Читаем без скачивания Я - Мышиный король - Андрей Столяров

Медленно вращался сиреневый темный кристалл на ореховом столике, который отражался в паркете.

Клауса подвели прямо к этому столику, и горящий вдохновением Мэр, бросив за спину уже ненужный бокал (впрочем, тут же подхваченный и унесенный подскочившим лакеем), обернулся, как бы приглашая к участию горящие любопытством лица и, привычным жестом оратора подняв обе ладони, очень звонко провозгласил - без особых усилий перекрывая торжественность менуэта:

- Звездные Карты, сир!..

Клаус тут же почувствовал, как напряглись мышцы на лапе принца Фелиды. Острые когти, вторично проникнув до кожи, отдернулись.

Музыка, льющаяся из потолка, стала немного тише.

- Слава Мышиному королю! - зашелестело по залу.

Он шагнул к столику.

Три громадных, по-видимому, выкованных из металла карты лежали на светлой поверхности, бронзовые рубашки их были окаймлены птицами и растениями, а на полированной глади, наверное, сделанные из рубинов, будто твердая кровь, багровели затейливые созвездия.

Он узнал Скорпиона, Стрельцов и Волосы Вероники.

Правда, в каком-то необычном, как будто перекошенном ракурсе.

- Прошу вас, сир!..

Голос Мэра звенел требованием и надеждой, наступила вдруг жуткая тишина, и в огромном пространстве ее Клаус услышал свое прерывистое дыхание.

- Слава Мышиному королю!..

Твердыми, негнущимися пальцами он перевернул первую Карту, и медвежье лицо, как живое, неожиданно высунувшееся оттуда, исказилось от боли и вспыхнуло огненными языками только горстка горячего пепла осталась через секунду в прямоугольнике бронзы. Да еще - страшный запах, как будто от подгоревшего мяса.

Клаус поморщился.

А из второй перевернутой Карты, как из зачарованного колодца, глянули темные иронические глаза Геккона: ободок расширенного зрачка немного фосфоресцировал, а старушечьи мелкие складки, собравшиеся в уголках, вероятно, показывали, что Геккону сейчас очень весело.

И действительно - из бронзового переплета донесся хриплый смешок.

- Прощайте, сударь...

Затем - снова огонь.

Третью Карту он уже боялся переворачивать: пальцы словно окостенели, наполнившись твердым холодом, неподъемная металлическая рубашка как будто не хотела повиноваться, Клаус нервно цеплял и никак не мог зацепить ее срывающимися ногтями, точно Карта была приколочена к деревянной поверхности, или, может быть, припечатана к ней десятками внимательных взглядов, она даже не шелохнулась, однако, Мэр, находящийся где-то рядом, негромко потребовал: Сир!.. - и тогда кованая прохладная бронза перевернулась как бы сама собой, дикая кошачья физиономия выросла из оправы: выдвинулись пружинистые усы, вертикальные полоски зрачков посмотрели прямо на Клауса. Он ждал огня, который вспыхнет и в три мгновения испепелит эту живую картинку, но огонь почему-то не вспыхивал, напряженные решающие секунды тянулись одна за другой, сердце у него колотилось, и вдруг хищная кошачья физиономия, сотканная из цветного тумана, разомкнулась и громко, как будто ему одному, сказала:

- Мяу!..

И сейчас же изображение лопнуло, открыв белый атлас, на котором уже не было ни единого знака.

Разве что - сиреневые мерцающие точечки по углам.

Шумно и облегченно вздохнул за спиной принц Фелида.

В зале задвигались.

А заметно приободрившийся, точно сваливший с себя огромную тяжесть, Мэр обернулся и выдавил у себя на лице нечто вроде улыбки.

- Вот видите, принц, - произнес он, слегка наклоняясь к своему собеседнику. - Все в порядке. Звезды благоволят к нам. Мы теперь можем рассчитывать на долгое и самое искреннее сотрудничество...

Принц вздернул голову.

- Однако, Четвертая карта, ваше высокопревосходительство. Вы не показали мне Четвертую карту...

Голос у него был невероятно писклявый.

Тогда Мэр наклонился еще заботливее.

- Четвертая Карта - это Смерть, выше высочество...

И принц вздрогнул, как будто его укололи.

- Вы в этом уверены?

- Абсолютно...

- Хорошо, - сказал принц. - Отдадимся тогда во власть непредсказуемых Судеб.

Усы его вздернулись.

Грянула музыка. Вылетели на зеркальную цветность паркета первые пары.

И как будто помолодевший, действительно сбросивший все заботы Мэр величаво повел оторопевшего Клауса - к группе фрейлин, немедленно опустившихся в реверансе:

- Вам, мой юный герой, теперь нужны отдых и наслаждения. Вы даже представить себе не можете, как я вам благодарен...

А одна из склонившихся фрейлин внезапно выпрямилась и сказала:

- Я готова всем сердцем приветствовать спасителя нашего города...

Это была Мальвина.

Клаус почему-то нисколько не удивился и уже в следующую секунду, придерживая ее за талию и одновременно отведя левую руку - ладонь в ладонь, как изображалось на старых гравюрах, с удивившим его самого изяществом заскользил по зеркальной, как озеро, глади паркета.

Танцевать он совсем не умел, но старинная, с переборами клавесина, прекрасная музыка выразительностью своей, будто добрый учитель, подсказывала фигуры движений, получалось как будто само собой, думать здесь ни о чем было не нужно, и он просто следовал музыкальным изгибам, то поднявшись на цыпочки и пропуская перед собой медленно кружащуюся Мальвину, то, напротив, присев и разводя кисти рук в церемонном поклоне, а то и вовсе, словно паяц, подпрыгивая, и затем с глупой ужимкой делая три шага назад.

Со стороны это, наверное, выглядело довольно забавно, но поскольку по всему огромному залу целая сотня, а, может быть, и больше танцующих пар точно также подпрыгивала и низко кланялась, то, наверное, он среди этих фигур нисколько не выделялся.

Можно было поэтому не волноваться - полностью отдаваясь музыке.

Клаус, в общем-то, так и делал.

Его беспокоило только то обстоятельство, что он нигде не видит Елены. Она должна была находиться здесь, он какимто внутренним неустройством чувствовал ее тревожащее присутствие, но сколько ни вглядывался в разноцветную кружащуюся толпу, не мог выделить внешности, казалось бы, знакомой ему до мельчайших подробностей.

Где-то она тут совсем затерялась.

Его это действительно беспокоило.

И еще его беспокоило то, что среди церемонно передвигающегося менуэта вдруг то слева, то справа, будто прорывающиеся из-под земли языки пожара, неожиданно вспыхивали красные матерчатые колпаки. Было их, вероятно, не слишком много, но они почему-то все время оказывались в поле зрения, и поэтому, натыкаясь взглядом на вызывающую неуместность багровых тканей, Клаус ощущал некоторую стесненность в груди, некоторый тревожащий холодок, некоторую неуверенность, свидетельствующую об опасности.