Читаем без скачивания Адмирал Ушаков ("Боярин Российского флота") - Михаил Петров

Несколько дней плыли при слабом, но довольно устойчивом ветре. Океан расстилался в своем спокойном величии, смешав свою синь с синью неба так, что между ними почти не угадывалось грани. Арапов смотрел на эту общую синь, и ему начинало казаться, что корабли не плывут, а парят в бесконечном воздушном пространстве.

На шестой день после выхода в Атлантический океан ветер неожиданно спал, паруса беспомощно повисли, наступило полное затишье. Арапов, стоявший на шканцах, почувствовал духоту. Так продолжалось с четверть часа. Но вот паруса встрепенулись от набежавшего воздуха. Поток ударил с кормы, потом потянуло с правого борта, а спустя некоторое время неожиданно стало дуть с обратной стороны. Ветер вроде бы путался, не зная, какое взять постоянное направление. Наконец он перестал метаться, подул с одной стороны, юго-западной, усиливаясь с каждой минутой. А с усилением ветра круче и грознее становились волны. Корму теперь подбрасывало так, что форштевень корабля поминутно погружался в клокочущую воду. Верхнюю палубу обдавало пенными брызгами.

Арапов пошел искать Сенявина, чтобы быть с ним рядом на случай, если он вдруг понадобится. Командующий находился на нижней палубе, где с командиром корабля обсуждал меры противодействия шторму. Увидев адъютанта, ободряюще кивнул: мол, ничего страшного, обычная непогода…

— Как в трюмах? — спросил он командира.

— Появилась небольшая течь, — отвечал тот. — Я приказал поставить к помпам людей.

Они спустились в трюм посмотреть, как там идут дела. При свете фонарей там работала целая команда. На дне трюма стояла вода, доходившая работавшим до щиколоток.

— Как, братцы, помпы качают?

— Качают. Море перекачаем и домой посуху пойдем.

Арапов узнал по голосу Бахаря, который однажды угостил его тертым хреном. Веселый был человек Бахарь! Первый на корабле потешник. Он и на дудке умел играть, и плясать, и истории смешные рассказывать. Матросы его любили.

Молоденький мичман, руководивший командой, доложил Сенявину, что помпы все исправны и течи пока не очень опасны.

— Не давайте воде накапливаться, — сказал ему Сенявин. — В случае надобности вам пришлют еще людей. Да держите возле себя ведра и ушаты, может случиться, что они тоже понадобятся.

Сенявин и Арапов поднялись наверх, на шканцы. Вечерело. Волны усилились, стали грознее. Это были уже настоящие водяные горы, с одной стороны, красные от отблесков заходившего солнца, а с другой — почти черные. А в снастях по-прежнему свистел ветер. Временами его свист переходил в звук, напоминавший вой голодного волка. Жуткая картина!

Постояв немного, Сенявин пошел к себе, оставив Арапова одного. Арапов согласился дежурить на верхней палубе и в случае происшествия немедленно доложить о том командующему.

Когда стало темнеть, на палубу принесли зажженные фонари. Наступила ночь — непроглядная, ревущая, страшная. Море неистовствовало. Арапов видел, как в свете фонарей из ночной тьмы поднималась черная стена, облепленная пенными пятнами, угрожающе нависала над головой, а потом невесть как исчезала, чтобы через минуту появиться снова. В руках Арапова был предохранительный канат, и все же при каждом случае его охватывал страх, и он невольно отступал подальше от борта.

К полуночи ветер усилился. Корабль теперь уже бросало как щепку. Время от времени его поднимало на гребни водяных гор, откуда он, весь скрипя, готовый развалиться на части, летел вниз, словно в пропасть, волны захлестывали его, фонари гасли, и тогда Арапову казалось, что корабль уже разрушен, что паруса и мачты унесены прочь.

Ненасытно-яростным бывает порою море. Сколько человеческих жизней поглотило — не счесть! А ему все мало. Вот и сейчас, разбушевавшись, упорно пытается опрокинуть затерявшиеся в водной пустыне корабли, опрокинуть и утянуть на дно. Арапов представил себе, как все это произойдет, как в какой-то миг его накроет могильно-холодная волна, и в ужасе содрогнулся. "А стоит ли пугаться? — попытался приободрить он себя. — Плакать-то обо мне некому, разве что тетушке…"

Странно, сказав себе так, он подумал не о тете, он подумал о ней, Марии… Очень жаль, если он погибнет, а она не узнает, где и как. О Боже, какой же он был дурень, что из Березовки не поехал по монастырям искать ее. Он должен был ее найти и простить… А собственно, за что прощать? Разве виновата она в том, что оказалась обманутой дурным человеком?

Вспомнилась первая встреча с ней в Херсоне, на балу у адмирала Мордвинова. Она пришла туда с отцом, мастером-корабелом, — худенькая, стройная, робкая…

Познакомившись, они провели тогда вместе весь вечер. Танцевали, разговаривали. Потом удалились в скверик, выходивший к Днепру. Была уже ночь. На противоположном берегу горел большой костер, и свет от него неспокойной дорожкой пробегал по речной ряби до самого скверика. Он смотрел на манящее сияние воды и говорил, говорил… Теперь уже не припомнить, что говорил, — кажется, что-то глупое, пустое, но она слушала увлеченно, и в больших темных глазах ее то вспыхивали, то угасали отблески далекого костра.

После этой встречи у них были другие, много было встреч. Они стали видеться почти ежедневно, а потом… потом он попросил ее руки. Он решился на такой шаг за месяц до отъезда в Англию, куда его посылали умножить знания и опыт в мореходном деле вместе с другими офицерами. Она была согласна стать его женой, не возражал и ее отец (матушки у нее не было), но старик хотел, чтобы все это свершилось после его возвращения с учебы.

— Год не такой уж великий срок, — сказал он ему, — Мария подождет.

— Да, я буду ждать, — подтвердила Мария.

Увы, в жизни часто получается не так, как мечтается. В первые месяцы его пребывания за границей они переписывались, но после того как скоропостижно скончался ее отец, писем от нее не стало. Те дни были для него самыми мучительными. Терзаясь мрачными предположениями, он посылал одно письмо за другим, а в ответ не получал ни одной весточки. Не знал он тогда, что в Херсоне ее уже не было…

Ах, Мария, Мария! Что ж ты наделала? Ведь все могло сложиться иначе…

Арапов оставался на шканцах до утра. Ожидание рассвета показалось ему бесконечным. Ему почему-то думалось, что с наступлением нового дня море успокоится и все будет, как было до этого. Но утро пришло, а ветер не утих. Шторм продолжался.

В ту ночь лишился сна не один Арапов. Никто не сомкнул глаз. Да и можно ли было думать о сне, когда судну в каждую минуту угрожала гибель!

Утром Сенявин снова появился на шканцах. Он был бледен, но сохранял спокойствие.

— В трюме воды по колено, — мрачно сообщил он. — Если к вечеру не утихнет, худо придется.

Шторм к вечеру не утих. Он продолжался и во вторую ночь, потом еще день, еще одну ночь… На четвертый день Сенявину доложили, что в трюме воды выше пояса, люди совсем обессилели и не справляются с течью. Сенявин пошел туда сам. Арапов последовал за ним.

То, что увидели на нижней палубе, привело командующего в сильный гнев. В то время как другие матросы помимо работы на помпах занимались вычерпыванием воды ведрами, Бахарь сидел на пушке и уплетал огромный кусок солонины.

— Скотина! — набросился на него адмирал. — Время ли теперь объедаться? Брось все и работай.

Бахарь соскочил с пушки и вытянулся перед ним с шутовской гримасой:

— Я думал, ваше высокоблагородие, теперь-то самый раз поесть солененького. Может статься, пить много будем! Вон оно как шумит!..

Услышав его слова, Сенявин не выдержал и захохотал. Засмеялись и матросы, работавшие на откачке воды.

— Ура, Бахарь, ура!

Шутка товарища заметно оживила людей, работа пошла веселее.

— Дозвольте мне с ними остаться, — попросил Арапов командующего.

— Оставайтесь, — разрешил тот и пошел наверх.

Вычерпываемую из трюма воду передавали по цепочке и сливали за борт. Арапов занял место, которое раньше занимал Бахарь, он же, сняв штаны, полез в трюм заменить черпальщика.

— Ну как там? — спрашивали его.

— Для неумеющих плавать самый раз.

Вскоре сверху передали: справа по борту показалась земля. Матросы повеселели; при опасностях земля всегда радует. Но раздались и предостерегающие голоса. Конечно, говорили они, если на берегу найдется бухточка, где можно укрыться кораблям, — это хорошо; если же бухточки не будет, штормом корабли может выбросить на камни.

Арапов оставил матросов и поднялся на верхнюю палубу.

— Как там дела? — спросил его Сенявин, стоявший на шканцах с подзорной трубой.

— Вода больше не прибавляется.

— Прекрасно. — Сенявин показал рукой на берег. — Кажется, молитвы наши услышаны. Через час будем в укрытии.

Берег, на который показывал Сенявин, был скалист, но он разрывался водной полосой, уходившей вглубь.