Читаем без скачивания Какого года любовь - Уильямс Холли

– Но ведь это не входило в соглашение, верно? Его действие приостанавливалось, когда ты вернешься?

– Ну да, но… В жизни всякое случается, правда? И, может, если мы сумеем остаться честными и открытыми…

– Что ж, ты был честен и открыт. – Тамсин похлопала его по руке. – Ты честно и открыто дал ей понять, что тебе это не по нраву.

Эл отдернул руку и попытался прикрыть ею лицо.

– Я повел себя как придурок!

– Да, повел, но тебя спровоцировали! Поверить не могу, что у Вайолет хватает духу разыгрывать из себя жертву! Это все потому, что она обитает там с этими прокисшими ведьмами… Праведницы нашлись!

– Нет, нет, Тамсин, не надо. Не демонизируй своих сестриц!

Тамсин раздраженно фыркнула.

– И ты туда же! Наслушался! Усвоил все это дерьмо! Знаешь что, наведу‐ка я на них порчу.

Несколько дней спустя в доме Вайолет состоялась “встреча на высшем уровне” с целью разобраться, в чем дело и будет ли позволено Элу приходить туда в качестве посетителя.

Когда Эл явился, не зная, куда ему не только руки девать, но и глаза, обитательницы “Матильды” уже сидели вокруг кухонного стола. Выглядели все очень сурово. Нетвердым шагом он направился к предназначенному ему стулу.

Следующие полчаса, казалось, заняли собой большую часть дня, и в то же время уразуметь их оказалось почти невозможно. Осуждение раздавливало его, как паровой каток. Одна за другой женщины четко и пункт за пунктом высказывались насчет мужского насилия, пенильного империализма и негативной энергии, которую он принес с собой в их женское пространство, и если он хочет, чтобы их с Вайолет отношения продолжились в любой форме, то ему нужно будет “поработать над собой” и “вернуть их доверие”.

Эл был уверен в том, что Лили под столом гладит Вайолет ногу, а та сидела с тем самым сморщенным, напряженным лицом, какое бывало, когда она силилась не заплакать.

Сама Вайолет понять не могла, отчего ее тянет так сильно завыть, завопить, застучать по столу кулаками. Лили сказала ей, прежде чем они вышли на кухню, что она очень храбрая, что решилась увидеть Эла. Но теперь, когда он сидел там напротив нее, Вайолет пришло в голову, что, может, у нее слезы так близко именно оттого, что они сейчас с ним выделывают. Как они его унижают. Слой за слоем истовые, осуждающие слова словно стружку снимали с человека, которого она любила. Нет, он этого не заслуживает, – думала она.

Она попыталась прогнать этот настрой, но он не поддавался, упорствовал. Промаявшись два томительных дня, Вайолет сдалась и отправилась в Ноттинг-Хилл. Что она скажет Элу, она не знала, но понятно было, что сделать что‐то должна. Признать хотя бы, что с ним обошлись несправедливо.

Тамсин открыла ей дверь и, увидев, сразу нахмурилась.

– Эл здесь?

Не отвечая, Тамсин пронзила ее взглядом, холодным как сталь. У Вайолет аж пальцы в ботинках “док мартенс” скрючило. Ни малейших сомнений в том, на чьей стороне их подруга.

– Нет, – не сразу вымолвила она и еще помолчала потом, мучительно, прежде чем тихо вздохнуть. – Он у своей сестры. Они поедут к родителям. В Йоркшир. Сожалею, но ты опоздала.

Можно ли чопорно закрыть дверь? Если да, то Тамсин это удалось.

Из Вайолет словно воздух выпустили. Ее жест отвергнут. Настроившись на трудный разговор и лишившись возможности его провести, она почувствовала, как внутри у нее роится опустошающий страх. “Мне позарез нужно его увидеть, – подумала она, – увидеть и все исправить”.

Вскочив в поезд до Йорка и шлепнувшись на сиденье, Вайолет сказала себе, что сердце ее колотится бешено от того, что пришлось бежать по платформе. Но как ни пыталась она вчитаться в невнятную статью под названием “Усмирить поцелуем: как Бенедикт затыкает рот Беатрис”, сердце все колотилось и колотилось. Отчаявшись справиться со статьей, Вайолет взялась за потрепанный томик “Доводов рассудка”, но и Остен не удалось отвлечь ее от собственной драмы.

Роуз выглядела ничуть не дружелюбней Тамсин, когда открыла дверь Фарли-холла.

– О, привет.

Тут с визгом прибежала на толстеньких ножках Сьюзен и воткнулась лицом в икры Роуз. Выглянув из‐за матери, узнала Вайолет и подбежала обняться.

– Боже, как ты выросла! – Вялые, бессмысленные слова. Но Вайолет изо всех сил старалась, чтобы такие мысли не прорвались в ее мозг.

В последний раз она видела Сьюзен, когда их с Элом попросили вечерок посидеть с ней, незадолго до отъезда в Сан-Франциско. Уложив ее спать, в состоянии какой‐то кроткой, смутной мечтательности они заговорили о детях, что будут у них когда‐нибудь и свои собственные – потом, когда они совсем повзрослеют, в том будущем, где Эл станет уважаемым политическим журналистом, а Вайолет – ученым с именем, и они весь мир вместе объедут, и мир этот к тому ж лучше приспособлен станет, чтобы растить в нем детей…

Какая наивность, покачала головой Вайолет, стараясь не слишком стискивать Сьюзен, и с подступом тошноты подумала: что, если тот жизненный выбор, который она сейчас делает, в принципе помешает им с Элом иметь детей? И потом: да хочет ли она вообще теперь того будущего, каким оно тогда им представлялось?

– Да, я выросла, – сказала Сьюзен, выпустив Вайолет из своей липковатой хватки и подняв ручку над головой. – Скоро я стану такой высокой, как мама!

– В чем это ты, чем тебя бабушка накормила? – тут же отвлеклась Роуз на состояние рук и рта дочки.

– Торт! – радостно объявила Сьюзен, сделала разворот на сто восемьдесят градусов и побежала назад к запретным удовольствиям.

Роуз покачала головой, когда навстречу девочке донеслось бормотание ласковых голосов.

– Я что, не вовремя? Помешала? – спросила ее Вайолет.

– Да, но не мне. И не Берти тоже. Это мама устроила “утро за чашкой кофе”. Местные дамы угощаются липкой французской выпечкой, а взамен жертвуют на благотворительность. У мамы “миссия”. Она затеяла сбор в пользу маленьких африканок, которых необходимо научить читать и писать. Она этим буквально одержима.

– Ну, по‐моему, вполне достойное дело. Все лучше, чем, я не знаю, помогать престарелым цирковым пони или что‐то такое…

– Да-да. И кроме того, это держит ее… на плаву, – суховато сказала Роуз, но за интонацией снисходительной усталости Вайолет расслышала что‐то еще. Самую капельку гордости? Или чуточку облегчения?

– В любом случае, сомневаюсь, что ты здесь ради эклеров. Берти в саду, подальше от них всех. На твоем месте я поступила бы так же.

Вайолет кивнула. По крайней мере, не придется лицом к лицу столкнуться с Амелией. Они встречались по разным поводам, но Эл предпочитал как можно меньше общаться с родителями. Вайолет слышала всякие истории и не могла не сопереживать. Ужас унижения, пережитый им из‐за страсти Амелии к выпивке, истончил даже его воспоминания. И хотя Вайолет бывала свидетелем тому, как недопустимо третирует мать Эла, и всем существом ему сострадала, к ней самой Амелия относилась совсем не так плохо. Объяснялось это, скорей всего, тем, что она училась в магистратуре, а потом стала писать докторскую; Амелии нравилось расспрашивать ее, чем именно она занята и к какой карьере стремится.

Сад были почти гол, упорная изморозь высветлила закаменелую землю в бледно-зеленый, как мята, цвет. В зимней пустоте шаги Вайолет похрустывали особенно звучно.

Она знала, где найдет его, под старым дубом в самом конце сада. Голые ветви, будто желая защитить Эла, широко раскинулись над скамьей, которая обнимала ствол.

– Привет.

– Вайолет? Что ты тут… – В руках у него листок бумаги и ручка. Он поспешно сунул и то, и другое в карман пальто.

– Я… Я хотела поговорить с тобой.

Вайолет думала, что они сразу падут друг другу в объятья, ведь сесть в поезд – с ее стороны само по себе жест примирения. Но Эл остался сидеть, отрешенно куда‐то глядя.

– Мне Тамсин сказала… и я поехала на вокзал…

– Я понял.

– Послушай, Эл. Ты прости меня насчет того дня, мне очень не по себе из‐за этого, прямо охоту устроили, нападение из засады…