Читаем без скачивания Партитура Второй мировой. Кто и когда начал войну - Наталия Нарочницкая

В таком же духе была выдержана и согласованная позиция двух стран, сформулированная на франко-британских переговорах, которые состоялись перед началом переговоров в Москве: «Вовлечь Россию в действия на второстепенных направлениях».

Понимая, как дорого время, К. Е. Ворошилов предложил не терять его на ожидание полномочий для британской делегации и приступить к обмену мнениями по существу. Единственно, на чем настаивала Москва, так это на сохранении абсолютной секретности переговоров, предотвращении любых утечек в печать, пока не будет подготовлено согласованное заявление.

Представители СССР вышли на разговор не с пустыми руками. Генеральным штабом Красной армии были заранее разработаны «Соображения по переговорам с Англией и Францией», включавшие несколько вариантов возможного развития военных событий и участия в них РККА совместно с вооруженными силами Великобритании, Франции и их союзников. Существо советского плана на заседаниях 15 и 17 августа раскрыли Б. М. Шапошников, А. Д. Лактионов и Н. Г. Кузнецов.

«Наш проект плана развертывания армии для оказания помощи западным союзникам… — свидетельствовал один из его разработчиков, заместитель начальника Генштаба РККА будущий Маршал Советского Союза М. В. Захаров, — создавался не «на песке» и не против «ветряных мельниц», а на основе точных расчетов, имевших глубокую научную базу, являвшуюся плодом многолетнего кропотливого труда большого числа ответственных работников Генерального штаба»[256].

Первый вариант прогнозируемого генштабистами развития событий предусматривал порядок совместных действий в случае нападения агрессора непосредственно на Францию и Великобританию; второй — когда объектом нападения становилась Польша; третий — когда Венгрия и Болгария при помощи главного агрессора совершали нападение на Румынию; четвертый — когда агрессия была направлена против Турции; пятый — когда агрессия через территорию Прибалтийских стран была нацелена на СССР.

В документе содержались детальные предложения о действиях сухопутных войск, авиации и флотов трех государств, о количестве дивизий, оснащенности боевой техникой и другими средствами вооруженной борьбы. При всех вариантах считалось необходимым нанести основной удар по силам главного агрессора, т. е. Германии, и обеспечить участие в военных действиях Польши как союзника Великобритании и Франции, при этом от нее требовалось выставить не менее 40 дивизий. Варшава должна была также взять на себя обязательство пропустить советские войска к северу от Минска через Виленский коридор и через Литву к границам Восточной Пруссии. Румыния при нападении на нее должна была пропустить советские войска навстречу противнику через Галицию. Имелось в виду, что переговоры с Польшей, Румынией и Литвой по этому вопросу возьмут на себя Лондон и Париж.

Со своей стороны Советский Союз, как сообщил начальник Генерального штаба РККА Б. М. Шапошников, для отражения агрессии в Европе был готов выставить 120 пехотных и 16 кавалерийских дивизий, 9-10 тыс. танков, более 5 тыс. орудий только крупного калибра, 5,5 тыс. самолетов.

По мнению советской стороны, военная конвенция должна была зафиксировать конкретные военные планы союзников, точное количество выделяемых дивизий, морских эскадр, а также танков, самолетов, артиллерийских орудий, боевых кораблей.

Более искренними оказались французы. Как сообщил генерал Ж. Думенк, они располагали 110 дивизиями, 4 тыс. танков, 3 тыс. орудий крупного калибра, около 2 тыс. самолетов.

Англичане не раскрыли весь состав своих сил, заявив лишь, что в случае войны они в состоянии направить на континент 6 дивизий, спешно сформировать 9, а позднее привести в готовность к отправке еще 16. Конкретные сроки отправки не назывались. Британская авиация насчитывала 3 тыс. различных самолетов, но все ли они будут задействованы, оставалось неясным[257].

Неискренность позиций западных партнеров, их стремление лишь тянуть время, шантажируя Гитлера, а не добиваться реального создания барьера для германской агрессии, привели к тому, что переговоры в Москве сразу же пошли со скрипом. Советская делегация, учитывая лавинообразное нарастание событий в Европе, предлагала заседать каждый день и столько, сколько требуется, вопросы обсуждать по существу. Но в таком режиме наши партнеры трудиться не привыкли. Деталь, но характерная: заседания шли всего по четыре часа в день, подчас переносились. На обсуждение бесконечно выносились беспредметные и ни к чему не обязывающие «общие цели» и «общие принципы» военного сотрудничества, которые в лучшем случае годились для какой-то абстрактной декларации, а не для конкретного плана быстрых и эффективных действий.

Основное препятствие возникло при обсуждении вопроса о пропуске советских войск в случае начала германской агрессии через польскую и румынскую территории, что было необходимо для организации эффективной защиты не только советских границ, но также Польши и Румынии. Западные участники правильно поняли, что именно может стать причиной срыва переговоров, как только К. Е. Ворошилов предложил им разъяснить, готовы ли они оказать необходимое воздействие на своих союзников в вопросе обеспечения пропуска войск Красной армии. Этот вопрос занимает немало места в переписке посольств и военных миссий двух стран со своими правительствами.

В своих внутренних документах они прямо говорили о необходимости предоставления русским союзникам всех возможных средств для оказания помощи, с тем, чтобы использовать максимум сил СССР на стороне антифашистских государств. Так, в докладе подкомиссии английского Комитета начальников штабов, представленном кабинету министров 17 августа 1939 г., содержалась рекомендация следующего характера: «Заключение договора с Россией представляется нам лучшим средством предотвращения войны. Успешное заключение этого договора будет, без сомнения, поставлено под угрозу, если выдвинутые русскими предложения о сотрудничестве с Польшей и Румынией будут отклонены этими странами… Мы хотели бы подчеркнуть, что, с нашей точки зрения, в случае необходимости должно быть оказано сильнейшее давление на Польшу и Румынию, с тем, чтобы они заранее дали согласие на использование русскими силами территории в случае нападения Германии»[258].

Ж. Думенк и посол Э. Наджияр также оценили условие советской делегации как обоснованное. В телеграмме, направленной 15 августа в Париж, Э. Наджияр писал: «По мнению генерала Думенка, то, что предлагают русские в целях выполнения обязательств по политическому договору, соответствует интересам нашей безопасности и безопасности самой Польши… Нам предлагают точно определенную помощь на Востоке и не выдвигают каких-либо дополнительных требований о помощи с Запада. Но советская делегация предупреждает, что Польша своей негативной позицией делает невозможным создание фронта сопротивления с участием русских сил»[259]. 20 августа Э. Наджияр послал новую телеграмму с тревожным предупреждением: если Польша не изменит позицию, провал переговоров станет неизбежным.

Итак, суть «кардинального вопроса», от решения которого зависело, быть или не быть военной конвенции трех стран, была ясна и Лондону, и Парижу. Но в практическую плоскость его решение по-настоящему так и не поставили.

Советское руководство наблюдало за этим с возрастающей тревогой. В считанные дни ему предстояло оценить, реальна ли возможность заключения с западными демократиями военной конвенции, и не опоздает ли оно с поисками иного партнера, чтобы отвести непосредственную угрозу войны от своих границ.

Участник московских переговоров адмирал Н. Г. Кузнецов вспоминал: «Глава советской миссии имел обыкновение после вечерних совещаний сразу докладывать обо всем И. В. Сталину. Раза два-три на этих докладах присутствовали маршал Шапошников и я. Сталин выслушивал сообщения о результатах первых заседаний, рекомендовал продолжать выяснять действительную позицию Англии и Франции. Помнится, он особенно интересовался настроением наших коллег и тем, насколько искренни их желания заключить тройственный союз… К сожалению, чем дальше в лес… — тем меньше оставалось шансов на успех»[260].

20 августа переговоры достигли своей кульминации. В этот день Р. Дракс сообщил К. Е. Ворошилову, что ответ из Лондона на «кардинальный вопрос» он не получил, и предложил вернуться к нему на заседании 23 августа. Такая неторопливость носила просто издевательский характер, ведь счет до момента нападения Германии на Польшу шел уже на дни.

Французы действовали несколько более активно, и это легко объяснимо: германская агрессия в первую очередь угрожала им. Однако самостоятельность внешней политики Парижа была под большим сомнением, там излишне доверялись Лондону и шли в его фарватере. Так или иначе предпринятая попытка оказать на Польшу давление успеха не имела.