Читаем без скачивания Нежеланное путешествие в Сибирь - Андрей Амальрик

Жан Амальрик приехал в Россию с целью разбогатеть и открыл в Москве кружевную мануфактуру. Однако он отличался пристрастием к бутылке и в пьяном состоянии сгорел вместе со своей женой, домом и фабрикой. Чудом спасся только его четырехлетний сын, тоже Жан, которого по-русски стали называть Иван Иванович, мой прадед. Заботу о мальчике взяла на себя французская колония в Москве, особенно полюбил его один старичок-француз, перед смертью открывший ему секрет составления красок. Благодаря этому Иван Иванович стал впоследствии старшим мастером на ситценабивной фабрике Гюбнера, которая существует и поныне. Женился он на дочери московского купца первой гильдии Белкина, против воли ее родителей: он умыкнул ее из Новодевичьего монастыря, где она находилась на воспитании. От этого брака у него родилось три сына и одна дочь; старший сын, Сергей Иванович, был моим дедушкой. Прадед отличался характером суровым и вспыльчивым: если, возвращаясь с фабрики, он заставал жену, попивающую чай с кумушками, чего он не любил, то сразу же выбрасывал за окно скатерть вместе со всеми чашками и вазочками. Так же доставалось от него и рабочим, которых он в ярости мог колотить палкой. Правда, он тут же давал рубль, так что некоторые рабочие даже старались специально вывести его из себя. Тем не менее среди рабочих он пользовался уважением, и когда начались забастовки, его единственного из мастеров не вывезли на тачке. Был обычай во время беспорядков нелюбимых мастеров вывозить на тачке с фабрики или завода. Сам прадедушка был социалистом, но прудонистского толка, и Маркса крайне не любил. Кончил он трагически. Он ослеп, и доселе независимому и властному человеку пришлось бросить работу и жить у своих сыновей. Вдобавок он не мог читать, к чему привык с детства. Не вынеся этого, он перерезал себе горло, чуть ли не на глазах своего внука, моего маленького отца.

Дедушка мой, Сергей Иванович, был фигурой во многих отношениях менее замечательной, чем его отец. Был он человек довольно ограниченный, но решительный. В детстве он захотел доказать, что он «ни в огне не горит, ни в воде не тонет»: разжег у себя во дворе костер, поставил в него бочку с водой и сам залез в нее. Насилу его удалось спасти. Он отличался необычайной физической силой. Воинскую повинность он отбывал в Преображенском полку, и, пораженный его силой, император Александр III согнул руками и подарил ему серебряный рубль. Александр III, как известно, тоже отличался необыкновенной физической силой. Рубль этот долго хранился у нас в семье, пока не пропал во время последней войны. Дедушка никогда не болел, может быть, именно поэтому его сразила первая же болезнь. Он умер от тифа в 1921 году на Украине.

Бабушка была лет на десять моложе деда, но отличалась характером взбалмошным и властным и забрала его в свои руки. Брак этот, как можно думать, был не очень удачным, и всю любовь бабушка перенесла сначала на своего единственного сына, моего отца, а потом на единственного внука. И для меня мое детство делится на две половины: светлую — до смерти бабушки в 1947 году, и более темную, после ее смерти. История ее семьи тоже очень любопытна. Ее дед, мой прапрадед Тит Ложечко, был небогатым украинским помещиком. Незадолго до освобождения крестьян он приревновал свою крепостную любовницу к одному дворовому, топором убил обоих и, чтобы скрыть следы преступления, замуровал обоих в стену своего дома. Однако дело открылось, он был лишен дворянства и сослан в Сибирь на каторгу. Он, видимо, вообще отличался садистскими наклонностями — еще до этого убийства двое его детей мальчиками бежали от него в Америку. Не знаю, что стало с младшим, но старший брат, Онуфрий Титович, мой прадед, работал там машинистом на железной дороге. Впоследствии он вернулся в Россию, как раз когда у нас начался железнодорожный бум, и стал начальником Курского вокзала. По дороге в Россию он женился в Швеции на дочери пастора из одной маленькой деревушки. Все жители этой деревни, включая пастора и его дочь, страдали летаргическим сном, будто бы даже прадедушка нашел дочь пастора полузамерзшей, спящей в снегу и, пораженный ее красотой, спас ее от смерти. Мой отец проспал в детстве целую неделю, а его двоюродный брат до сих пор постоянно носит с собой открытку, что он не умер, а спит летаргическим сном, на тот случай, если он вдруг заснет, а его по ошибке вздумают хоронить. От этого украинско-шведского брака родилось трое детей: сын Николай и две дочери. Старшая, Клавдия, моя бабушка, родилась под колесами поезда: ее мать, уже на сносях, переходила железнодорожные пути у Курского вокзала и, чтобы не обходить товарный поезд, решила пролезть под вагоном. В этот момент поезд тронулся, и, пока над ее головой пробегали вагоны, от страха она родила. С детства бабушка отличалась характером независимым, поссорилась со своей матерью и несколько лет жила у одинокой карелки. Двадцати одного года она вышла замуж за моего деда, который познакомился с ней на балу в Благородном Собрании, закружил в вальсе, подхватил на руки и увез в карете.

В 1906 году у них родился сын Алексей, мой отец. Он рос в московской обеспеченной семье, в квартире на Разгуляе, в атмосфере среднего достатка, либеральных разговоров и зимних поездок к дедушке на извозчике через всю Москву, минуя Спасские ворота, где вспоминался известный стишок:

Кто царь-колокол поднимет,кто царь-пушку повернет,шапку кто, гордец, не снимету Кремля седых ворот?!

Восьми лет его отдали в коммерческое училище. Родители работали в акционерном страховом обществе «Россия» и хотели, чтобы сын стал коммерсантом или инженером. Бабушка была страховым агентом, ее кабинет находился в большом угловом доме на Лубянской площади, где сейчас одно из управлений КГБ.

Внезапно привычный порядок, который казался таким прочным и незыблемым, перевернулся вверх дном. Рухнуло и страховое общество, да никто и не стал бы страховать или страховаться: человеческая жизнь утратила всякую цену. Трудно стало понять, что хорошо и что плохо: в Учредительное собрание бабушка голосовала за кадетов, а дедушка за большевиков. В доме не было куска хлеба, зато большие запасы шоколадного какао и черной икры, которые спешно распродали Эйнем и Чернышев. Перезимовав в Москве, семья решила ехать на юг, навстречу двигавшейся с юга Добровольческой армии. В маленьком городе Обояни под Харьковом дедушка, год назад голосовавший за большевиков, расплакался, увидев трехцветный флаг и броневик с надписью: «За Русь святую!» Однако броневики с трехцветными флагами снова повернули обратно на юг. Сгоряча дедушка и бабушка хотели эмигрировать во Францию, «на старую родину», но, к счастью, решили остаться в России.

Когда кончилась гражданская война, отцу шел пятнадцатый год. Нужно было искать работу. Отец добровольцем вступил в Красный гусарский полк по борьбе с бандитизмом, привлеченный, видимо, его романтическим названием. Полк этот ликвидировал остатки многочисленных банд на Украине. Однако спустя год бабушка с сыном и племянником поехали назад в Москву. Вскоре по их прибытии пришла телеграмма о смерти деда.

В Москве бабушка начала работать в Госстрахе, и они с отцом поселились в той же комнате на Никитстком, впоследствии Суворовском бульваре, где прошли мои детство и юность и где делали обыск Бушмакин и Киселев. После долгих мытарств отец устроился работать осветителем на кинофабрику, впоследствии с кинохроникой он объездил всю страну. В 1928 году он женился на моей матери, которая работала в то время ассистентом режиссера. Она была старше отца на шесть с половиной лет, но до самой войны сохранила необычайную моложавость. Я родился в 1938 году и был долго ожидаемым и желанным ребенком.

Отец, которого революция застала в третьем классе коммерческого училища, никогда не оставлял мысли учиться дальше. Особенно повлиял на него в этом отношении старший брат моей матери, Евгений Григорьевич Шаблеев. О семье моей мамы и о дяде я уже говорил ранее. Дядя был человек очень разносторонний, окончил он Коммерческий институт, а также историко-филологический и юридический факультеты университета. Дядя очень любил поэзию, был другом нашего великого поэта Велимира Хлебникова. Заниматься ему пришлось разными вещами: он был художественным руководителем студии мультфильмов, директором музея в Донском монастыре, следователем прокуратуры по особо важным делам. В 1937 году он был арестован, ему собирались дать пять лет, что по тем временам было минимальным сроком и давалось просто «на всякий случай», но дядя, видимо, был идеалистом: слишком отвратительным вблизи показалось ему то, что он долгое время считал нужным или хотя бы закономерным для России, на суде он вышел из себя, сказал, что «это не советский суд, а фашистский застенок», и поплатился за это жизнью.

Не без влияния моего дяди отец окончил рабочую аспирантуру Института кинофотоискусства и в 1935 году поступил на исторический факультет Московского университета. Не успел он поступить, как тут же был отчислен: надо было освободить места для людей с партийными рекомендациями. С огромным трудом, дойдя до министра, отцу удалось отстоять свое право учиться.