Читаем без скачивания Слабость Виктории Бергман (сборник) - Эрик Сунд

Она достала кассеты с Викторией Бергман, сунула одну из них в магнитофон и нажала на пуск. Услышав голос Виктории, она взяла блокнот, положила его на колени, откинулась на спинку и закрыла глаза.

…конечно, она всегда знала, трусливая корова, хотя притворялась, будто нет ничего странного в том, что она просыпается в одиночестве и находит его у меня, а на полу валяются его трусы с желтыми вонючими пятнами.

София пыталась отделаться от навязчивых картин, которые нес с собой голос Виктории. Я должна быть профессионалом, думала она, нельзя принимать все близко к сердцу. Но тем не менее в сознании возникал образ отца, который крадется в комнату дочери.

Ложится рядом с ней.

София представила себе запах плоти, ей стало трудно дышать, ее начало подташнивать.

Повсюду тошнотворное, такое, от чего не отмоешься.

…а ругаться-то я не могла, поскольку тогда получала подзатыльник и начинала плакать под радиопрограмму “Концерт по заявкам”. Огурец на печеночном паштете был достаточно соленым и без моих слез, по– этому я предпочитала молчать, подпевать и отвечать на вопросы. Здорово, что мы сюда приехали, да, я хочу навестить кузину, которая живет в Эстерсунде, Боргхольме или где угодно. Отец говорил, что существует так много дураков, что хватило бы и половины, и я всегда соглашалась. Я продолжала напевать, сидя с покрывшимся пенкой какао, а его рука снова оказывалась там, как только мать отворачивалась…

София чувствовала, что больше не в силах слушать, но что-то не давало ей выключить магнитофон.

…и можно было бежать еще дальше и быстрее, но этого всегда оказывалось недостаточно для получения приза, который могли бы поставить на книжную полку рядом с фотографией мальчика, не захотевшего плыть после того, как посмотрел на вид…

Голос делался интенсивнее, выше, но сохранял прежнюю монотонность.

Диапазон и тембр менялись.

Вначале бас.

…а хотел только обниматься, но он уже нашел себе новую, которая могла сопровождать в отпуск… Затем альт.

…и возиться с ним, раз ее возьмут с собой аж в Падьеланту…[60] Меццо-сопрано, сопрано, тоньше и тоньше.

…и бродить по двадцать километров в день, и нюхать золотой корень – единственное, что казалось интересным, поскольку под ним было нечто не противное…

По-прежнему не открывая глаз, она пошарила по столу, нащупала магнитофон и спихнула его на пол. Тишина.

София открыла глаза и посмотрела в блокнот. Три слова.

ПАДЬЕЛАНТА, ЗОЛОТОЙ КОРЕНЬ.

О чем же Виктория рассказывала?

О чувстве бесправия, когда тебя без всякого предупреждения выдергивают из привычной жизни?

О поисках защиты в неприкосновенности, когда ты недостижима?

София ощущала полную растерянность. Ей хотелось понять, но казалось, будто Виктория полностью растворяется. Куда бы Виктория ни посмотрела, она оказывалась лицом к лицу с самой собой, а пытаясь найти себя, она находила лишь незнакомого человека.

София закрыла блокнот и приготовилась идти домой. Посмотрела на часы – без двадцати десять, значит, она проспала почти пять часов.

Тогда понятно, почему у нее разболелась голова.

Гамла Эншеде

После встречи с Софией Цеттерлунд Жанетт было трудно сосредоточиться на работе. Встреча взволновала ее, но чем именно, она объяснить не могла. Ей хотелось снова увидеться с Софией. Да, она просто с нетерпением ждала пятницы.

Сворачивая с Нюнесвэген, она чуть не столкнулась с выехавшей слева маленькой красной спортивной машиной, которая, в соответствии с правилом помехи справа, обязана была ее пропустить. Сердито нажав на гудок, Жанетт увидела, что это Александра Ковальска.

Проклятая дура, подумала она, но радостно помахала рукой. Александра помахала в ответ и, извиняясь, покачала головой.

Припарковав машину у дома и войдя в дверь, она обнаружила, что Оке жарит на кухне фрикадельки и прямо светится от радости. Жанетт села за накрытый стол.

– Представляешь? – сразу же начал он. – Заезжала Алекс и рассказала, что выставка в Копенгагене развешана и я уже продал две картины. Вот, смотри! – Он вытащил из кармана какую-то бумагу и бросил на стол. Жанетт увидела, что это чек на восемь тысяч шведских крон.

– Это только начало, – засмеялся он, помешивая в сковородке, а потом подошел к холодильнику и достал две бутылки пива.

Жанетт сидела молча и размышляла. Значит, вот как бывает, когда все меняется кардинальным образом. Утром она волновалась, хватит ли им денег до конца месяца, а сейчас, несколько часов спустя, она сидит с чеком на больше чем два месячных оклада.

– Ну что опять не так? – Оке стоял перед ней, протягивая откупоренную бутылку пива. – Тебя не радует, что я наконец стал немного зарабатывать на том, что ты все годы считала моим хобби?

Она услышала в его голосе разочарование.

– Оке, ну почему ты так говоришь? Ты же знаешь, что я всегда в тебя верила. – Она собиралась погладить его по руке, но он уклонился и отошел обратно к плите.

– Да, так ты говоришь теперь. Но всего пару недель назад ты ныла, утверждая, что я безответственный.

Он обернулся и улыбнулся ей. Но не своей обычной улыбкой, а скорее надменной.

Видя его самодовольство, она почувствовала, что начинает злиться. Разве они не вместе проделали этот путь? Неужели он закрывает глаза на то, что в течение всех лет их совместной жизни наличие еды на столе и красок на его палитре обеспечивала она? Оке подошел к ней и обнял.

– Извини меня. Я наговорил глупостей, – сказал он, но ей показалось, что его слова прозвучали неискренне. – Алекс говорит, что в воскресенье “Дагенс нюхетер” опубликует рецензию, а потом они еще хотят взять у меня интервью для субботнего приложения.

Черт, я действительно это заслужил!

Он вскинул руки так, словно забил гол.

Белые горы

– Трудно было найти? – спросила София, открыв дверь. – Вовсе нет, – ответила Жанетт. – Моя карьера копа началась много раньше, чем изобрели GPS.

София фыркнула и пригласила Жанетт войти.

– В кухне, как я говорила, сейчас обстановка нежилая, поэтому нам придется обосноваться в гостиной.

Жанетт вошла и почувствовала раздражающий обоняние незнакомый запах. Если дома в атмосфере доминировали терпентин и старая спортивная форма, то здесь атмосферу отличал запах почти стерильной чистоты, смешанный со слабым цветочным ароматом и духами Софии. Жанетт это понравилось, или же она просто оценила разницу.

Она давно не ходила ни к кому в гости и впервые за очень долгое время чувствовала, что ей рады.

– Некоторые живут на широкую ногу, – сказала Жанетт, оглядевшись в просторной, не перегруженной мебелью гостиной. – Я имею в виду в центре города, да еще в одиночестве.

София попросила ее сесть на диван, а сама повесила ее плащ.

Жанетт уселась, издав глубокий, облегченный вздох.

– Иногда я готова отдать все что угодно, лишь бы прийти домой и просто посидеть. – Она откинула голову на спинку дивана и посмотрела на Софию. – Никаких нетерпеливых взглядов, никаких крадущихся шагов, планирований ужина, вымученных разговоров перед телевизором – мечта!

– Возможно, – многозначительно улыбаясь, проговорила вошедшая в комнату София, – правда, бывает и довольно одиноко. Иногда мне хочется просто продать квартиру и переехать. – Она достала из горки два бокала, наполнила их вином и села рядом с Жанетт.

– Вы очень хотите есть или можем немного подождать? Я купила разной итальянской еды.

– Я спокойно могу подождать.

Они посмотрели друг на друга. София подняла бокал и предложила перейти на “ты”. Жанетт с удовольствием присоединилась к тосту.

– А куда бы тебе хотелось переехать? – возобновила тему Жанетт.

– Ну, если бы я знала, то продала бы квартиру прямо завтра, но я не имею понятия. Возможно, за границу.

– Звучит увлекательно, но вряд ли излечит от одиночества.

– Наверное, я поверила мифу о замкнутости шведов, – засмеялась София, – и полагаю, что, стоит переселиться в континентальную Европу, как все вокруг сразу станет душевным и приятным.

Жанетт рассмеялась в ответ, но уловила в этом утверждении серьезность. Холод. Можно подумать, она сама его не ощущает. – Меня скорее привлекает мысль о возможности не понимать того, что говорят люди.

Улыбка сошла с лица Софии.

– Серьезно? Ты действительно так думаешь?

– Вообще-то нет, но иногда приятно было бы оправдывать языковым барьером то, что ты не понимаешь чьих-то слов…

Жанетт почувствовала, что, возможно, слишком открылась. Однако что-то в Софии располагало ее к тому, чтобы не цензурировать, как обычно, свои мысли, прежде чем облечь их в слова и высказать.