Читаем без скачивания Егерь: Назад в СССР 3 - Алекс Рудин

Катя потрепала меня по голове, поставила чашку в раковину, прихватила книгу и ушла в комнату, не забыв прикрыть за собой дверь.

Я поднял петуха с пола, где он валялся всё это время, и положил на кухонный стол. Так, с чего бы начать?

Добытую на охоте дичь я никогда не щипал, предпочитая снимать перья вместе с кожей. Это и проще, и быстрее. Но, насколько я знал, с курицей так не поступают.

Ладно, начнём с хвоста, решил я. Ухватил петуха за длинные изогнутые разноцветные перья и дёрнул. Перья сидели крепко. Я дёрнул сильнее и вдруг почувствовал, как петух шевельнулся в моих руках. А потом с ужасом увидел, что птица открыла глаза и смотрит прямо на меня.

Воспользовавшись моим оцепенением, внезапно оживший петух рванулся, и я не удержал его. Он громко захлопал крыльями, хрипло закукарекал и взлетел на шкаф. В руке у меня остался только пучок перьев.

— Цып-цып-цып! — растерянно позвал я петуха, но он и не думал слетать вниз. Сидя на шкафу, он что-то громко орал на курином языке. Судя по накалу и интонациям, это был самый отборный мат.

Глава 18

— Вы ещё спасибо скажете, Андрей!

Владимир Вениаминович произнёс это серьёзным тоном, но в густых зарослях бороды скользнула лёгкая улыбка.

— Вам? — скептически спросил я и поморщился.

Голова болела так, что я с трудом мог её повернуть. Это происходило всё чаще, и каждый раз — после наших сеансов.

— Нет, не мне.

Беглов покачал головой.

— Себе. Видите ли, наука давно доказала, что корни всех наших проблем кроются в детстве. Детские страхи и обиды влияют на наше поведение в юности и рождают новые проблемы. А уже они, в свою очередь, определяют нашу жизнь в зрелом возрасте.

Я откинулся на подушку. Облегчения это не принесло — тонкая ткань наволочки была мокрой от пота. Я ощутил, как холодная бязь липнет к шее и затылку.

— Обидно. И что можно с этим сделать?

— Да вот именно то, что вы делаете сейчас. Вспомнить события прошлого, те эмоции, которые вы тогда испытывали, и оценить их с точки зрения сегодняшнего опыта. Если хотите — переиграть прошлое. Не изменить события — это невозможно. Но изменить вашу реакцию на них. Изменить те выводы, которые вы когда-то сделали, и на которых теперь строите свою жизнь.

— А чем вам не нравится моя жизнь? — защищаясь, спросил я.

Владимир Вениаминович устало вздохнул.

— Я здесь вообще ни при чём. Вопрос именно в вас. Это вы можете изменить то, что вам не нравится, и стать более спокойным и счастливым. А я — всего лишь помощник, инструмент.

Он поднялся со стула и подошёл к окну, на карнизе которого пушистой грудой лежал снег. Отдёрнул занавеску, и я зажмурился от яркого света. День был морозным и солнечным.

Деревянные половицы жалобно заскрипели под нешуточным весом психотерапевта. Чтобы выглянуть в окно, ему пришлось пригнуться.

— Красота-то какая! И уезжать не хочется.

Наши сеансы длились уже месяц и проходили ежедневно по одной и той же схеме. С утра каждый из нас занимался своими делами — я обычно надевал лыжи и уходил осматривать свой участок. А Владимир Вениаминович брал ружьё и отправлялся на совхозные поля, высматривать припозднившихся лис и зайцев. Уже три огненно-рыжие шкуры, выскобленные до тонкой мездры, сохли в сарае Фёдора Игнатьевича.

Да, Владимир Вениаминович так и жил в доме председателя. Они с Фёдором Игнатьевичем крепко подружились. Беглов часто помогал председателю по хозяйству. А ещё с большим вниманием вникал во все проблемы Черёмуховки и помогал придумать пути их решения.

— Нам понадобится база, — часто говорил мне Владимир Вениаминович, — опорная точка, в которой сможем собирать и концентрировать силы. И лучшего места, чем Черёмуховка, не придумать. Но база — это не только место. База — это, в первую очередь, люди.

После обеда Владимир Вениаминович приходил ко мне и проводил сеанс гипнотерапии — так он это называл. Причём, во время этих сеансов вспоминались не только приятные события, но и наоборот — грустные и даже отвратительные.

— Не сетуйте, Андрей! — говорил мне в таких случаях Беглов. — Забыть неприятное вы всегда успеете. Так уж устроена наша память. А вот заново проработать его, сделать выводы с вашей сегодняшней позиции зрелого умного человека — это бесценно.

Я поднялся с кровати и тоже подошёл к окну. Редкий день для декабря — солнце и мороз. А ночью опять шёл снег. Он медленно падал с чёрного неба большими пушистыми комками, скрывая все вчерашние следы и расчищая место для новых. В такую погоду егерю положено с утра до вечера пропадать в лесу, учитывая животных, которые водятся на его участке. Может быть, сеансы воспоминаний тяготили меня ещё и поэтому.

Я предлагал Владимиру Вениаминовичу перенести их на вечер, но он отказался.

— После каждого сеанса вам непременно нужно занимать себя обычными рутинными делами. Сегодняшними заботами. Это необходимо для того, чтобы вы не слишком сосредотачивались на прошлом, а просто принимали его к сведению и извлекали опыт для новой жизни.

Сам Владимир Вениаминович после сеанса иногда шёл к Трифону и помогал ему принимать пациентов. Ну, как помогал? Несколько раз я видел, как это происходит.

Беглов просто разговаривал с людьми, приходящими в медпункт. Несколькими точными вопросами помогал человеку разговориться и потом слушал и словно прощупывал — как человек живёт, чем он дышит.

Уже через неделю Владимир Вениаминович был в курсе всех деревенских дел. Он перезнакомился почти со всеми жителями Черёмуховки, запросто заходил в гости, помогал по хозяйству и разговаривал, разговаривал. А вечерами заносил свои наблюдения в обычный перекидной блокнот на металлической спирали. Я видел этот блокнот — Владимир Вениаминович сам показал мне его. Я почитал некоторые заметки и поразился — как глубоко Беглов вник в деревенскую жизнь всего за пару недель.

Сегодняшний сеанс был особенно трудным. Он и начался не так, как всегда.

По привычке, расслабляясь, я представлял себе спокойное течение реки, или тихую озёрную гладь. Чувствовал тепло летнего солнца на щеках, горячий летний ветер и прохладу, идущую от воды.

Но сегодня всё было не так. Вместо тепла моё тело сковал зимний холод. Я увидел пруд с тёмной, почти чёрной водой. По берегам пруда толстой шубой лежал мокрый снег. От берегов к середине тянулись хищные ледяные языки. С