Читаем без скачивания Артефакт - Дмитрий Иванов

– А что будем делать? – спохватился я, но, кажется, снова отыскал не те слова… Господи, да я просто вел себя как девчонка! Что она со мною сделала?!

– Покажешь мне какие-нибудь фокусы?

Ее улыбка могла бы соблазнить самого папу римского, но мне было так муторно, что я и думать не мог ни о каких таких фокусах; к тому же мой бок и спина разламывались от боли: наверняка пора было сменить повязку.

– Слушай, – сообразил вдруг я, – ты же вроде хирург…

– Откуда ты знаешь? – удивилась она.

– Фокус такой, – сказал я устало, но, кажется, мне удалось-таки переломить ситуацию – я перестал чувствовать себя идиотом, хотя это был и нечестный прием.

– А еще?

– Ты умеешь обращаться с оружием.

– Верно, – прищурилась она.

– Парень твой погиб.

Мгновенно посерьезнев, Юля молча смотрела мне в глаза, пытаясь, очевидно, разгадать секрет фокуса.

Однако меня роль оракула в сложившихся обстоятельствах совершенно не прельщала, и ни выкручиваться, ни, тем более, морочить девушке голову у меня не было ни малейшего желания.

– Извини… Все очень просто, – вздохнул я. – Мы с тобой знакомы в другой жизни.

Правду действительно было говорить просто, просто и легко… Даже с учетом того, что все от этого выворачивалось наизнанку, и я выглядел человеком, морочащем девушке голову… Захочет ли девушка иметь дело с таким человеком или пошлет его подальше?

Но нет… Ее проницающая серьезность снова растаяла, обернувшись такой уже привычной, доверчивой улыбкой.

– Ладно, – сказала она. – А близко мы знакомы в другой жизни?

– Перевяжешь мои раны? – спросил я.

– Ты о руке?

– Нет, с рукой все в порядке, – усмехнулся я. – Только спину…

Юлия жила в небольшой, но очень уютной квартирке на последнем этаже, с окнами на Загородный. Пока она бинтовала мне спину, цокая языком, но не задавая вопросов, я смотрел сквозь распахнутое окно на вечерний проспект, по которому все еще неслись машины… Странно было сознавать, что этот зыбкий лживый мир, утерявший, казалось бы, все свои ориентиры, существующий лишь по инерции, – оказался более надежным пристанищем, чем прочие «царства» (как высоких, так и низменных истин), увязнувшие в своей призрачной автономии и стремительно идущие ко дну. Здесь, во всяком случае, сохранялась хотя бы видимость жизни. Чем он был, этот мир? Какая стихия хозяйничала здесь?..

Юлия повернула меня к себе лицом и завязала белый бант у меня на животе.

– Ты замечаешь, что здесь что-то не в порядке? – спросил я.

– Что?… – Она беспокойно окинула взглядом комнату. – Утром делала уборку…

– Я пошутил, – сказал я.

Кегля снова куда-то пропал, и у меня не было в этот раз никаких оснований подозревать в очередном самоуправстве медальон: различия между реальностями в последнее время стали слишком уж очевидными, чтобы я мог обмануться. Но мобильный Виталика был выключен, а домашний телефон отделывался длинными гудками. На всякий случай я заехал домой к родителям Кегли, но – без толку. Тогда я добросовестно прочесал ближайшие забегаловки, из расчета, что Виталиком с утра управляло жестокое похмелье, однако и среди страждущих его не оказалось. Что мне было думать?.. Может, конечно, у Кегли вдруг появились какие-то очень важные дела, и он отключил трубку, чтобы я его не доставал своими «инородными» заботами, но мне в это не верилось. Существовало ведь и еще одно объяснение пропажи Виталика: мог, наконец, «оживиться» похороненный медальон. Все это меня сильно тревожило, но, что еще предпринять, я не знал и решил пока заняться другими делами.

В травме, куда я обратился с просьбой снять с меня гипс, никто не стал углубляться в мою историю болезни – мне просто назвали цену, и я оплатил услугу. Меня не удивил этот оголтелый прагматизм, только я уже не мог вполне трезво оценить – является ли он следствием ущербных изменений реальности или так было всегда… На всякий случай я проявил инициативу и сделал рентген. Если у местного травматолога не было причин морочить мне голову, то моя рука действительно была в порядке. Впрочем, я склонен был в это верить: на мне всегда все заживало как на собаке.

Кегля нашелся сам – позвонил мне на мобильник.

– Как дела? – поинтересовался он как ни в чем не бывало.

– Где ты был? – спросил я.

– Дома. А что?

– Я заезжал к тебе домой.

– Серьезно?.. Вообще-то, я только что проснулся.

– А трубку зачем отключил?

– Не знаю… Я вчера здорово надрался?..

Мы встретились у Чернышевской и зашли пообедать в кафе. Тут деньги брали авансом, и у Кегли не возникало искушения демонстрировать персоналу свои потребительские фокусы, а у меня все еще было полно денег. Я рассказал ему о своих вчерашних похождениях, и он, кажется, проникся чувством глубокого патриотизма к своему «нынешнему» отечеству.

– Да, повезло нам, что мы тут оказались, – покачал головой Кегля, с наслаждением опустошив бутылку пива, призванную поправить ошибку в его вчерашних метаболических расчетах.

– Да уж, не всем так везет, как тебе, – согласился я.

– А что это с твоей рукой? – насторожился вдруг Виталик.

– В смысле?

– Ты же… Нет, ничего, – залепетал он. – В смысле… Извини, это я так…

Я рассмеялся: у Кегли явно усиливались признаки паранойи, но мне это было знакомо…

– Мне сняли гипс, – успокоил его я.

– Раз ты его видел, значит, и он мог тебя видеть, – сказал Кегля. – И может знать про твой гипс…

– Не стоит все так усложнять. Если тебе суждено погибнуть от моей руки – никуда не денешься, – ухмыльнулся я.

– Сволочь ты, – вздохнул Виталик.

Кегля опять напросился ко мне в гости: мы с ним превращались просто в каких-то неразлучных друзей, хотя, на мой взгляд, нас объединяло скорее вынужденное безделье, чем какие-то общие интересы: пользы от наших бессмысленных телодвижений по-прежнему не было никакой.

Мы шли по городу, и я рассеянно вслушивался в его неумолчное бурление. По сути, этот город ничем не отличался от того, который я знал прежде. В чем же заключалась его ущербность? В каких-то нелепых человеческих поступках и словах, произносимых кем-то без должного смысла? Но разве так не было и раньше? Если бы у меня отсутствовал опыт, позволивший мне взглянуть со стороны на эту хлопотливую реальность, выйти за ее пределы, – разве смог бы я давать подобные оценки? Большинство людских разговоров были пусты всегда, даже если нам хотелось думать иначе. Чаще всего мы говорили о делах, и это считалось достойным занятием, в отличие от праздной болтовни, но что происходило на самом деле? Наши дела требовали к себе внимания, и мы их усердно обслуживали: дела всегда были важнее разговоров, даже самые дурацкие из дел. И нам всегда казалось, что в них и кроется хоть какой-то смысл нашего скоротечного существование – ведь именно куцые сроки нашего пребывания в этом мире и заставляли нас лихорадочно спешить…

Сейчас мы с Кеглей психологически выпали из этой всеобщей захватывающей гонки – и вдруг выяснилось, что заняться-то нам совершенно нечем. И если бы не спонтанные развлечения, которые устраивал мне медальон, я бы, наверно, просто свихнулся от безделья… А все потому, что «дела земные», которыми я был так озабочен раньше, теперь не вызывали во мне ни малейшего интереса, и, честно говоря, я подозревал, что, вернись все теперь же на «круги своя», этот интерес во мне уже вряд ли пробудится…

Народу на улицах было немного, машин тоже. Или мне так только казалось? Может быть, сегодня просто воскресенье, потому и мало народу на улицах: все разъехались по дачам – у кого есть, – а остальные проводят законный выходной, наслаждаясь любимыми сериалами? Я ведь совершенно потерял счет времени…

В общем, этот мир выглядел совершенно нормальным, и все тут было в порядке. С чего я, собственно, взял, что он ненормален? С подачи Кегли, одержимого своими паразитическими выкладками? Но ведь не все же ему сходило с рук… А сколько раз я и раньше сталкивался с тем, что чьи-то идеи и выходки казались мне бредом сумасшедшего? Во всяком случае, явно помешанных граждан на улицах города нам еще не попадалось.

Однако я все же поспешил с выводами…

Уже на Кирочной, возле самого моего дома, я увидел человека, который определенно выбивался из заурядного течения жизни. Он стоял на бровке тротуара, вперившись взглядом в стену перед собой, и это самое «течение» зримо огибало его и льнуло к стене: прохожие буквально шарахались от этого человека. Не знаю, отчего так сносило прохожих, но я и сам убавил шагу.

– Ты чего? – насторожился Кегля.

– Гельман… – сказал я, остановившись в нескольких шагах от одинокой фигуры, вносившей такое смятение в ряды мирных граждан.

Гельман повернул голову и посмотрел на меня. Он так сильно изменился, что узнать его было трудно: лицо осунулось, волосы растрепаны, лысина, которую он всегда тщательно маскировал зачесом, блестела как лакированная. Но сильнее всего изменился взгляд. Раньше в этих глазах я неизменно отмечал ум и внутреннюю силу, теперь же они были мутны, как река в половодье…