Читаем без скачивания Прыжок в ледяное отчаяние - Анна Шахова

— Не смей мне врать. Ты был с ней. Я знаю это и без доказательств. Я видела ЕЕ взгляд!

Она схватила пашмину с кресла, накинула ее на плечи и метнулась к двери.

— И я… убью тебя… — сказала тихо, выбегая из номера.

Он не бросился за ней, не удержал. Он курил и бессильно ходил по номеру. «Пусть немного, самую малость, остынет. Да, чуть позже я найду ее. Обниму, начну целовать, дорву этот проклятый топ. Я возьму ее прямо там, на пляже. Она будет орать и извиваться. Я вымолю это чертово прощение и скажу, что люблю, нуждаюсь… Что я ей скажу — неважно. Она сама будет умолять и биться. Она будет кричать «Еще!», требуя любви, и так будет всегда».

Он вышел из гостиницы под звездно-нарисованное небо, в густой воздух, пропитанный острым запахом роз, корицы, яблока и еще чего-то сладко-пряного, неуловимого, что дарит крымской ночи особый жар. Цикады надрывались, перебивая стрекотанием звуки музыки и застольного гула, которые неслись из бара. Олег пошел вперед, к тропинке, ведущей к морю. Фонари кончились сразу же за гостиничным заборчиком. Стрижов остановился, закрутил головой. «Она пошла к морю, наверняка — к морю. Две одержимые водой утки — дочка и мать. И еще одна подрастает…» Три силуэта стремительно приближались к Олегу со стороны моря.

— Несчастье! «Скорая» нужна! — крикнула, подбежав, пухленькая блондинка. Олег вспомнил и ее, и ее подругу с мужем, которые ехали со Стрижовыми в одном автобусе. Странная компания. Те вроде молодожены. А эта — подружка невесты? «Подружка» оказалась активнее и сообразительнее парочки.

— Да что произошло? — тихо спросил Олег, покрываясь мерзкой холодной испариной.

— Женщина бросилась с обрыва. Кричала очень. Да что рассуждать?! Врачи нужны! — Пухленькая бросилась к гостинице.

— Дима, пойдем в номер. Меня трясет, я не хочу тут… Я вообще не хотела ехать, это все из-за Польки, — «молодая» тащила мужа к корпусу.

— Подождите! — крикнул Олег, хватая липкой ладонью мужчину за запястье. — Женщина в светлой пышной юбке? Она… она в море прыгнула?

— Ну да. Вроде в юбке. Только она не в море. Там камни. Она у обрыва, о камни разбилась. Хотя, — покивал рассудительно головой «молодой», — ее может волной в море утянуть.

— Дима! — завопила «молодая».

Олег бросился к утесу. Вот, тропинка раздваивается. Вниз — к воде, которую уже слышно — шш-фф, шш-фф, вал за валом, ритмично, усыпляюще. Вверх — к обрыву. Господи, темень какая!

— Ли-заааа!! — завопил Олег и визгливо, в голос разрыдался.

— Ли-зааа!! — взвыл он, собрав остаток сил.

Море ответило справа сонным шуршанием. Вдали, в фиолетово-серой мгле что-то вспыхнуло. Раз, еще…

Олег мчался вверх. Будто точно зная то место, где ЭТО случилось. Нет, невозможно. Сейчас все наконец разрешится. Эта пьяная компашка все перепутала, все наврала!

Приехав сюда к вечеру, они ни минуты не сидели в номере. Лиза, переодевшись, молча помчалась из отеля куда глаза глядят. Он поплелся за ней, нагнал вот здесь… примерно здесь, где тропинка делает опасную петлю, чтобы взвиться еще выше. Да, именно тут Олег схватил ее, насильно обнял, повел в гостиницу на «праздничный ужин».

Хорошо — глаза привыкли к темноте. Сейчас он найдет ее здесь. Может, чуть выше, за этим стволом. Ноги скользили — карабкаться вверх Олег больше не мог. Он на коленях съехал вниз, цепляясь за сучья. Эта крохотная вытоптанная площадочка — предел пути. Стрижов не мог заставить себя посмотреть вниз — в черную пропасть. Справа раздались стремительно приближающиеся голоса, свет фонарика ослепил на миг Олега.

— Мы вот здесь уже были, по траве шарили в поисках телефона, который подружка моя потеряла, когда услышали ее крик — ужасающий. Как будто зверь кричит. А подбежали — уже только белое пятно внизу. Может, еще что-то можно сделать, — тараторящая толстуха-Полина вела с собой десант из трех человек.

— Только как подобраться? Я спускался один раз тут, но это, я вам скажу, то еще мероприятие, — сказал запыхавшийся мужской голос — высокий и бойкий.

— А она случайно оступилась? — вплелся негромкий, глухой.

— Не знаю. Она плакала и бежала… — Полина уже едва могла говорить — так загнала себя.

Олег преградил доброхотам дорогу:

— Там никого нет. Оставьте нас.

— Ее знакомый или родственник? — тихо спросил бойкий, опустив фонарик с лица Олега на его колени, облепленные землей.

— Вон, смотрите, платье белеет, — подошла с опаской, бочком, к обрыву Полина.

Мужчина дернул фонариком туда, куда указывала девушка. Олег непроизвольно проследил за пучком света. Спасатели сгрудились на краю утеса, глядя вниз. Стрижов подвинулся на пару шагов к ним, завороженно следя за световой дорожкой. Сначала он увидел в полутьме бледный лоскут пашмины, зацепившейся за куст — совсем близко, в метре от площадки. Но взгляд неудержимо притягивал круг света, который сфокусировался ниже, на чем-то слепящем.

— Господи, как она смогла прыгнуть? — вздохнул глухоголосый.

И Олег посмотрел: белая ткань, рыжие волосы, вывернутые ноги. Маргоша любит выкручивать Барби ноги… Сломанная кукла…

Он загоготал. Когда Стрижова схватили сильные непререкаемые руки, Олег просипел в лица этим — любопытным:

— Я не мог раньше. Я просто опоздал…

Глава одиннадцатая

«Все случилось из-за Лизиной несамостоятельности. Она никогда не умела быть ответственной и сильной. Она милая, слабая, моя детка. Уговорила поехать с ними, чтобы помочь с Маргошей. Это и стало поначалу для меня блаженным отдыхом — строить дворцы из песка, кормить привереду персиками, читать стишки про паровозик. Дети казались дружными и беззаботными. Они дурачились и все норовили оторваться от нас. Да и пусть — думала я. Когда им и насладиться друг другом? Но ОН все время внимательно поглядывал в мою сторону, будто исподтишка держал на мушке. Скользнет прищуром поверх плеча и уставится в пространство, но я-то угадывала, что вот сейчас, отогнав мой взгляд, ощупывает, все примечает. Едва обозначенная прелюдия из жестов, полуулыбок, незначительных слов набирала темп, распаляла. Могла ли я сопротивляться? Должна была… Другого ответа и сегодня не существует. Негласный запрет и холодность лишь дразнили ЕГО, и «позывные» становились изощренней, настойчивей…

В тот день я распахнула дверь их номера — ОН стоял спиной к входу у кровати — обнаженный, уперев руки в поясницу и чуть скосолапив ноги: идеально пропорциональный, бронзовый Нарцисс. «Калька с покойного Толкаева!» — остолбенела я, даже не пытаясь ретироваться за дверь. Лиза докармливала Маргошу обедом в ресторане — что всегда превращалось в муку мученическую. Он резко обернулся, и, схватив с кровати майку, инстинктивно прикрылся ею. Я принесла детям минеральную воду и сладости. Сделав беззаботное лицо, проскользнула к столу, поставила пакет:

— Олеж, я водичку вам принесла и всё…

Обернуться не успела.

— Вы совсем шоколадной стали… — ОН, отбросив майку, приблизился, тронул прохладной ладонью мое плечо. Я будто рухнула с ледяной горы — так жутко и сладко было в детстве мчаться на санках в Филевском парке с отвесного берега к реке. Жар, теснота, удушье, требовательные губы — я потеряла способность осмысливать и сопротивляться…

— Мама?… — обескураженно спросила Лиза.

Я стояла одна, посреди номера, расхристанная, с затравленным взглядом. ОН успел скрыться в ванной, оставив нас с дочерью на дуэльной линии, нацеленными друг на друга. Маргоша, хвала Богу, традиционно плелась по коридору, дотошно переступая через завитки на ковролине, силясь попадать лишь на желтые. На следующий день ОН увез Лизу в Севастополь на экскурсию…»

Анатолий Сергеевич ждал гостей в прибранной квартире. Ему даже мазохистское удовольствие доставляло хозяйничать тут, как ни в чем не бывало: например, испечь кулебяку с капустой из покупного теста.

«Сколько их там прикатит? Шестеро, пятеро? По куску всем хватит. В публичные разоблачения, как в детективчиках, решили поиграться? На здоровье! А мы с интересом понаблюдаем, послушаем. Ни одной серьезной улики, ни одного неоспоримого доказательства. «Дырка вам от бублика, а не Сверчков!» — Анатолий Сергеевич с грохотом задвинул ящик кухонного стола, убирая чистые ножи и вилки. Кулебяка начинала подрумяниваться, и хозяин сел в кресло, поглядывая на настенные часы. Минут пять можно было чаек похлебать-подумать. Любимый «Пуэр»…

…Вика начала вдруг закрываться в кабинете перед сном. После ванны, в пижаме или сорочке, она мялась и виновато улыбалась:

— Хочу еще кое-что посмотреть….

А потом скрывалась на полчаса за плотно закрытой дверью.

Муж начал подслушивать — нет, по телефону благоверная не говорила. Это успокоило Анатолия Сергеевича, но неясное подозрение не оставляло — Вика ни разу не сказала прямо, что за работа такая в половине первого ночи. Однажды, наводя порядок, Анатолий Сергеевич снял стопку бумаг и блокнотов со стола, переложил на диван. Вытерев пыль, хотел вернуть все на место, но этот синий ежедневник, оказавшийся внизу, выскользнул из рук и упал на покрывало, раскрывшись посередине. Сплошной английский текст. Виктория бралась подчас за переводы — но выходило это у нее куцо, бессистемно. И она никогда не пользовалась тетрадями — писала на листах. Все они лежали неразобранными в нижнем ящике — ждали своего звездного часа — того, когда переводчица сможет, наконец, сосредоточиться на «нетленке».