Читаем без скачивания Ангел, автор и другие. Беседы за чаем. Наблюдения Генри. - Джером Джером

Плюсы и минусы Джозефа

— Человек как мясо для жарки — не важно, что попадает на разделочный стол, — заметил Генри. В тот вечер он пребывал в философском настроении. — Все зависит от способа приготовления. Глядя на юнца, подвешенного в холодильнике, если можно так выразиться, я говорю себе: «А теперь любопытно, что повар собирается из тебя сделать! Будет крошить, пропускать через мясорубку, растирать, пока ты не превратишься в соус и ничем не будешь напоминать мясо? Или тебя нежно отобьют и поджарят на медленном огне, пока ты не станешь подарком человечеству? Или немилосердно переварят, и ты станешь волокнистой тряпкой, прямым оскорблением, постоянной насмешкой над теми, кому приходится тебя проглатывать?»

Когда я работал в кофейне, я знал одного, которого в итоге съели каннибалы. По крайней мере так писали в газетах. Лично я в это не верю, потому что он был не из таких. Если там кого-то и съели, так скорее всего самого каннибала. Но речь не об этом. Я хочу рассказать, что произошло до того, как юнец познакомился с каннибалами. Когда я впервые его увидел, ему было четырнадцать. А четырнадцать по меркам Майл-Энд соответствуют восемнадцати в Сити и двадцати пяти в Вэст-Энде, в общем, для подростка его возраста он был довольно смышленым. Я бы сказал, даже слишком. Он всегда приходил в кофейню в одно и то же время — в половине третьего, и садился за один и тот же столик у окна. Три дня из шести он заказывал один и тот же обед (мы называли его четырехпенсовый стейковый пудинг): стейк, и это действительно был стейк, тарелку жареного картофеля за пенс и пудинг с изюмом, тоже за пенс. Пудинг этот наши покупатели прозвали «расширителем груди». Я всегда думал, что этот заказ говорил о его здравомыслии. За такую цену просто невозможно найти более сытного обеда. С собой он неизменно приносил книгу и, пока ел, читал ее. Кстати скажу, не такая уж это плохая привычка, если вам не хочется думать о том, что вы едите. Я помню одного сомнительного типа, который обычно обедал в дешевом ресторанчике рядом с Юстон-роуд. Во время еды он доставал книгу — какой-нибудь дешевый детектив — и читал. «Ваш обед из четырех блюд за шиллинг, — говаривал он, — с книгой — банкет для принца, а без книги — тошниловка, к которой не прикоснулся бы и бобби». Но он писал для газет, так что иногда преувеличивал.

Ближе к трем часам дня кофейня чем-то напоминала пустыню, и через какое-то время юный Тайделман, так этого паренька звали, откладывал книгу и садился поболтать со мной. Его отец умер, чем оказал миру большую услугу. А мать, как выяснилось, родилась и выросла в той же деревне в Суффолке, что и я, отсюда и установившиеся между нами тесные отношения, поскольку я лично знал многих людей, о которых она ему рассказывала. Он зарабатывал неплохие деньги на молочной ферме, где отдраивал бидоны для молока. И при рождении ему дали христианское имя Джозеф[9] — единственное христианское, что я в нем видел, да и то оно ему не подходило.

Однажды он вошел в кофейню с таким видом, будто потерял шиллинг и нашел шестипенсовик, и, вместо того чтобы выпить, как обычно, воды, послал девушку за пинтой эля. Как только ему принесли эль, он одним глотком выпил половину, а потом сел и уставился в окно.

— Что случилось? — спрашиваю я. — Тебя прогнали с работы?

— Не прогнали, — ответил он. — А предложили повышение. Перевели со двора на развоз молока. И прибавили два шиллинга в неделю. — Он глотнул пива, и лицо его стало еще более грустным.

— Слушай, по-моему, в этом нет ничего плохого.

— Есть, — отвечает он недовольно. — Это означает, что я, если не проявлю бдительности, то превращусь в процветающего молочника и проведу жизнь, торгуя молоком и любезничая с бесстыжими служанками.

— А с кем бы ты предпочел любезничать? — осведомляюсь я. — С герцогинями?

— Да, — мрачно отвечает он. — Герцогини лучше, во всяком случае некоторые.

— Так и служанки тоже ничего, — говорю ему я. — Во всяком случае, некоторые. Утром у тебя не возникло ощущения, что шляпа маловата, а?

— Со шляпой все в порядке. Просто я жалуюсь на мир. Это отвратительное место. В нем ничего нельзя сделать.

— Правда? — говорю я. — А некоторым из нас работы очень даже хватает. — Я сам встал в этот день в пять утра, да и его работа — чистить молочные бидоны по двенадцать часов в день, вроде бы не предполагала праздной жизни.

— Я не про это, — отмахивается он. — Я о том, чем стоит в жизни заниматься.

— А чем бы ты хотел заниматься? И почему считаешь, что мир недостаточно хорош?

— Речь не об этом. А о том, что мир погряз в рутине, — отвечает он. — Раньше все было иначе.

— Откуда ты знаешь? — спрашиваю я.

— Об этом можно прочитать.

— Думаешь, господа, которые пишут о прошлом, чтобы заработать на жизнь в настоящем, что-то знают о тех временах? Покажи мне книгу о прошлом, написанную человеком, который тогда жил, и я тебе поверю. А пока я буду оставаться при своем мнении — прошлое ничем не отличается от настоящего, разве что немного хуже.

— С точки зрения воскресной школы, возможно, так и есть, — говорит он, — но нет нужды аргументировать…

— Чего, чего? — переспросил я.

— Аргументировать, — повторяет он. — Обычное слово.

— Возможно, — киваю я. — Но мы с тобой в кофейне «Синие столбы», открывшейся в 1863 году. И здесь у нас в ходу, уж прости, пожалуйста, современный английский. — Кому-то следовало спустить Джо с небес на землю. Если такого человека не остановить, он может начать читать стихи.

— Не станешь же ты утверждать, — говорит он, — что нынешние времена предоставляют больше возможностей для приключений?

— А как же Австралия? — спрашиваю я.

— Австралия! — фыркает он. — Что мне делать в Австралии? Становиться пастухом? Заплетать в волосы ленты и играть на флейте?

— Если я не ошибаюсь, сейчас в Австралии спрос на пастухов невелик, — говорю я. — Но если ты находишь, что Австралия для тебя недостаточно цивилизованна, как насчет Африки?

— Какая польза от Африки? — восклицает он. — Ты не читаешь объявления в «Кларкенуэлл ньюс»? «Нужны исследователи новых территорий. Приглашаются молодые люди». Закончится это тем, что я стану брадобреем в Кейптауне.

— А золотые прииски? — предлагаю я. — Самое то для молодого человека, жаждущего приключений. Есть где себя проявить.

— Устарело, — отвечает он. — Ты становишься наемным работником компании. Получаешь оговоренную сумму в неделю и пенсию по старости. Все изжило себя. Мужчины теперь нигде не нужны. Есть спрос только на клерков, толковых механиков и мальчиков на побегушках в магазинах.

— Если ты хочешь приключений на свою голову, иди в солдаты, — говорю я.

— Я бы пошел, — отвечает он. — Но где сейчас действительно сражаются?

— Сейчас тоже хватает сражений, — напоминаю я. — И обычно люди в них участвуют, когда не кричат о преимуществах мира.

— Я не про те сражения. — Он качает головой. — Я хочу что-то делать сам, а не стоять в общем ряду в числе многих.

— Что ж, сдаюсь, — признаю я. — Судя по всему, ты родился в неподходящем для тебя мире. Того, что ты хочешь, тебе здесь не найти.

— Да, я появился на свет слишком поздно, — соглашается он. — Допустил такую ошибку. Лет двести назад в мире хватало дел, за которые я бы с радостью взялся.

— Я понимаю, о чем ты, — киваю я. — Ты бы стал пиратом.

— Да, это бы мне подошло. Свежий морской воздух, большая физическая нагрузка и никакой необходимости присоединяться к процветающему похоронному клубу.

— Выбрось ты эти мысли из головы, — говорю я. — Ты парень трудолюбивый, и придет день, когда ты сам станешь молочником. Будешь идти по улице под руку с красавицей женой и чувствовать себя принцем Уэльским.

— Прекрати! — сердится он. — Я дрожу от страха, когда представляю себе такое будущее. Тихая респектабельная жизнь не для меня, и я не буду к ней стремиться. Во всяком случае, постараюсь этого избежать.

— Тогда кем же ты собираешься стать? — спрашиваю я. — Мы же должны кем-то быть, пока нас не положат в гроб.

— Что ж, — очень спокойно говорит он, — думаю, я стану грабителем.

Я опустился на стул и уставился на Джо. Если б я услышал такое заявление от кого-то другого, сразу бы понял, что это глупая фантазия, но он-то не бросал слов на ветер.

— Это единственная профессия, в которой сохранился дух авантюризма, где полно приключений, — объясняет он.

— Ты называешь семь лет в Портленде[10] приключением? — спрашиваю я в надежде, что этот довод его остудит.

— В чем разница между Портлендом и жизнью обычного рабочего, за исключением того, что в Портленде можно не бояться остаться без работы? — Джо обладал удивительным даром спорщика. — А кроме того, только дураки попадают за решетку. Вспомни кражу бриллиантов на Бонд-стрит двумя годами ранее. Драгоценных камней украли на пятьдесят тысяч фунтов, и до сих пор преступление не раскрыто! Или ограбление Дублинского банка. — Его глаза заблестели, щеки раскраснелись. — Три тысячи фунтов в золотых соверенах ушли ясным днем, и их больше никто не видел! Вот о каких людях я говорю, а не о безработном каменщике, который разбивает окно и получает десять лет за то, что его арестовывают в сырной лавке, где товара на девять шиллингов.