур, — птица, а мясное любит! Зерном не корми! Мясо, рыба, курятина — что угодно! Предпочитает! А почему? То-то и есть! В школе учат этому?