Читаем без скачивания Смерть геронтолога - Феликс Кандель

За углом размещается школа. Дети в оранжевых жилетах регулируют движение на перекрестке: когда ехать машинам‚ когда школьникам переходить дорогу. Они выступают сонной обреченной походкой‚ за спиной обвисают тяжеленные ранцы‚ в которых запряталась невостребованная мудрость‚ а на перемене прибегут к Блюму за тягучими резиновыми сладостями‚ наспех дожевывая домашние бутерброды. "Что ж ты бросаешь хлеб‚ да еще с сыром? – в огорчении скажет Блюм. – Доешь на другой перемене". А тот ответит: "У меня еще есть". Дети не знают голода‚ и для Лёвы это неразрешимый вопрос: хорошо оно или плохо‚ когда в детстве не дано познать голод?

Вышагивает через дорогу диковинный мужчина на тощих журавлиных ногах‚ с выступающими на стороны коленками‚ покупает у Лёвы баночку простокваши. Затертые на заду шорты. Разношенные туфли. Рубаха‚ расстегнутая на груди. Видно со стороны‚ что к старости ненадолго вернулась легкость. Ловкость и упругость. Неутомимость и неутолимость. Пружинки в ногах и пузырьки в голове. Морщинистый хохотун Боря Кугель катает по больничным коридорам тележку с бельем‚ разносит по палатам подносы с едой. Доброволец Кугель заглядывает в палату к язвенникам‚ радостно приветствует с порога: "Сердечный привет желудочникам!" Заглядывает в кардиологию: "Желудочный привет сердечникам!" Боря прожил до старости‚ не поддаваясь никому: жене‚ жизни‚ самому себе‚ – этому не поддается и теперь. ("Называйте меня – Гуляющий по полям. Ищущий и обретающий – называйте. Восходящий из пустыни и Пребывающий в пути".) Он убегает из дома‚ когда надо что-то решать‚ и ночует у Нюмы Трахтенберга; возвращается назад‚ когда всё уже решено или отпало за ненадобностью. "Я никому‚ – повторяет Боря как заклинание. – Никому на свете! Не позволю испортить остаток моих дней..." Кугель не допускает посторонних в свое жилище‚ оберегая независимость‚ и Нюма завидует его самостоятельности‚ Нюма влюблен в него с первой их встречи в нескончаемых больничных коридорах. Среди великого множества стариков‚ к которым у него повышенный интерес‚ Нюма выбрал Борю Кугеля‚ Нюма желает быть таким же легким на исходе пути и просит открыть секрет. "Берегите силы‚ – советует Кугель. – Не воюйте с сержантами". – "И всё?" – "И всё".

Выскакивает из подъезда нервный Ицик‚ на скорости уносится в недостижимые дали‚ где покупают всё и с выгодой затем продают: рука на руле‚ телефон к уху. Рядом с ним и навстречу ему просвистывают на машинах иные Ицики‚ тоже нервные и тоже настырные‚ пилят шоссе рубчатыми колесами до иссыхания мозгов – туда-обратно‚ туда-обратно: либо они его перепилят‚ либо оно их. Ицик живет с Ципорой в любви и согласии‚ но с переносным телефоном у него особые отношения‚ на грани интимности. Телефон при Ицике постоянно: в машине и на улице‚ возле мангала и в туалете; даже в самые волнующие моменты Ицик прерывает отношения с женой‚ чтобы откликнуться на очередной призыв и не упустить выгодную сделку. Раз упустишь‚ два упустишь – и отстанешь‚ и не догонишь‚ в характере‚ не дай Бог‚ проявится безнадежность‚ а от безнадежности ему погибель. Ицик получает телефонные сигналы в любое время‚ а Ципора терпеливо ожидает в готовности‚ теплая и покладистая‚ понимая своего мужа и принимая таким‚ каков есть. Кто же еще примет его и поймет? "Ицик‚ – говаривал бывало дед‚ праведный Менаше‚ – недостающего не исчислить". Дед Ицика жил в жаркой земле при обильных водяных потоках‚ в местах влажных и затенённых‚ и жил он неплохо. У деда была лавка. У деда был ореховый сад‚ сад гранатовый и верный с того доход. Явился ему во сне Элиягу-пророк и сказал: "Сын мой! До коих пор будешь скитаться меж народов? Утеснён и унижен Израиль. Земля пребывает в запустении. Святой город разрушен. Его нужно отстроить‚ чтобы оживить сердца сокрушенных‚ привядших спрыснуть водой‚ а ты сидишь в праздности‚ молотую муку мелешь..." Опал цвет с граната. Опал с миндаля. Назавтра праведный Менаше продал лавку с садом‚ купил пяток ослов‚ нагрузил их поклажей‚ посадил сверху жену с детьми и отправился в путь по земле иссушенной‚ через пустынные неплодоносные края Гей‚ Ция и Нешия‚ покинутые людьми и населенные диким зверем. За полгода он добрался до земли Тевель‚ нуждающейся в поливе, где лес на горе‚ высеченные в скале колодцы‚ ручьи молока с финиковым медом‚ – и вкусил от плодов этой земли‚ вобравших вкус и аромат всех плодов мира. Он поселился в городе‚ обнесенном стенами‚ на который пришлось девять мер красоты – из десяти‚ отпущенных миру‚ девять мер мудрости и страдания‚ и разместил гнездо свое на скале. Дед Ицика торговал зеленью на рынке‚ а по вечерам‚ на исходе субботы‚ когда на небе появлялись первые три звезды‚ сходились соседи‚ и праведный Менаше рассказывал им поучительные истории. "Жила-была птица. Птица как птица‚ а у нее – три птенца‚ которые не научились еще летать. Понадобилось им переправиться через широкую и бурную реку; подхватила птица одного из птенцов и полетела. На середине реки она спрашивает: "Скажи‚ мой дорогой‚ когда я постарею‚ и не будет у меня больше сил‚ ты также возьмешь меня под крыло и понесешь через реку?" – "Конечно‚ мама‚ – ответил птенец. – Что за вопрос?" – "Ты лжец"‚ – со вздохом сказала птица‚ оттолкнула его от себя‚ а он упал в реку и утонул. Вернулась птица за вторым птенцом‚ подхватила его под крыло и полетела. На середине реки спрашивает: "Скажи‚ дорогой‚ когда я постарею‚ и не останется больше сил‚ ты тоже перенесешь меня через реку?" – "Конечно‚ мама‚ – ответил птенец. – Какие могут быть сомнения?" – "Ты лжешь"‚ – со вздохом сказала птица‚ оттолкнула его от себя‚ а он упал в бурные воды и утонул. Вернулась птица за третьим птенцом‚ подхватила его под крыло и..." На этом праведный Менаше замолкал и говорил после паузы: "Продолжение через неделю". Всю неделю соседи ломали головы‚ споря между собой об участи третьего птенца‚ а праведный Менаше торговал зеленью на рынке и секрета не раскрывал. На исходе следующей субботы‚ когда на небе появлялись первые три звезды‚ вновь сходились соседи‚ и дед Ицика досказывал ту историю: "Вернулась птица за третьим птенцом‚ подхватила его под крыло и полетела..."

Утро наступает. Покупателей больше нет. Лёва садится на стул возле двери и задремывает. Видится Лёве смытый расстоянием силуэт в заснеженной ночи‚ слышится крик-предупреждение. "Дорогой и уважаемый мною Лёва! – написали из дальней деревни на тетрадном листе в клеточку. – Твое сердечное письмо явилось для нас‚ как масличная ветвь в клюве голубя‚ принесшего Ною весть‚ что воды потопа сошли (Книга Бытия‚ глава 8‚ стих 11). Я очень благодарен тебе‚ что не забываешь меня и ставишь в почет в великом городе народов‚ посадив деревце в мою честь. Что я есть? Я недостоин этого. Почести в нашем прискорбном мире проходят со смертью‚ как туман. Я имею уже восемьдесят девять лет моей земной жизни. Алёна тоже слаба‚ но ходит еще с палкой в руках‚ пасет нашу корову. Я прочитал ей твое письмо‚ она плакала‚ как малое дитя‚ и приветствует тебя библейским текстом (Книга Чисел‚ глава 6‚ стих 24 и 26): "Да благословит тебя Господь и охранит тебя... Да обратит Господь лицо Свое к тебе и даст тебе мир..." Целую тебя. Твой Павко".

5

День катится чередом‚ подступая к полудню. Лёва спит возле лавочки‚ голову уронив на грудь‚ а жена его Броня сидит у закрытого окна и вздыхает безостановочно‚ который уж год подряд‚ вздохами сожаления‚ безответной жалобы‚ умудренной печали‚ – можно позавидовать такому постоянству‚ можно‚ конечно‚ и пожалеть. Вздохи просачиваются наружу через оконные щели‚ наполняют мир надувной резиновой игрушкой‚ но где-то травит неприметно через булавочный прокол‚ где-то непременно травит: крапивой зарастают могилы‚ бурьяном глушится память‚ вздохи растворяются без остатка в необогретых запредельных пространствах‚ легким инеем оседают на почве; со стороны кажется‚ что вздох – это уже не вздох‚ а обычный выдох – надобность организма. Вдох – выдох. Вдох – выдох. Для кого выдох‚ а для кого и вздох. Не вздохнешь – сердце разорвется воздушным шариком. Который ненароком взлетел в поднебесье. Внутри у которого нестерпимое давление‚ а вокруг бездушная пустота. "Крехцн‚ – шутил по поводу Лёва Блюм‚ когда было еще желание пошутить. – Ты у меня мадам Крехцн". "Крехцн" – в переводе на общее понимание – означает долгое "ох". Но может означать и иное.

Видит Броня‚ как ковыляет по мостовой крючком гнутая старуха на гнутых от старости ногах. Затертая кофта обвисает на плечах. Пузырятся панталоны до колен – голубые‚ в розовый цветочек‚ с драными кружевами понизу. Ноги перевиты вздутыми венами‚ глаза под опавшими веками глядят в землю‚ тяжеленные сумки оттягивают руки. Броня знает эту старуху‚ ее всякий знает: ходит по городу‚ ночует в подъездах. Бродяжка. Бездомница. Вещунья и драчливица‚ не признающая родства. Останавливает на улице прохожих‚ говорит треснувшим голосом: "Меня похитили. И просят за это выкуп". – "Велик ли выкуп?" – любопытствуют. "Два шекеля". Одни лезут в карман за деньгами‚ другие шарахаются в испуге‚ третьи веселятся: "Два шекеля? За такую умненькую‚ хорошенькую старушку? Это же даром!" Старуха входит в лавку‚ берет булку с баночкой простокваши‚ садится на стул рядом с Лёвой. Причмокивает с натугой‚ разжевывая тугую мякоть‚ потряхивает баночкой‚ высасывая содержимое‚ но Лёва ничего не слышит. Лёва спит. Покончив с едой‚ старуха задрёмывает. Ее руки держатся за сумки. Ее голова склоняется Лёве на плечо: она тоже спит.