Читаем без скачивания Сражения Космического Десанта - Стив Паркер

Вспомнив о боли в ноге, он смотрит вниз на рваное отверстие в доспехе. Клетки Ларрамана уже сделали свою работу: рана покрылась коркой за несколько секунд, но останется еще один безобразный шрам. Хальсер бормочет молитву благодарения. Каждая рваная линия служит исключительно напоминанием о его гордой ноше. Более слабый человек не пережил бы такую катастрофическую посадку.

Он наклоняется и вытирает кровь с поврежденной брони, затем поворачивается к остальным. Реликторы по-прежнему осматривают горизонт в поисках признаков нападения. У некоторых такие же ранения, но все стоят прямо, готовые к бою. Он чувствует прилив гордости. Даже после всей лжи и клеветы они не сломались. Такие же непоколебимые как и он, и готовые доказать свою значимость, пусть даже только себе.

— Как добраться до скрипториев? — обращается он к библиарию, игнорируя стоящую рядом фигуру в капюшоне.

Пилкрафт вздрагивает при словах сержанта. После крушения его сильно трясет. Мантия разорвана до пят, и когда аколит смотрит на библиария, его голова дергается от страха.

Комус кивает в ответ и отстегивает от силового доспеха книгу. Небольшую, в кожаном переплете на золотых застежках и украшенную символами, слишком причудливыми, чтобы быть творением человека. Ее можно принять за безопасную, хоть и таинственную вещицу, но Хальсер знает правду. Знает, о чем просит своего старого друга.

Комус размыкает зажимы и открывает обложку, нахмурив брови. Внутри нет страниц, только стальной ящик на петлях с циферблатами, рунами и стеклянным экраном. Библиарий вставляет кабель в гнездо сбоку устройства, закрывает глаза и вздрагивает от боли. Затем он начинает произносить слова, которые теряются в звуке ветра.

Пилкрафт смотрит на молящегося Комуса, и испуг на его лице превращается в ухмылку отвращения.

— Как вы можете позволять ему пользоваться таким артефактом? — спрашивает он, посмотрев на сержанта.

Хальсер не отвечает, но знает, что вопрос справедлив.

— Согласно либеллусу, скрипторий Зевксиса находился в пяти километрах к северу от этого места. — Голос Комуса напряжен от боли. — Если я правильно понял ксенотекст, буря забросила нас не слишком далеко от цели.

— В пяти километрах отсюда?! — восклицает Пилкрафт, он вновь выглядит испуганным. — Значит, мы должны поторопиться. Мы уже провели слишком много времени над землей. Я говорил вам: единственный безопасный путь пересечь эту планету — под землей. Мы прежде всего должны найти туннель.

Хальсер кивает.

— Как только определим местонахождение корабля брата Сильвия.

Пилкрафт разворачивается, словно от удара. Он кричит еще громче:

— Ваши боевые братья могут быть разбросаны по всему материку! Они все могут быть мертвы! Вы не слышали от них ни слова. — Он бросает свою трость на пыльную землю. — Нам немедленно нужно найти укрытие.

Гнев все время присутствует в глазах Хальсера, но на мгновение кажется, будто сержант вот-вот сорвется. Его огромные челюсти сжаты.

— Ты приказываешь мне? — будто не веря своим ушам, спрашивает он.

Мертвенно-бледное лицо Пилкрафта чуть розовеет.

— Конечно нет, но вы пытались связаться со своими людьми и не получили ответа. — Он опускает взгляд. — Может быть, вы решили, что они погибли. Зачем им игнорировать ваш вызов?

Хальсер бьет по безжизненному ауспику на поясе.

— С тех пор, как эта буря выплюнула нас, сигнал отсутствует. — Он снова смотрит на неистовые облака. — Совсем. Мы одни.

Сержант поднимает шлем и надевает его.

— Но я не брошу своих людей! — Его голос срывается на нечеловеческий рык.

Пилкрафт жалобно съеживается и прижимает трость к груди.

— Конечно, не бросите, сержант Хальсер. Но поймите, если мы сейчас не скроемся под землей, то можем наткнуться на врага.

Хальсер изучающе разглядывает его сквозь безликий визор шлема. Затем он поднимает болт-пистолет и бьет им по покореженному серому керамиту нагрудника.

— По правде говоря, Пилкрафт, я на это надеюсь.

Глава 2

Утомленный инквизитор Мортмейн неподвижно сидит в кафедральном соборе, опустив голову и наслаждаясь уединением. Даже здесь, глубоко внутри запутанной сети монастырей и башен, нельзя полностью избавиться от шумов корабля: грохота двигателей, скрежета орудийных батарей и гула энергетических контуров. Но это место ближе всего к небесам на борту «Домитуса». Огромные узкие окна охраняют его, заливая собор цветным светом и придавая лицу инквизитора бледно-зеленый оттенок. Мортмейн никогда не славился красотой. Его черты угловаты и суровы, как у статуй, выстроившихся вдоль нефа, но в форме грубого крючковатого носа таится жестокость, под низкими, тяжелыми бровями — целеустремленность, которая выделяет его в переполненной комнате, даже без инсигнии, висящей на шее.

Разглядывая окна, Мортмейн осознает, что ему сложно смотреть в глаза повелителя. Несмотря на перенесенные кораблем кошмары, взгляд Императора не поблек. Витражное стекло было изготовлено на Терре, бесчисленные столетия назад, но масштаб замысла мастера не потускнел: великолепный Император смотрит сверху с подсвеченного стекла, по-прежнему убеждая в Его цели, по-прежнему пылая непоколебимой верой.

Инквизитор морщится и направляет свои мысли за стекло, за собор, даже за пределы «Домитуса». Он представляет флот Санктус, следуя за ним через космос. Сила Императора отклонилась от своей цели по его команде. Мортмейн плотнее кутается в толстый кожаный плащ, ощутив внезапный холод. Плечи опускаются, когда он размышляет над бременем выбора. В левой руке он сжимает украшенный пергаментный свиток, скрепленный серебряными пряжками и восковыми печатями чистоты. На нем печати губернаторов, ротных командиров, капитанов и епископов — каждого, кто мог бы оспорить его решение. Они назвали его конкордат Зевксиса, в честь знаменитого скриптория Илисса, но Мортмейн не питает никаких иллюзий — это смертный приговор. Судьба целой планеты в его руках. Может быть, больше. Он делает глубокий вдох. В сравнении с такими важными делами, какое значение имеет дружба? Не слишком ли он рискует?

Учтивый кашель прерывает его мысли. Он поднимает взгляд и видит священника в капюшоне, наблюдающего за ним из дальнего конца нефа.

— Новатор здесь? — Мортмейн не говорил несколько часов, и его голос похож на нерешительное карканье, но акустика собора усиливает слова, отразившиеся от сводчатых потолков и лепных колонн.

Далекая фигура кивает.

— Мне провести его, инквизитор Мортмейн?

Мортмейн откашливается и встает, откинув назад длинный плащ. Когда луч света падает на его гравированный нагрудник, вспыхивает серебро. Вокруг центрального знака — буквы «I», перекрещенной тремя полосками и увенчанной одним кроваво-красным камнем, видны замысловатые узоры.

За поясом Мортмейна покоится черный, зазубренный кривой нож, и, вставая, инквизитор сжимает рукоятку правой рукой. Прикосновение черного с выемками эбонита к коже успокаивает его.

Он кивает, и сомнение в голосе исчезает.

— Приведите его ко мне.

Священник кланяется и скользит обратно в тень.

Через несколько минут приближается человек. Он склоняется к самому полу и, пошатываясь, передвигается странными рывками. Мортмейн понимает, что он моет пол, старательно протирая камни, чтобы сберечь обувь господина.

«Должно быть это ван Тол», — думает Мортмейн при появлении другого человека. Второй мужчина идет прямо, уверенным шагом и с расправленными плечами. Он облачен в безупречный, накрахмаленный военный мундир. Каждый сантиметр ткани украшен, а на боку висит сабля с позолоченной рукоятью. Когда мужчина видит Мортмейна, его вощеные усы вздрагивают от легкой усмешки.

— Инквизитор, — протягивает он. — Я прервал ваши молитвы? Вы должны простить меня.

Его лицо — полная противоположность лицу Мортмейна: маленькая, скошенная челюсть, мягкая, безукоризненная кожа и тонкие, почти милые черты.

Мортмейн холодно кланяется и отходит от алтаря, наполнив собор лязгом своих подкованных железом ботинок.

— Совсем нет, барон. Я предвкушал нашу новую встречу.

Подойдя к гостю, инквизитор замечает других людей, ожидающих в полумраке: барон привел свою стражу. Это не дружеский визит, думает он, чуть сильнее сжимая рукоятку ножа.

Барон ван Тол протягивает слабую руку в белой перчатке. Непонятно, ждет ли он пожатия или поцелуя.

Мортмейн крепко пожимает ее.

— Надеюсь, вам подошли покои?

— Да, подошли, — продолжает усмехаться барон.

Слова сливаются друг с другом, словно он едва может найти силы отделить гласные от согласных. Он необыкновенно высок и изучает инквизитора Мортмейна. Его глаза над длинным, орлиным носом полуоткрыты и полны презрения, как у греющейся на солнце ящерицы, лениво ожидающей начала трапезы.