Читаем без скачивания Весь мир на блюдечке сметаны - Виталий Бодров

Глава 15

Вам приходилось просыпаться утром с больной головой, слипшимися веками и ощущением, что во рту кто-то отметился? Когда каждый звук вызывает протяжный стон, а поворот головы вызывает опасения, что она вот-вот оторвется? А мучительные сожаления, когда она все же остается на месте? А безжизненная пустыня на том месте, где вчера еще было горло?

Мне повезло. До сегодняшнего дня я подобных ощущений не испытывал. И если вот прямо сейчас не помру, то и в будущем обойдусь. Потому как отныне — никаких пьянок.

Из забытья меня вытаскивает надоедливый звук. Не сразу понимаю, какой именно, сознание разгорается медленно, словно костерок из лучины. Пытаюсь провалиться в ласковое забытье обратно, не получается. С трудом открываю глаза, ничего не вижу, ресницы склеены намертво злым колтуном. Протереть не получается, руки отчего-то не поднимаются, хотя пальцы вполне себе шевелятся. Ладно хоть не сломаны, уже хорошо.

Старательно моргаю, стараясь прочистить ресницы. Что-то смутно различаю, с каждым стуком все яснее. Так, что-то вижу. Ну-ка…

Деревенская площадь полна народа, люди возбужденно переговариваются, тычут в меня пальцем. Все при факелах, рожи злые.

Я же стою на помосте, привязанный к деревянному столбу. Вокруг навален хворост, аккуратно уложены дровишки. Как-то мне такой расклад не нравится, может, еще сон продолжается? Надо себя ущипнуть, да вот беда — руки за спиной связаны туго, не получается. Запястья затекли уже, веревки глубоко врезались в кожу, больно. Стало быть, не сон, но ведь и явью этот кошмар быть не может.

— Очнулся, едун! Смотрите, очнулся!

Я попытался сказать, что я ведун, но обнаружил кроме пустыни в глотке еще и кляп во рту. Вообще-то логично, колдодей много чего может натворить напоследок, коли ему рот не забить. Но я-то ведь не чарун? Или да? Превеликий, голова моя!

Перед глазами все плывет, слабость такая, что непременно бы упал, если б не веревки. Вдобавок холодно — одежды на мне никакой, а ночи даже в конце весны еще прохладны. Ну не беда, простыть не успею — сейчас костерок разожгут.

— Признаешь ли ты себя виновным в колдодействе проклятом? — сурово вопрошает голова. — Отвечай, жрец!

— Едун, — поправил кто-то из толпы.

— Один пень, — отмахнулся голова. — Отвечай!

Я злобно замычал, стараясь освободить рот. Безрезультатно, сработано на совесть, словно не пейзане постарались, а заслуженные княжьи каты. Какие таланты порой в глубинке встречаются, просто диву даешься.

— Голова, у него ж рот забит, — заметил кто-то из толпы. — Как он тебе ответит?

— Вытащить кляп! — скомандовал седой, угрюмо зыркая из-под косматых бровей.

— Ты что, голова? А ну как чаронёт? Жги его да вся недолга! — возроптала толпа.

Серьезно настроены пейзане. Если богатырь мой на помощь не придет, сожгут ведь, честное слово, сожгут! Где его носит, когда он так нужен?

— Жги! Едуны — оборотню первые помощники! У-у-у, колдодей окаянный, ничего, вот огню тебя предадим, спадут с богатыря чары нечистые, он-то нам волколака добыть и поможет!

Голова как-то сама собой прошла, словно и не болела. Еще раз попробовал вытащить кляп, — хоть прокляну перед смертью деревню, как ведуну положено. Обидно ни за что помирать, сил нет. Только рот освободить, я им такой наговор прочту, сто солнц только пустынные колючки расти будут, да и то из ушей.

— Успеем сжечь, — непререкаемо изрек голова. — Сперва вызнать надо, какое колдодейство на нас напустить собирался, и не успел ли уже малость напакостить? А если вдруг чаровать начнет, так Негун его по башке дрыном приголубит.

— Угу, — подтвердил здоровяк, покачивая немалого размера колом.

— Готов? Рогдей, вытаскивай кляп!

— А чего сразу Рогдей? Чуть что, сразу Лысый! Сам вытаскивай, я почем знаю, может, он на меня плюнет. У едунов слюна ядовитая, знает кто?

— Вытаскивай, Лысый, не тяни, — загудели пейзане. — Ночь на исходе, спать охота. Давай, нам его жечь еще, время-то идет.

— Да не буду я, — упирался Рогдей. — Пусть вон Боляр-Третий тащит или кузнец. Мне бабушка еще в детстве говорила — не тронь, Рогдюша, живых змей, дохлых кошек и едунов, не то лихо выйдет. Нашли дурака, едуна трогать!

— Трусливая душонка! Боляр, ты-то хоть не боишься?

— Этого? — Верзила презрительно сплюнул. — Я его за глотку возьму, пусть только дернется — шею сверну, как куренку. Видали мы едунов и таких, и всяких…

Схватил меня за горло, едва не вырвав кадык, выдернул кляп.

— Говори! — Голова поймал мой взгляд и уже не отпускал. — И помни — едва колдодейство почую, Негун тебя по затылку огреет, а Боляр придушит на месте.

Я криво усмехнулся. Пусть лучше задушит, чем на костре сожгут. Сказать не получилось, выдал лишь беспомощный хрип.

— Чего? — Голова не расслышал, приложил ладонь к уху. Пришлось повторить хрип еще раз. Говорить нормально я не мог, вот если б воды глоток…

— Пить хочешь? — догадался голова, внимательно наблюдавший за моими мучениями. — Эй, дайте ему воды! Эвон как в глотке пересохло, только шипеть и может.

О зубы больно ударился ковш, ледяная колодезная вода плеснула в лицо. Торопливо сделал несколько крупных глотков — пока не отобрали. Горло сразу заныло, как перед простудой бывает, да теперь уж неважно. Если Хреногор на выручку не придет, жить мне совсем недолго осталось…

— Рассказывай теперь, — велел голова.

— Что рассказывать? — уточнил я.

— Как волколаку помогал, рассказывай. Что за нечистое колдодейство на богатыря славного наложил и как его снять? На кого порчу навести успел, кому карму испортил, чакры завесил, венец безбрачия наложил? Впрочем, это уже лишнее, и без тебя найдется, кому снять. Говори, я жду, народ ждет.

— Не знаю я никакого волколака, — начал я свою защитную речь. И тут же закончил. Голова кивнул Боляру-Третьему, тот легонько сжал мне горло, и говорить я уже не мог, а мог только пальцами шевелить да хрипеть полуобморочно.

— Вспомнил? — ласково спросил голова. — Говори!

— Да иди ты! — рыкнул я (о, голос вернулся, как вовремя). — Два раза все равно не убьете. А утром богатырь проснется и разнесет всю деревню по бревнышку за соратника.

— Рассеются чары твои нечестивые по смерти, — возразил староста, но неуверенно. Кто нас, колдодеев, знает, может, со смертью только крепче становятся.

— Мечтай, мечтай, — хмыкнул я и тут же захрипел, вывалив язык. Все-таки здоровый этот Боляр. Эх, чуток времени, я б на него такой наговор наложил, что даже правнуки на домовину не поленились бы плюнуть. Ему, не мне. Какая могила после костра?

— Говори! — приказал голова жестко, и я заговорил.