Читаем без скачивания Вокальные параллели - Джакомо Лаури-Вольпи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С чьим же голосом можно сравнить редчайший голос Антонио Котоньи? Он остается одиноким, как вылившаяся из души молитва отшельника среди пустыни в звездную ночь.
Лаури-Вольпи«До сих пор я судил о делах чужих рук… и вот, наконец, хочу поведать о тех произведениях, которые по милости божьей я сам смог создать».
Перефразируя Вазари, скажем так: до сих пор мы рассуждали о чужих голосах, теперь же настал черед поговорить об особенностях и о судьбе голоса самого автора, который вот уже сорок лет несет службу в когорте оперных певцов своей страны.
Где он учился? Лишь короткое время в Римской академии «Санта-Чечилия». Откуда он попал на сцену? Из окопов Подрога и Граппа. Кто разучил с ним «Пуритан», оперу, в которой он дебютировал? Он сам, перебирая непослушными руками клавиатуру разбитого фортепиано. Как ему удалось выдвинуться и сколько понадобилось для этого времени? Один-единственный вечер, когда через три месяца после дебюта он спел «Манон» Массне в римском театре «Костанци». А его артистическая карьера была самой стремительной, какая когда-либо доставалась на долю оперного тенора, так как всего лишь за какие-нибудь два года он перешел из «Ла Скала» в «Метрополитен».
За один вечер (как Баттистини после «Фаворитки») он стал одним из самых любимых, ненавидимых и вызывающих споры оперных певцов. Вторгшись в храм искусства, этот новый голос своим звучанием совершенно профанировал все вокально-педагогические правила того, времени. Как же случилось, что молодой тенор без серьезной подготовки и сценического опыта, выступая в трудных партиях рядом с изумительными голосами, сумел привлечь на свою сторону публику и в крупнейших театрах мира выдержать сравнение с такими певцами, от одной мысли о которых могла исчезнуть смелость у самого самоуверенного нахала? Как смог он устоять перед атаками критики, перед требованиями большой публики, перед ворохом осложнений и трудностей, разучивая одну оперу за другой, чтобы наработать репертуар, переезжая с континента на континент, борясь против прославленных соперников, не мирясь с интригами и несправедливостями, совмещая партии комические, лирические и драматические — и все это не достигнув еще профессиональной зрелости, не отделав своих партий? Разве смог бы он удержаться, паря на неокрепших крыльях, если бы интуиция не подсказала ему, что только он один мог в то время по-настоящему справиться с такими операми, как «Риголетто» и «Трубадур», которые оказались словно специально написанными для его «скандального голоса»? И что «Турандот», «Вильгельм Телль» и «Гугеноты», бывшие настоящими пугалами для его конкурентов, для него самого станут боевыми конями, которые принесут ему победу?
И стоит ли умалчивать, что вокруг этого артиста в его родной стране на протяжении многих лет царила искусственно созданная враждебная атмосфера, и не только в театре — что было бы естественно, — но и общественном мнении из-за клеветы и слухов, распускаемых даже самыми официальными лицами, и что сегодня, забыв все обиды и преследования, не чувствуя ни гнева, ни досады, он все еще по-прежнему крепко сидит в седле после сорока лет непрерывной артистической деятельности и все еще поет в таких операх, как «Пуритане» и «Трубадур», «Сельская честь» и «Фаворитка», «Отелло» и «Риголетто», «Богема» и «Турандот», «Гугеноты» и «Полиевкт»?
В чем же секрет столь долгой неувядаемости, несокрушимости этого голоса, который еще и сегодня можно считать самым прочным, самым выносливым? Секрет кроется в «радости» — в радостности пения.[24] Как важна эта радость, которую певец черпает в видении иного мира, коснуться которого удается во время пения, радость, что рождается иногда из страдания, из мучительных поисков, радость, в которой кроется секрет, делающий голос молодым, лицо улыбающимся, ум ясным, память цепкой, фантазию кипучей, чувство нежным, дух бодрым и чутким! Чутким, в частности, к некоторым причудам природы, которая, например, в случае с Лаури-Вольпи устроила так, что у этого странного тенора переход от среднего регистра к верхнему приходится не на фа-диез, как у нормальных теноровых голосов, а на соль-диез, создавая, таким образом, каверзную проблему… Кажется только сейчас этот голос начинает петь в своем ключе, для которого нужен бы не пятилинейный, а «многолинейный» нотный стан, потому что потенциальный диапазон его звучания простирается от натурального контрабасового фа до натурального сверхвысокого фа.[25] Три октавы звучания, ничего похожего на другие голоса, и сделано это как будто специально для того, чтобы сбить с толку кого угодно.
Как удалось этому певцу сохранить свой голос, такой «уверенный, смелый, радостный», после нескольких десятилетий интенсивной артистической деятельности? Прежде всего потому, что ему удалось избежать болезни подражательства. Зачем ему было подражать Карузо с его излюбленными портаменто и грудными звучаниями, или Бончи с его не менее знаменитыми форшлагами и склонностью к носовым звукам? Дать свободу своему голосу, не запирать его в грудной клетке, освободить его из плена искусственно подавленного дыхания — это значит также освободить сердце и ум. Отсюда и ясность, заразительная радостность этого необычного голоса, который узнаешь среди тысячи других. А то, что необычно — всегда артистично, художественно, ценно, желанно, пусть даже это и отклонение от нормы.
Разве такому голосу можно отказать в праве быть причисленным к категории «особенных»?
Дополнение ко 2-му изданию книги «Voci Parallele»
Сопрано
Параллель Эстер Мадзолени — Магда ОливероЭстер Мадзолени, далматинка, принадлежит к славной плеяде тех сопрано, что расцвели в первое десятилетие нашего века. Она стоит в ряду таких артисток, как Гальярди, Бурцио, Лабья, Фарнети, Пазини-Витале, Поли-Рандаччо. Все эти артистки обладали прекрасными голосами, но они не достигли оглушительной известности по той простой причине, что в те времена не было фоторепортеров, рекламы, журналистов, гоняющихся за новостями, не было интервью, дневников и биографий, которыми можно было бы наводнить популярные журналы, чтобы пощекотать любопытство публики, пресыщенной до тошноты.
Мадзолени, женщина образованная и обладавшая тончайшим чутьем, была неподражаема в «Норме» и в «Аиде». В конце своей карьеры она решила выступить в «Травиате» в миланском театре «Даль Верме», но результат получился сомнительный, как это обычно и случается с сопрано, привыкшими к исполнению статичных образов. Первый акт, с его блеском и разнохарактерностью, не дается голосам мощным, но ограниченным по своему диапазону. Фривольная бездумность романтичной парижанки полусвета и кроющаяся за ней неощутимая, но роковая болезнь плохо сочетаются с физической и вокальной мощью.
Типичной особенностью голоса Мадзолени было своего рода тремоло, которое несколько умаляло благородство ее стиля, столь аристократичного и строгого.
Магда Оливеро — румынка, если не ошибаюсь, — обладает голосом менее мощным и менее драматичным, чем Мадзолени, но она столь же образованна и тонка и схожа со славянкой одухотворенностью звучания, филигранностью оттенков и модуляций. Автор этих строк пел с ней в «Девушке с Запада» и в «Турандот», она была удачной Минни и поэтичной, волнующей Лиу. Ее «атаки» на мецца воче были подлинными шедеврами. Магда Оливеро сегодня была бы голосом номер один среди лирико-драматических сопрано. Быть может, ей в свое время помешало опять-таки тремолирование (оно было свойственно и ей).
Вирджиния Дзеани — Розанна КартериОба эти голоса представляют собой нечто среднее между легким и лирическим сопрано. Одна поет поочередно в «Лючии» и «Мефистофеле», другая — в «Любовном напитке» и «Богеме». Имея столь ограниченный репертуар, они, пожалуй, так и не обратили бы на себя внимание, если бы не их первоклассный артистический темперамент.
У Дзеани темперамент дополняется еще и широтой кругозора — она защитила диплом на факультете литературы. Внешняя миловидность и привлекательность обеих помогает им обезвредить критиков-буквоедов. Публика же сегодня не вдается в тонкости и с готовностью забывает о традициях, если видит перед собой оперных исполнительниц, столь выразительных в своей искренности, столь живых и столь полно отождествляющихся со своими персонажами.
Тенора
Ринальдо Грасси — Франко КореллиПервый из них, туринец, несмотря на конкуренцию Дзенателло, Басси, Паоли и других великолепных голосов того времени, когда Карузо достиг баснословной славы (она объяснялась как подлинными достоинствами его голоса, так и рекламной техникой американцев, для которых пропаганда в коммерции необходима как воздух), отличился в «Аиде» благодаря яркому и энергичному звучанию верхнего регистра, а также благодаря своей стройной и ловкой фигуре. В переходном участке его голос был неустойчивым, неуверенным и неровным, как и у Франко Корелли. Последнему, однако, удалось частично преодолеть это препятствие, переходя «зону стыка» на заглубленном звуке и облегчив ноты верхнего регистра. Он также сумел утвердить себя в «Аиде», самой строгой из вердиевских опер. Не последнюю роль в его успехе играет монументальная фигура, роскошные, часто кричащие костюмы и пара стройных ног — все это особенно ценится у сегодняшней «потерянной» молодежи. Впрочем, не будем умалять достоинств этого артиста, старательно работающего над собой и сознающего свои недостатки. Его карьера развивалась совершенно особенным образом. Ибо между Грасси и Корелли пролегает дистанция огромного размера. Корелли, благодаря нехватке больших голосов, от которой страдает сейчас оперный театр, не встречает никого, кто серьезно угрожал бы ему. Грасси же, родившись гораздо раньше, должен был бороться с добрым десятком крепких и энергичных теноров, любой из которых сегодня был бы королем оперной сцены.
