Читаем без скачивания Урал атакует - Владимир Молотов

– Ничего, держись, Костян, рана пустяковая. – С переднего сиденья глянул уместившийся бочком лысый человек с яйцеобразным черепом, с «калашником в руках», – его окно было открыто, и оттуда с шорохом врывался ветер, освежающе поглаживающий Муконина по челке, по каплям пота. – Еле успели тебя перехватить, а сейчас главное, от погони уйти.

Лысый высунулся в окно, плечо его задергалось в такт автомату. «Левша», – смутно подумал Костя.

Водитель, похоже молодой совсем парнишка с повязанной черной банданой, – резко вывернул руль, колеса взвизгнули, и тачка проскользнула куда-то во двор.

– А-а, бля-я, с-с-суки! – Лысый вдернулся в салон, схватившись рукой за череп. И по гладкой выбритости потекло жутко-алым из-под пальцев. И он как-то сполз в своем кресле.

И пахнущий какой-то гуталиновой гадостью (или это только почудилось в жаркой полубредовости?) человек с карикатурным лицом подался вперед, затеребил за плечо безволосого.

– Бора, ты че? Бора, тока не отключайся, пожалуйста! Бора, бля! Бора-а!

– На фиг, Дрюн, хватай «калаш», – заорал Бурый, снова выкручивая руль.

«Опель» опять завизжал, Костю качнуло и с этим подмахнуло приступом тошноты, и даже к горлу подступил отвратительный гоголь-моголь.

Дрюн послушно схватил автомат, свирепо, со звоном выбил стекло. Костя зажмурился, но все равно один осколок, стало быть, мелкий, впился комариком в нос… Когда Костя приоткрыл один глаз, Дрюн уже колыхался из-за отдачи автомата.

Муконин сплюнул противную слизь под ноги, начал ощупывать себя. Что это? Бинты? Кто-то успел наложить бинты, уже мокрые, склизкие от проступающей крови. Кто же это сделал? Не Дрюн ли? Ну конечно он. Так, левый бок, где-то под ребрами. Может, и вправду, пустяковая?! В крайнем случае останусь без селезенки, эка невидаль! Но ведь выживу же, да? Ну ясен пень, выживу! Только почему ж такая адская, невыносимая боль, будто выколупывают скальпелями мясо, предварительно ободрав кожу? А вдруг я умру от потери крови? Кого он там перевязал? Курам на смех! И мурашки от страшной мысли сразу пробежали по всему телу. Нет, ты не можешь, ты должен! Ведь бывало и хуже. Но ради кого? Ради чего? Просто хочется жить. Обалдеть, как хочется жить. Никогда так не хотелось! Да пусть хоть ради нее. Увидеть ее снова. Прибежать, принестись к ней и сказать, что все ошибка, сказать, что прости, что я хочу быть с тобой, здесь и сейчас. А будущее в наше время так призрачно. А вечность нам все равно не дана.

Провал. Маленькая черная дыра. Встряска. Неимоверная встряска. Все внутренности отбивают молотком. И вот опять свет. Боль просыпается. Она становится еще сильнее. Черт возьми, когда же это все кончится?! Господи, помоги мне! Ну когда же это все кончится? И вот уже его вытягивают за руку, за здоровый бок, вытаскивают из «Опеля». Кто? Дрюн. Милый, добрый Дрюн, ангел-хранитель, парень с карикатурным лицом, с рыжеватой челкой.

– Идти можешь? – горячо и влажно спрашивает в ухо.

Костя неопределенно мотает головой – то ли да, то ли нет. Как-то странно искажается карикатурное лицо, причудливый длинный рот искривляется. Дрюн подставляет плечо. Костя опирается на Дрюна здоровым боком, обнимает его за тонкую шею, и вместе они пытаются сдвинуться с места. Бежать не получается, лишь идти сбивчивым шагом.

Топот. Кто-то еще семенит рядом. Кто это? Парнишка в джинсовом и бандане! Бурый. Водила. Тоже тащит кого-то. А, ну да, волочет лысого, как бишь его? Неважно, впрочем. Тот едва переставляет ноги. А где же «Минипа»? У Бурого в руке мелькает чемоданчик! А «Опель»? А что же «Опель»? Хлопок! Что-то хлынуло вдогонку, может, дуновение какое-то? Да что там, бляха? Да там «Опель» полыхает. Еще хлопки. Та-та-та-та-там! Та-та-та-та-там. Свист под ногами. Пули разлетаются в стороны! Отскакивают от ледяного асфальта, как от брони. Нет, это только кажется. Они не отскакивают…

Господи, до чего неудобный этот Дрюн, весь костлявый и пыхтит как паровоз. Костя пытается отталкиваться непослушными ногами. Колко и жестко. Как по раскаленному металлу. Боль и сюда добралась, отдается по нитям нервов. Все связано. В теле все связано.

– Бора… Хух-хух… Бежим туда… Хух-хух… Там схрон есть… Хух-хух… – порывисто раскатывается в ухе.

Меняют направление. Резко сворачивают влево. Еще немного, еще чуть-чуть. Все что хочется – лишь обрести покой. Где-нибудь заныкаться со своей болью. Лежать и ныть, как собака. Как раненый волк. Одинокий волк. Теперь ты не один. Теперь тебе помогут.

Узкая тропинка между каких-то кирпичных развалин. Зияющий проем, свист, пуля! Отщепляется уголок кирпича прямо под рукой, отлетает куда-то назад. Первым, Дрюн с немощным Костиным телом пролезает первым. Ждет, отдыхает, воздух с хриплым свистом тяжело вырывается из его легких. Протискиваются Бурый с тушей Боры. Бора клюет головой в плечо Бурого. Кровь от раны на виске Боры сочится каплями на одежду Бурого. Бурый садится на корточки под тяжестью тела товарища. Дышит плечами, словно складывающимися и раскладывающимися крыльями. Тоже громко, с присвистом.

– Бурый, ты как?

– Все нормально… Фуф… Бежим быстрее.

Опять начинается трясучка в обнимку с Дрюном. Ноги почему-то становятся картонными, голова кружится, ступни все время натыкаются на какие-то жгучие угли, на обломки кирпичей. Боль притупилась в боку, но ее отзвуки стучат молоточками в голове. Тик-так. Тик-так.

– Бурый… Хух-хух… – Дрюн останавливается, стук молоточков замедляется. – Открывай погреб. Хух-хух… Да, бля, конский член… Хух-хух… Видишь, завал картона? Там люк.

Бурый сбрасывает дружка прямо в ворох разобранных коробок, начинает копошиться.

Новый провал. Костя открывает глаза уже в погребе. Темно, сыро, пахнет плесенью. Но зато тепло и не душно.

Что это? Мы спасены? Наконец-то спасены! Где он лежит? На каком-то влажном тряпье. «Ты же хотел остаться наедине со своей болью? – спрашивает внутренний голос. – Вот и получай. Вот и получай. Вот и получай». Веки опять наливаются. Я ухожу? Нет, мне не хочется уходить! Но сил нет удержать веки. По крайней мере там не будет боли. Все к черту. Я ухожу.

Глава двадцатая

Костя парил над землей. Не было ни ветра, ни даже колыханий воздуха, ни шума в ушах. Он просто парил. Внизу, напоминая легкие морские волны, проплывали пологие возвышенности, усеянные темно-зелеными лесами. Редкие перышки облаков, как дрейфующие белые кораблики, тут и там попадались навстречу. Он мог приспуститься к такому перышку, и оно вдруг становилось ласковой мягкой периной – да что там мягкой! – воздушной. Иногда лес разрывала какая-нибудь река, оловянной гладью переливающаяся на солнце, она длинной змеей уползала куда-то в сторону.

И это было так здорово – парить над землей на высоте птичьего полета. Ощущать себя птицей, совершенно невесомой, счастливой, беззаботной. Свобода и пространство поглотили его, и он ни о чем не думал. Просто летел.

Но полет прервался как-то сам собой. Костя открыл глаза и увидел светлую комнату. Он почувствовал себя лежащим хоть и не на облаке, но на небольшой кровати, на пуховой перине, укрытым одеялом в белоснежном пододеяльнике. Под головой была не очень удобная подушка, как будто набитая изнутри сухой травой.

Стены комнаты покрывали безвкусные, но светлые, небесного оттенка обои с бесформенными завитушками. Напротив постели, стоявшей слева у стены, было окно, обычное пластиковое окно, и свет из прямых щелей жалюзи, серый свет немного ослеплял не привыкшие к нему глаза. У правой стены стоял стул, в углу – этажерка с комнатным цветком.

Костя приподнялся. Тело заскрипело, отозвалось тупыми болями – в левом боку (он вспомнил о ранении), в висках и, ревматически, в ногах. Костя повернул голову на одеревеневшей шее, поглядел назад. Дверь с покрытием, выражающим орнамент среза древесного ствола. Коричневая пластиковая тумбочка у изголовья. Вот, пожалуй, и все. Если не считать присосок на груди и какого-то медицинского аппарата, типа осциллографа на стойке, находящегося за спинкой кровати, у ног. На себе Костя обнаружил простецкую серую пижаму армейского покроя.

Дверь отворилась, будто бы кто-то увидел, что он очнулся. Костя испуганно опустился на подушку. В комнату вошла премиленькая девушка в белом халате, с волосами соломенного цвета, прибранными на затылке в хвостик. Медсестра, ласково улыбаясь, взяла стул и села рядом. Костя отметил притягательные черты: умные серо-зеленые глаза, в которых можно было завязнуть, губы мягкие, сочные, носик небольшой, правильный, черно-рыжие брови с естественной густотой, что так прельщало всегда Костю в блондинках, чуть впалые щеки, совсем чуть-чуть, и какая-то общая острота черт, характерная, опять же, для стройных блондинок. Медсестра Косте определенно понравилась.

– Как здорово, что вы пришли в себя, – зажурчал мягкий, но полногрудый голос. – Майк уже заждался.

– Майк? – удивился Костя.

Кажется, я немного охрип, тут же подумалось ему.