Читаем без скачивания Висрамиани - Саргис Тмогвели

Затем я раскаивался в содеянном, воздавал ей тысячи хвалений и уста мои не отрывались от уст возлюбленной. Как приятно было разнообразие в наших отношениях: иногда мы обменивались нежностями, иногда хмурились, иногда сердились друг на друга, порой шутили, слезы сменяли смех; мы предавались объятиям, сплетались наши кудри. А порой, когда она гневалась, я готов был стать вероотступником, лишь бы смягчить ее сердце. Если я претерпевал пытку из-за хмурых взглядов ее нарциссов, потом я получал взамен радость от ее роз. Меня ничто не трогало, кроме любви. Если кому-либо досталось счастье обладать такой возлюбленной и опьяниться такими ласками, тот не должен вздыхать от сердечной боли и жаловаться на согбенную спину. Пока я был весел сердцем, я превосходил всех влюбленных в удовлетворении своих желаний, как лучший игрок в мяч. Уста моей возлюбленной дарили мне розы, а волосы ее источали мускус. Изнеженный, я говорил так: «Я болен и слаб, я сделался трусом из-за любви, я жалок и несчастен, боясь разлуки». Ныне же меня огорчает то, что я лишен прежнего несчастья, ибо теперь, поистине, я жалок и несчастен.

59.

РАФЕД РАССКАЗЫВАЕТ ДОЧЕРИ О ВЕРОЛОМСТВЕ РАМИНА

Однажды, когда Рафед вернулся с охоты и вошел к Гуль, он поведал дочери тайну Рамина и рассказал ей следующее:

«Рамин одержим бесом, он выявил свое вероломство и тайны своего сердца. Он отринул твою любовь. Если даже он привяжется к тебе и ты будешь верно служить ему до скончания веков, все же он будет подобен ядовитой змее: когда змея захочет жалить, она никак не может удержаться. Горькое дерево приносит горькие плоды, сколько бы мы ни поливали его сахарной водой. Если сплавить медь и свинец хотя бы тысячу раз, они не примут цвета золота, и если тысячу раз плавить в огне медь, она все равно не станет цвета молока. Если ты знала о его похождениях, можно лишь удивляться, что ты сочеталась с ним как с супругом. Непостоянному человеку не следует доверяться. Сердце Рамина полно чрезмерной гордости и жестокости, он похож на льва. Искать у него справедливости и ожидать, что на солончаке вырастет плодоносное дерево — это одно и то же. Зачем ты вышла замуж за непостоянного человека, зачем ты доверилась клятвопреступнику? Зачем ты ожидала сахара от желчи? Но раз таково было божье предопределение, всякие рассуждения никчемны и сетования бесполезны…»

В это время Рамин вернулся с охоты. Он был похож на раненого, загнанного зверя с помутневшим взглядом. Он был печален, сердце его было переполнено кровью, а лицо омыто слезами. Он и на пиру был подобен живому трупу. Жена его Гуль сидела напротив. Красотой лица она могла опечалить любую красавицу. Стан ее был строен, как стрела, а лицо, на котором цвели розы, было подобно луне. Кто бы ни взирал на нее, — отдавал ей сердце, а сердца любовавшихся пожирались огнем. Но эти ее качества Рамину были столь же не нужны, как мускус мертвецу. Он был лишь опустошенным телом, у него не было больше сердца. Он вздыхал поминутно, и слезы навертывались у него на глаза. Сердце его дрожало, и он не мог произнести ни слова. Ему опротивела всякая радость из-за тоски по Вис. Он ни на кого не обращал внимания и думал, что никто не знает тайны его сердца. Сердце его заливалось слезами, и он говорил себе так:

«Что может быть приятнее встречи влюбленных? Все это веселье и царский пир так опротивели мне, что я уже не ощущаю себя живым. А моя жена думает, что я веселюсь. Она не знает, что я переживаю в разлуке с Вис. Она не знает как я стражду и как мысли о ней терзают меня! Вис думает, что я забыл ее. Ей кажется, что Рамину хорошо и без нее, что он забыл ее любовь, что он веселится, что он забыл данную им клятву и ее самое. Как она может уважать меня, так рассуждая? Как я посмею взглянуть на нее, омрачивший свою душу и отвергший любовь и веру? Кто сможет уверить ее в том, что я испытываю даже при такой короткой разлуке?! И какой я могу дать ответ богу и ей, если я вручил другой сердце, раньше отданное Вис?!

Побейте меня камнями, влюбленные, и покарайте кровавой местью! Пейте мою кровь так же, как я пью ее, так как я оказался предателем доверчивого сердца и заставил проникнуться страхом всех, отдающих сердца. Ныне пожалейте меня, несчастного, раскаивающегося, — заклинаю вас богом, — ибо она считает, что ее Рамин уже не тот, каким он был. Она не знает о моем теперешнем горе и страданиях моего сердца в тоске по ней. Она не знает, что я лишен всякой радости и что сердце мое сделалось черным, подобно ее глазам, и что вдали от нее тело мое согнулось уподобясь кольцу ее благоуханных кудрей.

Хотелось бы мне знать, как поступит со мной солнцеликая, со станом кипариса, похитительница моего сердца? Наверное, она станет моим кровным врагом из-за своего тяжелого горя и обречет меня на гибель. Она окрасит землю моей кровью и обратит меня в ничто. Хотя в способности переносить бремя страданья я подобен земле, а крепостью — железу, но я изможден чрезмерным горем и ищу способа спасти свою жизнь. Я же не осел, чтобы до самой смерти таскать на себе бремя земли! Я пойду и разыщу жемчужину жемчужин в раковине. Я пойду и буду искать надежду на жизнь. Кто знает, какие горести я претерпел из-за разлуки с возлюбленной? Кто видел в этом мире горе, подобное моему, для которого лекарство — ее лицезрение? Моя радость и печаль зависят лишь от той, что мне желаннее, чем душа и жизнь. Ее лицезрение оживит меня, ее беседа обрадует меня, ее объятия обессмертят меня, и ее ласки заставят меня позабыть все.

Зачем мне скрывать свое горе от такого врача? И чем дольше я скрываю горе, тем хуже и хуже становится мне от его утайки. Я не могу больше ссориться со своим сердцем. Я оглашу его тайну повсюду. Я тону в водовороте разлуки. Да исполнится сердечная молитва пораженного горем! Я пойду и стану умолять Вис. Может быть, она смилуется надо мной и сотрет ржавчину злобы со своего сердца!

Но я опасаюсь одного: я так изнемог из-за разлуки с Вис, что могу умереть прежде, чем ее увижу. Но это кажется мне радостью, ибо если смерть меня застигнет по пути, я буду похоронен при дороге, и всякий путник будет знать повесть о моих страданиях и мои горести из-за любви к ней. Какой бы странник или путник ни проходил у моей могилы, он здесь отдохнет и пожалеет меня. Узнав же о моих испытаниях, он будет молить бога о моем прощении. Он скажет: «Рамин был скитальцем и умер от любви!» Странник жалеет странника, и они вспоминают и уважают друг друга. Все скитальцы достойны сожаления, но никто не вспоминает их. Для меня смерть от руки врага была бы позорной смертью. Но если я умру от тоски по моей возлюбленной, то такая смерть — для меня великая слава.

Я сражался во многих битвах и не раз обращал в бегство полчища врагов. Многих витязей я зарубил мечом, я убивал слонов, львов и других диких зверей; враг не мог устоять предо мной; солнце сверкает на острие моего копья, земля лобзает бразды моего коня; я обратил в прах, как врагов, даже планеты, но страсть к моей возлюбленной обратила меня, победителя, в ничто, и мир насыщен для меня горечью.

Я осилил столько врагов, но связан, как пленник, любовью к возлюбленной. Неужели и смерть не победит меня до скончания веков? Хотя я и боюсь гнева Вис, но у меня нет другого выхода, как покориться ей. Я не знаю другого способа покинуть эту страну, как тайно уйти одному. Ни воины, ни витязи, ни проводники не должны сопровождать меня, так как мне не приличествует уходить отсюда явно. Кто ни узнает об этом, начнет упрекать меня. Тогда я не увижу Вис и не возрадуюсь. Путь опасен и долог, горы покрыты снегами. Броды в реках исчезли из-за дождей. Дичь в лесах разогнана суровой зимой. Морав покрыт снегом, и с неба падает дождь цвета камфары. Я отправлюсь один в этот далекий путь, но меня тяготит мысль более тяжелая, чем мысли обо всех этих препятствиях. Мне думается, что похитительница души моей ликом стала подобна каджи, разгневана мною и не простит грехов. Она не покажет мне своего лица, светлого, как солнце, она не выйдет на крышу, она не дозволит мне узреть ее прекрасное лицо, она не откроет мне двери, она не пожалеет меня. Она начнет упрекать меня, меня, столь много страдавшего из-за нее. Я останусь за дверью. Моя изнемогшая душа будет лишена надежды, а мучения мои будут бесплодными. Холод и стужа убьют меня тоскующего по ней, меня, которого она не пожалеет, меня, столь много претерпевшего из-за нее.

Увы, моя юность и доблесть! Увы, мое прославленное имя! Увы, мой конь и мои доспехи! Увы, мои бесчисленные войска, мои сокровищницы и мои нарядные одежды! Мне, лишенному сердца, все это не нужно.

Я не боюсь вражеского меча, и меня не смущает крепость вражеских доспехов, многочисленность и ярость неприятельских войск, но я боюсь солнцеподобного лика Вис и ее сердца, твердого, как наковальня. К чему мне эта доблесть перед ней? И зачем я обращаюсь к сердцу своему со словами: «О сердце, доколь ты будешь бороться? Когда ты уймешься и перестанешь безумствовать? Как долго будут литься твои слезы, неисчерпаемые, как море? Все сердца веселы, но мое, увы, всегда печально и подавлено горем. Иногда оно охвачено пламенем, иногда сковано льдом. Меня душит такой дым, что нет у меня отдыха ни днем, ни ночью. Меня не радуют ни общество воинов, ни одиночество, ни шумная площадь, ни чистое поле, ни зал для пиршеств, ни ристалище, ни рыцарские игры, ни пиры, ни беседы с друзьями, ни благородная супруга, ни даже сама жизнь без лицезрения Вис, которое для меня — бальзам.