Читаем без скачивания Шкура льва - Рафаэль Сабатини

Уже на пороге Темплтон отвесил поклон мистеру Кэриллу.

— Ваша светлость, я направляюсь к лорду Картерету. Он будет ждать вас с нетерпением.

— Я не заставлю его милость долго ждать, — ответил мистер Кэрилл. Помощник министра вышел, мистер Грин, поколебавшись мгновение, последовал за ним. Он понял, что партия проиграна и, следовательно, ему здесь нечего больше делать.

Глава 23

Лев

Игра окончилась и была проиграна.

Рука об руку стояли Ротерби и его мать. Женщина ухватилась за руку сына, ища в нем опору и поддержку в этот горький час возмездия, в час, когда зло, которое они замыслили, обратилось против них самих же.

Это было захватывающее зрелище — укрощение двух надменных и жестоких натур. Мистер Кэрилл пытался понять, что они чувствуют, какие мысли проносятся в их головах, казалось, какой-то паралич сковал их мозг. Они были все еще в шоке от удара, который он нанес. Угасающее, почти мертвое спокойствие.

Наконец женщина шевельнулась. Инстинкт раненого животного — уползти, спрятаться — двигал ею, тогда как разум по-прежнему бездействовал. Она сделала шаг.

— Пошли, Чарлз, — сказала она низким, хриплым голосом. — Пошли!

Прикосновение и эти слова вернули его к жизни.

— Нет! — крикнул он грубо, сбросив руку матери со своей. — Это еще не конец! — казалось, он готов растерзать брата. Выпрямившаяся, неповинующаяся, угрожающая фигура и бешеные глаза на мертвенно-бледном лице — весь его вид говорил об этом. — Это не конец! — подтвердил он зловещим голосом.

— Да, — спокойно согласился мистер Кэрилл. — Конец будет другим. — Он печально перевел взгляд от сына к матери. — Вы сами сделали его таким, все могло быть иначе. Я надеялся на ваше милосердие. Напомнив вам, брат, о тех узах, что связывают нас, я хотел отвести вас от братоубийства, спасти от преступления, которым вы грезили.

— Братоубийство! — зло засмеялся Ротерби. — Братоубийство! — казалось, он угрожает.

Но мистер Кэрилл по-прежнему сочувствовал ему. В душе он жалел его, жалел их обоих — не из-за их теперешнего положения, а из-за того бездушия, что было в них. Вот истинная трагедия.

— Вы, Ротерби, высказали мистеру Темплтону немало прекрасных слов о вашем уважении к памяти отца, — сказал мистер Кэрилл. — Выразили великодушные чувства о сохранении его доброго имени, которые выглядели правдивыми для мистера Темплтона. В интересах своего отца вы ходатайствовали о том, чтобы его дела с компанией Южных морей не были преданы огласке, не выгораживая себя ни в чем, не ища выгоды, которую могли бы извлечь из этого дела.

— Для чего вы все это говорите? — яростно воскликнула графиня. — Вы издеваетесь над нами? Вы бередите наши раны сейчас, когда после нашего падения нам не остается ничего иного, как полагаться на вашу милость?

— Так чем вызвано падение? — возмутился мистер Кэрилл. — А, не будем об этом. Я не иронизирую, мадам, — он снова повернулся к Ротерби.

— Лорд Остермор был вам отцом, как никогда не был для меня. Однако чувства, которые вы великолепно выразили мистеру Темплтону, также владеют мною сейчас. Но вовсе не потому, что связь лорда Остермора с Южноморской аферой сильно волнует меня. И все же, ради имени, которое сейчас стало моим, я покину Англию, как и приехал — мистером Жюстеном Кэриллом. В глазах света имя моей матери не запятнано, так как ее судьба, настоящая судьба, осталась неизвестной. Но имейте в виду — никто и никогда не должен узнать об этом, иначе я вернусь и снова дам урок, подобный тому, что вы уже получили. Вот тогда-то вы пойдете по миру. Надеюсь, вы меня поняли.

Ротерби не понял ничего. Однако цепкий ум его матери быстро ухватил истинный смысл слов, произнесенных мистером Кэриллом.

— Вы имеете в виду… что мы останемся… что наше положение не изменится?

— А разве может быть иначе?

Она удивленно уставилась на него.

— Вы оставляете… своему брату титул и все остальное?

— Не думайте, мадам, что это жест великодушия, — сказал мистер Кэрилл. — Поймите меня правильно. Мне не нужны ни титул, ни владения Остермора. Они были бы занозой в моем сердце и бередили бы мои горькие воспоминания. Это одна из причин, по которой не стоит считать меня великодушным, хотя главная другая. Я хотел бы, чтобы вы поняли меня сейчас, в этот час нашей последней встречи. Лорд Остермор, мой отец, женился на вас, мадам, по доброй воле…

Она резко прервала его.

— О чем вы говорите? — графиня почти завизжала, ее колотила ярость только от одной мысли о том, что сделал ее покойный муж.

— Он женился на вас по доброй воле, — спокойно повторил мистер Кэрилл. — Я все вам объясню. Он женился на вас, так как был уверен, что его жена, которую он оставил во Франции, мертва. Из-за страха перед своим отцом он держал свой брак в секрете, не смея сказать о нем. Как вы могли понять за годы жизни с графом, он не был человеком, который испытывал глубокие чувства к кому-либо. Себя же он любил безмерно, в чем вы также могли убедиться. Брак во Франции создавал проблемы. Остермор смотрел на него, как на ошибку юности, так он сам говорил мне в этом доме, не догадываясь, с кем разговаривает.

Когда он получил ложную весть о смерти моей матери от того самого кузена, который приехал в Англию, чтобы отомстить за нее, отец обрадовался — ему удалось избежать последствий своей глупости. Его ошибка не тяготила его. К тому же, моя мать прекратила писать. Так что граф Остермор женился на вас, мадам, с добрыми намерениями. Это и будет вашим аргументом в разговоре с лордом Картеретом, который заставит его понять — именно уважение к памяти моего отца побуждает меня уехать без шума, увозя с собой все то, что я вынужден был сказать, дабы избежать обвинения, которое мне предъявили. Лорд Картерет — человек, умудренный жизненным опытом. Он поймет далеко идущие последствия, которые могут быть, если всплывет правда обо всем этом. Он возьмет слово с мистера Темплтона о его молчании. Правда, мадам, никогда не получит огласки.

— Боже, сэр, — вскричал Ротерби, — это чертовски благородно с вашей стороны!

— Вы великолепно выражаетесь, — сказал мистер Кэрилл, возвращаясь к своей обычной манере.

Графиня же не могла вымолвить ни слова. Распростерши руки, она сделала шаг к мистеру Кэриллу. О, чудо из чудес — две слезы скатились по ее щекам, испортив грим, который покрывал их.

Мистер Кэрилл бросился к ней. Вид этих слез, родившихся в ее иссохшем сердце и прокладывающих свой путь по бледным, раскрашенным щекам, вызвал в нем острую жалость. Он взял ее руки и сжал их, на мгновение поддавшись порыву, с которым не мог совладать. Графиня поцеловала бы его в этот миг благодарности и унижения. Но он отстранил ее.

— Довольно, ваша светлость, — сказал мистер Кэрилл, как бы еще раз давая ей титул. Он восстанавливал ее положение, с которого, защищаясь, сам же и низвергнул. — Обещайте, что вы не дадите показаний против меня, даже если вас будут к этому принуждать.

— Сэр,, сэр, — запиналась графиня. — Можно ли предложить…

— Конечно, нет. Мне ничего не нужно. Всего вам доброго, мадам. Если я могу воспользоваться еще несколько минут гостеприимством Стреттон-Хауза, я буду вашим должником.

— Этот дом… и все… это ваше, сэр, — напомнила она ему.

— И все же здесь есть то, что я возьму с собой, — сказал он, глядя на Гортензию. Мистер Кэрилл открыл дверь перед графиней.

— Храни вас Господь! — сказала она с удивительным жаром, который не часто можно было услышать в ее молитвах. — Он вознаградит вас за милосердие.

— Всего вам доброго, мадам, — повторил он снова, раскланиваясь. — И вам, лорд Остермор, — добавил он, обращаясь к Ротерби. Его брат взглянул на него, как будто собираясь что-то сказать, а затем, поддавшись настроению своей матери, протянул руку. Мистер Кэрилл весьма сдержанно пожал ее. «В конце концов, этот человек мой брат», — подумал он. Даже если его чувства к Ротерби и не были теплыми, он великодушно изобразил сердечность. Закрыв за ними дверь, мистер Кэрилл с огромным облегчением вздохнул. Он посмотрел на Гортензию, и улыбка, словно луч света, озарила его лицо. Девушка бросилась к нему.

— Пойдем! Ты единственная драгоценность, которую я забираю из дома отца.

— Неужели ты рассчитываешь покорить меня подобными словами?

— К черту слова! — воскликнул Кэрилл. — Ты покорена. Признайся.

— У тебя уже есть все, чтобы уважать себя, — серьезно произнесла девушка.

— Кроме одного, Гортензия, — поправил он. — Только этого недостает мне, чтобы уважать себя больше, чем король.

— Это уже лучше, — засмеялась она и вдруг грустно произнесла. — О, почему ты подсмеиваешься надо мной и пытаешься скрыть то, что у тебя на сердце? Зачем ты хочешь казаться легкомысленным и безрассудным даже после того, что ты сделал? Это было так благородно! Я очень горжусь тобой!