Читаем без скачивания Святой Франциск Ассизский - Мария Стикко

— Моим же негде приклонить голову, а келья их — мое сердце.

— Брат мой, как же можно управлять сообществом, если не заботиться о людях и не предоставлять им всего необходимого для жизни?

— Отец Доминик, Господь поведал мне, что если мы обнимем крепко святую Нищету, миряне пойдут за нами и будут кормить нас, ибо Господь скрепил договор между миром и нами, чтобы мы подавали миру пример; Бог же позаботится о наших нуждах.

— Но и мы бедны — мы как сторожевые псы Господни с факелом, заженным верой, вносим ужас и смуту в стан волков-еретиков.

— Мы — менестрели Божьи, и желаем, чтобы Он радовался нашим гимнам и тому, что мы радуемся лишениям. Мы хотим, чтобы люди поняли, что служить Богу — все равно, что царствовать, и служить Ему нужно в радости.

— Мы обрубаем сухие сучья ереси и вырываем ядовитые сорняки.

— Мы достойны не того, чтобы рубить, но того, чтобы нас рубили, и охотно идем на смерть, ибо если зерно не умрет, оно не приносит плода.

— Бог есть Истина, и грех рождается из неведения.

— Бог есть Любовь, из отсутствия любви рождается неведение.

— Я желал бы, брат Франциск, чтобы один Орден стал и твоим и моим, и чтобы мы жили по единому уставу.

— Мы — два колеса одной повозки, но мое — меньшее.

— Брат мой, — с почтением сказал Доминик, — удостой меня чести носить веревку, которой ты подпоясан.

Франциск из смирения отказался, но Доминик столь умилительно настаивал, что победил, и, вложив свои руки в руки брата, предал себя его молитвам.

Так испанский святой и святой итальянский обнялись под великим римским небом.

Глава восьмая

СОВЕРШЕННАЯ РАДОСТЬ

БЕСЕДЫ С ЖИВОТНЫМИ

На обратном пути с Востока святой Франциск высадился на одном из островков в венецианской лагуне, чтобы предаться одиночеству. Остров был усажен тополями и опоясан жемчужными водами; он был пустынным, но не тихим — о берег разбивались волны, тополя шумели на ветру, в ветвях деревьев и в лугах звучал настоящий оркестр, а главные партии в нем исполняли мастера пения — птицы. Хотя сердце святого Франциска печалилось от многих невзгод, он возрадовался, услышав эти звуки и сказал своему товарищу:

— Послушай, как братья наши птицы прославляют Господа. Пойдем же и мы к ним и споем каноны.

Они пошли к маленьким крылатым созданиям, и те не испугались и не шелохнулись, они продолжали песню, да такими стройными голосами, что двое братьев не могли слушать друг друга, чтобы поочередно спеть стихи службы. Святому Франциску пришлось попросить их: «Братья наши птицы, повремените с пением, пока мы не кончим наши молитвы».

И те затихли до той поры, пока святой не благословил их и не позволил им петь. Не впервые творил он такое чудо, и не только птицы понимали Франциска, но почти все звери, даже самые дикие, к которым он обращал свой ясный взор. Однажды в Греччо ему принесли живого зайчонка, из тех, что бросаются наутек, да так, что только пятки сверкают. Франциск сказал ему, чтобы он больше не давал себя поймать и отпустил, но зайчонок не убежал, а вскочил к нему на руки, и каждый раз, когда святой отпускал его на землю, возвращался так, что с трудом удалось оторвать его от Франциска и отнести в лес.

Так было с кроликом у Тразименского озера, так было и с водяной птицей, и с рыбой в озере Пьедилуко, так же было и с фазаном, которого подарил Франциску один господин из Сиены (фазан этот не хотел есть без своего великого друга), так было и с цикадой, которая неумолчно стрекотала на смоковнице возле кельи Франциска в Порциунколе. Святой Франциск, услыхав ее, не послал ее ко всем чертям, как поступил бы нетерпеливый человек, но повторил много раз: «Хорошо, хорошо, прославляй Господа», а потом позвал ее. В тот же миг она слетела ему на руку, словно ручная птица, а святой сказал ей: «Пой, сестра моя», и она запела еще громче. Потом он сказал: «Больше не пой», и она замолчала, и улетела к самому дальнему дереву и там целую неделю пела свою песню, пока святой не сказал: «Отпустим сестру нашу цикаду, она достаточно развлекла нас». И она улетела навсегда, ибо не осмелилась ослушаться.

С особой нежностью он относился к птицам и ягнятам, к птицам — за то, что они некогда привлекли внимание Христа, Который призвал их засвидетельствовать Промысел Отца небесного, и за то, что свободные, крылатые, радостные создания походили на его идеал меньшего брата; к ягнятам же — за то, что они были символом Агнца Божьего, закланного за наши грехи. Любовь свою к животным Франциск проявлял не только на словах. Как-то раз он встретил мальчика, который нес на базар сеть с горлинками, и пожалел птиц, чья жизнь закончится на вертеле, а потому попросил уступить их ему. Тотчас же мальчик отдал их Франциску, и святой, прижав их к груди, нежно проговорил: «О, горлинки, простые сестры мои, невинные и чистые, отчего вы позволили схватить себя? Я хочу спасти вас от смерти, и сделать для вас гнезда».

Так он и поступил, и горлинки, уже не лесные птицы, жили вместе с братьями, как простые голубки. Из птиц более всего любил он хохлатых жаворонков, именно за их хохолок, напоминавший ему капюшон меньших братьев. Он говорил, что если бы мог, просил бы императора ради любви к Богу издать закон, который воспретил бы охоту на жаворонков, и другой, который велел бы всем управителям городов, владельцам замков и деревень в Рождественские дни посылать на дороги людей, чтобы те рассыпали крупу и пшеничные зерна, а братья жаворонки и другие птицы в столь торжественный праздник могли найти себе еду. В братской его любви ко всем земным тварям не было ничего странного и потому император мог бы и впрямь вступиться за них.

ОВЦЫ

Особенную нежность вызывали у Франциска овцы. В отличие от Данте, он не считал их глупыми, но замечал смирение и кротость, с которыми они жили среди людей, как Господь наш Христос среди фарисеев. Если он видел, как овцу тащили на бойню, он всячески старался освободить ее, предлагая взамен плащ или тунику, а затем совершенно спокойно появлялся среди друзей со своим спасенным другом. Однажды, как мы уже знаем,