Читаем без скачивания Мнемозина, или Алиби троеженца - Игорь Соколов

– Даже и не знаю, что сказать! – глупо улыбнулся я, почесывая свой чувствительный затылок. Было уже и так понятно, что это действие метафизики!

Глава 18. Закон вечного тяготения друг к другу

В жизни нет таких правил, которые бы конкретно определяли путь человека как некий апофеоз его земного существования.

Есть только общие точки соприкосновения, рождение и смерть, детство и старость, юность и зрелость, добро и зло, мудрость и глупость, приближенный к идеалу порядок, и все, превращающая в хаос анархия.

Этот список можно было бы продолжить, если б это имело смысл, но в моем конкретном случае смысл ничего не значил, просто я понял, что благодаря Мнемозине вытащил счастливый билет, что бывает один раз из тысячи случайно повторяющихся совпадений.

Просто жизнь нас с Мнемозиной так шарахнула друг о друга, что только искры из глаз посыпались, а вслед за искрами возникло и напряжение, благодаря которому мы стали напоминать собой сеть сообщающихся сосудов, притянувших к себе и Веру, и Капу, так звали восхитительную незнакомку.

Впервые попав к нам в дом, и так здорово разукрасив Веру с Мнемозиной, Капа вдруг очень легко помирилась, и сдружилась с ними, что, однако, не помешало ей лечь этой же ночью у меня в ногах как собачке, смешно ткнувшись своим холодным носиком мне в ноги.

Мнемозина с Верой уже спокойно похрапывали около меня, каждая со своего боку, как будто охраняя меня от дурного сглаза одинаково большими животами, в которых дружно плескалась и резвилась моя нарождающаяся жизнь.

И в этот самый торжественный момент нашей благородной спячки, худенькая, похожая на соломинку, Капа, вдруг, нахально пользуясь темнотой и синим байковым одеялом, под которым мы спали, обхватила как флейтистка мой фаллос губами и заиграла на нем как на божественном инструменте.

Не каждой женщине дано продемонстрировать такое волшебное мастерство.

Разве я знал раньше, что из моего органа можно извлечь шорох совокупляющихся с ветром растений или шепот оплодотворяющих друг друга насекомых, или звенящее журчание весеннего ручья, олицетворяющего собой полыхание раскрывающегося лона?!

А какая чудодейственная сила губ и языка, будто объединенных между собой лепестков цветка, его тычинок и пестика…

Чтобы не будить своим криком Мнемозину с Верой, мне пришлось вцепиться зубами в волосы Капы, и к нашему общему удивлению, я отхватил и тут же проглотил солидный кусок ее крашеных в нежно-розовый цвет волос, то есть одну шаматную клеточку.

Вскоре, через минуту у меня в животе началась буря и я, перепрыгнув через Мнемозину, и чудом не задев ее живота, тут же скрылся в туалете, и там сидя на самом необыкновеннейшем унитазе, издающем бравурную музыку Оффенбаха, вдруг неожиданно пришел к выводу, что сама Вселенная беспредельна до абсурда, поскольку несоизмерима ни с одной из существующих здесь на земле Вселенных!

Ибо всякий человек – это уже Вселенная!

Этот вывод так потряс меня, что я еще около часа просидел на толчке и ничего не делал, а только все размышлял и размышлял.

На следующий день я чувствовал себя на тысячу лет моложе! Никогда бы не подумал, что молодая и совершенно неопытная женщина может столько раз востребовать меня из моей смертной оболочки!

Под конец даже сама Капа закричала, но проснувшаяся на какое-то время Вера, быстро заткнула ей рот собственной подушкой, и как ни в чем не бывало, опять улеглась, присоединившись к тихому похрапыванию Мнемозины.

Капа всхлипывала как дитя, внезапно застигнутое врасплох за невинным занятием.

Я так расчувствовался, что приподнял ее за плечи и положил ее худенькое тельце на себя, даже не ощутив ее веса, будто я держал в своих объятиях и гладил приведение…

Что ни говори, а эта ночь меня и в самом деле омолодила на тысячу лет!

И вообще у меня было чувство, что я живу последнюю ночь в своей жизни, только необычайно радостное и упоительное чувство, чувство стыда и восторга, как е за прожитую жизнь, поднимало меня вверх, под небеса, как удовлетворившуюся всем птичку.

И все же это была иллюзия, обманчивое чувство мимолетного греха.

Оно так же появлялось, как тут же исчезало! В нем смысл перетирался скоростью времени.

Когда тебе уже шестьдесят четыре, а ты все еще напоминаешь пылкого и мечтательного юнца, ты делаешься смешон для окружающих.

Исключение составляют только те, кто обманут тобой, твоим семенем, проникнувшим в них, и в какой-то мере перевернувшим их сознание твоей сущностью.

Я мог бы представить себе несколько человек, ежедневно и одновременно занимающихся сексом, и превращающих его в будничную рутину, изо дня в день одни и те же признания в любви, охи-вздохи, ахи-взмахи, один и тот же взрыв-оргазм на одном и том же фоне созданного счастья – искать, надеяться и верить, как будто тишину цедить из глаз.

Да, я хотел прекратить этот спектакль и расстаться с ними, потому что чувствовал свою приближающуюся старость, и боялся быть помехой в их будущей жизни, но они почему-то все втроем вцепились в меня, как безмозглые фанатки в легенду рока.

Они готовы были сражаться за меня до самой смерти, и эта их безумная оцененность моей личности очень сильно поразила меня! Никогда еще в своей жизни я не чувствовал себя таким любимым и таким желанным.

Их молодость каким-то неведомым и загадочным путем перекочевала из их нежного лона через мой хобот и семенные канальца в мою душу, и я почувствовал себя обновленным, у меня словно выросли крылья!

Говорят, люди сами себе придумывают сказки, чтобы утешиться, но это было не утешение, а мое удовольствие, мое наслаждение, мон плезир! Каждую ночь я вгрызался в их тела как обезумевший хищник.

Я уже пил кровь с молоком из нежнейших набухших грудей Мнемозины и Веры, и колдовал над созревающими сосками Капы. Я был их покровителем и хозяином, и в то же время их рабом.

Всякая роль нравилась мне, и так удивительно соответствовала духу нашей семьи…

Но скажи мне кто-то еще год назад, что у меня будут сразу три жены, я бы непременно дал этому человеку в морду!

Настолько я был честолюбив и морален, но всякая мораль есть лишь условное обозначение человеческого характера.

Даже самый отъявленный негодяй или мерзавец может почувствовать себя ангелом, по сравнению с любым порядочным человеком, ибо каждый в этот мир приходит со своим музыкальным инструментом, и воспроизводит с его помощью только те звуки, которые выражают его собственную Вселенную.

Об этом мы уже когда-то спорили с Борисом Финкельсоном. Он никак не мог уразуметь, как негодяй бывает в своих мыслях ангелом.