Читаем без скачивания Условия абсолютного добра - Николай Лосский

Согласно приведенному рассуждению, искусственное наказание оказывается в действительности естественным выражением отношения взаимного обособления, возникающего между эгоистом преступником и эгоистически настроенным обществом. Оно, во- вторых, объясняет факт общественных наказаний и, во–вторых, содержит в себе нравственное оправдание наказания, с точки зрения преступника: в самом деле, преступник должен сознавать и обыкновенно фактически сознает, что понижение его благополучия

151

заслужено им, по крайней мере до тех пор, пока общество в свое реакции на преступление не опустится ниже самого преступника т. е. не окажется еще более эгоистичным, чем сам преступник. Н» человеческое общество, прибегающее к искусственным наказаниям, еще не оправдано нами. Оно состоит из существ, сознавши нравственное долженствование и признающих, согласно христианскому идеалу, что ответить на эгоистическую обособленность: преступника таким же эгоистическим обособлением от него они н имеют права. Руководясь не только идеей справедливости и целью исправления, но также и эгоистическими мотивами мести, само защиты и т. п., легко перейти границы, ставимые нравственной целью. Мстительный человек, пострадав от чьего‑либо дурного поступка, склонен отплатить виновнику его десятикратно увеличенным страданием; если же он хочет придать наказанию внешний вид справедливости, он склоняется к теории равного воздаяния, «око за око, зуб за зуб». Глубоко иной характер имеет наказание, руководимое одними лишь нравственными мотивами. Оно состоит из таких воздействий, которые представляют собой справедливое следствие преступления: таковы, например, прежде всего осуждение и затем возмещение убытков, штраф, различные степени лишений свободы за злоупотребление ею, обязательность труда, соответствующего силам и способностям наказанного. Чтобы быть справедливым, наказание должно основываться не только на учете вреда, причиненного дурным поступком, но и на принятии в расчет индивидуальности преступника, а также всех конкретных обстоятельств дела, насколько это в наших силах. Отсюда следует, что наказание за один и тот же проступок в разных случаях и для разных лиц может быть крайне различным. Короче говоря, оно должно быть индивидуализировано. Нужна большая нравственная чуткость, глубокое знание человеческой души и, наконец, большие материальные средства для того, чтобы в достаточной степени индивидуализировать наказания, налагаемые государством на преступников. Поскольку современное государство слабо индивидуализирует наказания вследствие недостатка материальных средств, мы совершаем грех, аналогичный тому, в котором повинны кочевники, убивающие своих стариков, не имея возможности кормить и перевозить их. В особенности недопустимы все те меры, которые ведут к понижению нравственного уровня личности. Судебные уставы, действовавшие в России с 1864 года до большевистской революции и представлявшие собой одно из самых высоких достижений человеческого правосудия, запрещали вынуждать у подсудимого показания угрозами или обещаниями; мало того, председатель суда обязан был разъяснить подсудимому, что он имеет право не отвечать на задаваемые ему вопросы. Когда преступление установлено, нравственно недопустимы наказания, ведущие к разрушению личности, например длительное одиночное заключение, физически и душевно непосильный труд и т. п. Недопустимы также истязания, потому что они ведут не к исправлению, а к озлоблению и ожесточению; не могут быть

152

также оправданы воздействия и формы обращения, имеющие униизительный характер и воспринимаемые не как наказание, а как оскорбление. На известной ступени культуры и при некотором «уделенном строе характера всякое телесное наказание — розгами или даже удар плеткой, линейкой и т. п., применяемое учителем в школе, есть оскорбление, а не наказание; хороший воспитатель животных, вроде Владимира Дурова, не прибегает к таким приемам даже при дрессировке животных. Очищая наказания, налагаемые государством, от всех противоречащих нравственному сознанию элементов, мы получаем, насколько возможно, приближение к естественным наказаниям, т. е. таким, которые представляют собой логически понятное следствие преступления: таковы, например, возмещение убытков, штраф, лишение свободы за злоупотребление ею, обязательность труда, соответствующего силам и способностям наказуемого. Повлиять на преступника наказанием так, чтобы содействовать исправлению его, — дело трудное; успех его зависит от многих условий. «Первое и самое важное условие, — говорит Вл. Соловьев, — есть, конечно, то, чтобы во главе пенитенциарных учреждений стояли люди, способные к такой высокой и трудной задаче, — лучшие из юристов, психиатров и лиц с религиозным призванием»*.

Остается еще мучительный вопрос о смертной казни. Филосо–фы, настаивающие на подчинении наказания требованиям нравственности, обыкновенно считают смертную казнь недопустимой. «Лишается ли преступник фактом преступления своих человеческих прав или нет? — спрашивает Соловьев и продолжает так: —  Если не лишается, то каким же образом можно отнимать у него первое условие всякого права — существование, как это делается в смертной казни?» (Гл. XV, 5). Ссылку на бессмертие для оправдания смертной казни Соловьев считает лицемерием.

Рассуждение Соловьева и вообще все доводы, приводимые против смертной казни, неубедительны. Нам, людям, родившимся в XIX веке, когда широко было распространено уважение к неотъемлемым правам человека и -когда Европа еще не вступила в полосу отвратительных жестокостей и пренебрежения к человеческой жизни, смертная казнь претит. Мы старательно ищем доводов в пользу отмены ее. Однако убедительных оснований в пользу совершенной отмены смертной казни не было указано. Выше установлено, что цель наказания двусторонняя: согласно требованию справедливости, наказание есть средство понижения благополучия, поскольку человек недостоин его, и, таким образом, побуждение к тому, чтобы он одумался и осознал неправильность своего поведения. Бывают злодеяния столь гнусные, обнаруживающие кои исключительный строй души, который дает право признать преступника недостойным продолжать жизнь на земле. Лица, совершившие тяжкое преступление, иногда сами сознают, что они заслуживают смерти. Многие несчастные случаи попадания под

____________________

Соловьев Вл. Оправдание добра. Гл. XV. 7.

153

грузовик, падения с высоты, тяжелого ранения себя не что иное, как бессознательное наказание, доходящее до стремления к самоистреблению.

Приведу пример злодеяний, лишающих человека права продолжать жизнь. В 1854 году в Тобольске в особо строгой тюрьме был заключен преступник Коренев, совершивший восемнадцать убийств и несколько раз бежавший с каторги. Из тобольской тюрьмы он тоже бежал, но через три недели был схвачен и следующие образом рассказывал о своих похождениях: «Зашел это я после побега к приятелю, переоделся, припас денег и направился я лесами по Ирбитскому тракту. Набрал молодцов–товарищей немного, но знатных! Ведь нашего брата, каторжника, по лесам шляется видимо–невидимо. Ну вот, зашли мы вольготно, весело (как‑то захлебываясь, добавил он), грабили, поубивали, где пришлось, —  так и петуха красного подпустили, — да вот все водка проклятая - все дело наше испортила. Забрались это мы раз в корчму, на опушке леса стояла, богатейшую по виду, хозяин‑то в хате был один, и пикнуть не успел, как мы его разделали, заглянули по ящичкам да сундучкам, деньжонок кое‑что наскребли, да тут же на глаза водка проклятая попадись, набросились на нее — здорово угостились! Слышим вдруг скрип немазаных колес. «Hv, братцы, — говорю, — ухо востро держи, новая пожива». Притаились кто где, видим, едет телега, а лошадью правит старик; подле него молодуха с грудным младенцем. Над стариком недолго работали, убили. Только как увидел я эту кровь, — воодушевляясь, продолжал свой рассказ злодей, — с водки, что ль, будь она проклята, точно в голову что ударило, схватил я у матери ребеночка за ножки и начал им это я по воздуху размахивать. Он, шельма, орет. Ну я, чтоб долго с ним не валандаться, со всего размаху хвать его головою об колесо, ну вся голова и разлетелась и мозги повыскакивали, а меня‑то горячей кровью так и обдало. Пока это мы тешились да забавлялись, а бабенка‑то, чтобы ей пусто было, прыг в лес, добежала до деревни, скликала народ; прибежали люди да тут на месте нас и накрыли! Только всего и дела было», —  цинично закончил рассказ зверь–человек *.

Политические преступления требуют особенной чуткости суда к душевному строю подсудимого, так как в состав их мотивов обыкновенно входят бескорыстные стремления к действительным или мнимым положительным ценностям. Однако и среди политических преступников бывают люди, злодеяния которых и строй души столь возмутительны, что трудно признать их достойными жизни в человеческом обществе. Вспомним хотя бы тех преступников, которые обнаруживают бесчеловечный фанатизм и полное презрение к личности и жизни ближнего.