Читаем без скачивания Рассказы о привидениях - Монтегю Родс Джеймс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После злосчастного вечера он долго лежал в постели с сотрясением мозга и нервной слабостью, вызванной испугом. Доктору, который пользовал больного, пришлось столкнуться с головоломкой, к медицинской науке, впрочем, отношения не имевшей. Едва к Хамфризу вернулась речь, как он изрек требование, поставившее доктора в тупик:
– Я хочу, чтобы вы вскрыли эту круглую штуку в лабиринте…
Доктор огляделся, но ничего круглее собственной головы в комнате не обнаружил.
– Боюсь, это будет несколько затруднительно, – только и нашелся сказать обескураженный медик.
Хамфриз пробормотал несколько невнятных слов, отвернулся к стене и заснул, а доктор предупредил сиделок, что пациент все еще далек от выздоровления. Обретя способность выражать свои мысли яснее, Хамфриз втолковал доктору желаемое и взял с него обещание, что все тотчас же будет исполнено. Больному так не терпелось узнать результат, что достойный медик, пребывавший на следующее утро в легкой задумчивости, решил, что промедление не пойдет ему на пользу.
– Ну что ж, – начал он, – шар, боюсь, погиб окончательно: полагаю, металл совсем прохудился. Во всяком случае, от первого же удара долота он рассыпался на куски.
– Ну? Дальше, дальше что? – торопил его Хамфриз.
– Вы, разумеется, желаете знать, что мы нашли внутри. Шар был до середины наполнен чем-то вроде пепла.
– Пепла? И что вы об этом думаете?
– Я еще не успел исследовать его основательно, но Купер уже убежден – основываясь на каком-то случайно вырвавшемся у меня замечании, по всей видимости, – что это останки, подвергшиеся кремации… Не надо волноваться, дорогой сэр; да, сознаюсь, я склонен с ним согласиться.
И вот лабиринт был стерт с лица земли, и леди Уордроп Хамфриза простила; помнится, он даже женился на ее племяннице. Подтвердилось и предположение леди Уордроп о том, что камни, сложенные в храме, пронумерованы. Действительно, на нижней стороне каждого блока был краской нанесен номер. Часть цифр стерлась, но оставшихся хватило, чтобы восстановить надпись. Она гласила:
PENETRANS AD INTERIORA MORTIS[32]
Хамфриз, сохраняя благодарную память о покойном дяде, так и не простил старика за то, что тот сжег дневники и письма Джеймса Уилсона, строителя уилсторпского лабиринта и храма. Обстоятельства смерти и похорон прадеда до нас не дошли; известно лишь, что, согласно завещанию (едва ли не единственному уцелевшему документу, который имел касательство к покойному), необычайно щедрая сумма была оставлена слуге – судя по имени, итальянцу.
Мистер Купер высказал мысль, что подобные драматические события несут в себе некий знак, не всегда доступный нашему ограниченному уму. Мистеру Калтону же вспомнилась его тетушка, ныне уже покинувшая этот мир, которая году в 1866-м свыше полутора часов проплутала в лабиринте то ли в парке Ковент-Гарденс, то ли при дворце Хэмптон-Корт.
И наконец, еще происшествие, одно из самых странных: книга с притчей бесследно исчезла. Хамфриз успел лишь сделать список, чтобы отослать его леди Уордроп, после чего этого тома более не видел.
Дом при Уитминстерской церкви
Перевод Л. Бриловой
Доктор Аштон – Томас Аштон, доктор богословия, – сидел в своем кабинете, облаченный в халат. Его парик, временно покинувший бритую голову своего владельца (в данную минуту ее прикрывала лишь шелковая шапочка), был водружен на болванку и помещался на столике сбоку. Доктор Аштон был румяный мужчина лет эдак пятидесяти пяти, крепкого сложения, с воспаленными глазами и длинной верхней губой. День клонился к вечеру, и луч заходящего солнца, проникая через высокое западное окно, падал сбоку на лицо доктора. Стены комнаты, тоже высокие, были почти сплошь заставлены книжными шкафами, а в промежутках между ними отделаны панелями. Под боком у доктора стоял покрытый зеленым сукном стол, на нем серебряный «чернильный прибор», как привык выражаться хозяин кабинета, то есть поднос с несколькими перьями, одной или двумя книгами в переплете из телячьей кожи, бумагами, длинной курительной трубкой, фляжкой в оплетке и рюмкой для ликера. Время действия – 1730 год, декабрь, четвертый час.
Вот и все, что заметил бы поверхностный наблюдатель, случайно заглянувший в комнату. Что же открывалось взору доктора Аштона, когда тот, не вставая со своего кожаного кресла, взглядывал в окно? Кроме верхушек кустов и плодовых деревьев, глазу была доступна почти на всем ее протяжении кирпичная западная стена сада. В середине ее помещались ворота – двойная решетка из кованого железа, довольно искусной работы. Сквозь решетку виднелся край обрыва – внизу, как можно было предположить, протекала река; на противоположном берегу, тоже крутом, раскинулся луг, более походивший на парк; он был густо утыкан дубами – разумеется, голыми в это время года. Впрочем, дубы росли не настолько плотно, чтобы полностью скрыть из виду небосклон и линию горизонта. Небо пылало золотом, а горизонт, где смутно угадывался отдаленный лес, окрасился в пурпурные тона.
Странно, что доктор Аштон, понаблюдав это зрелище некоторое время, не изрек ничего другого, кроме: «Ужасно!»
Немедленно вслед за тем свидетель уловил бы частый стук шагов, приближавшихся к кабинету. Судя по отзвуку, он заключил бы также, что комната, откуда они доносятся, очень велика сравнительно с кабинетом. Доктор Аштон развернулся и уставил взгляд в растворившуюся дверь. На пороге появилась полная дама, одетая по тогдашней моде. Охарактеризовав в нескольких словах костюм доктора, я не возьмусь все же описывать наряд его жены – а вошедшая была не кем иным, как супругой этого почтенного человека. Вид у нее был тревожный, точнее, даже расстроенный. Низко наклонившись к мужу и задыхаясь от волнения, она проговорила едва слышно:
– Положение плачевное, дорогой, ему стало еще хуже!
– Да что ты говоришь? – Доктор Аштон откинулся на спинку кресла и всмотрелся в лицо жены. Та кивнула.
Откуда-то сверху, с недалекого расстояния, донеслись два торжественных удара колокола – пробило половину четвертого. Миссис Аштон вздрогнула:
– Нельзя ли распорядиться, чтобы заглушили церковные часы? Они находятся как раз над его комнатой и не дают ему уснуть, а
