Читаем без скачивания Сломанные крылья - Евгения Михайлова

– Ну, зачем сразу злиться. Ведь они практически незнакомые тебе люди…

– А моей родной маме они практически знакомы. Стало быть, и мне не чужие. И вообще, тебе-то дело какое? Ну, сболтнула сдуру. Что за привычка – прилипать к каждому слову?

– Как ты со мной разговариваешь? Мы-то с тобой точно близкие люди!

– Серьезно? А скажи, к примеру, вот я завтра исчезаю бесследно, и никто не знает, где я. Ты что сделаешь?

– Что за вопрос? Искать буду, конечно.

– Поищешь – и не найдешь, тогда что?

– Обращусь к профессионалам.

– А вдруг и они не найдут или найдут слишком поздно? То есть медицина бессильна. Что ты сделаешь?

– Слушай, это ненормальные предположения и ненормальный вопрос. На него никто не сможет ответить. А что ты, собственно, узнать хочешь?

– Да так, ничего. – Надя залпом выпила полстакана виски. – Удавишься с горя или нет? Спорить готова, что нет.

– Как быстро ты напилась. А я-то рассчитывал на хороший спокойный вечер.

– Не вышло у тебя ничего, расчетливый ты мой. Давай-ка я тебя провожу, и тогда у каждого из нас будет спокойный вечер.

Чернота, в которой растворялось Олино дыхание, теперь называлась сном. Но проснулась она необычно. Кто-то дышал рядом, прижимая ее к себе. Она попыталась освободиться и по запаху узнала своего тюремщика.

– Это вы? – в ужасе спросила она. – Но зачем вы это делаете? Отпустите меня. Мне нечем дышать.

– Расслабься. Все будет хорошо.

Ничего более отвратительного и страшного, чем то, что произошло потом, в жизни Оли не было. Омерзительный человек, который издавал какие-то звуки удовольствия, насилие, замкнутое пространство, из которого ни один крик о помощи не дойдет до людей. Собственное бессилие. Отчаяние и ужас.

Потом, когда он ушел, она с трудом добрела до бочки с водой, из последних сил попыталась смыть с себя следы чудовищного преступления против ее нежной женской сути, доползла обратно, свернулась плотным клубочком и впервые заплакала. Теперь она не просто жертва маньяка, она навсегда испачкана, ей никогда не оправдаться перед Никитой. Господи, она позволила себе вспомнить Никиту! Неужели надеется выжить и увидеть его? Увидеть. Вновь испытать счастье. Если бы она что-то придумала, если бы она освободилась… Она бы даже не подошла к нему. Она бы смотрела, как он идет, а потом опустилась бы на колени и гладила его следы. Даже старое одеяло под ней было мокрым от слез. Но они помогли ей уснуть, увидеть настоящий сон. Никита поднимал ее своими сильными руками и шептал на ухо: «Олечка, девочка моя, девочка-припевочка».

Когда Оля проснулась утром, перед ней стоял Виктор.

– Назови меня по имени, – потребовал он.

– Вася, – спокойно сказала она.

Он наклонился и поцеловал ее в губы, она скрыла отвращение.

– Я принес тебе молока, хлеба, яблоко. Поешь.

Оля кивнула. У нее появилась тайна. Здесь и сейчас она узнала ненависть. Она попробует выжить. Она поняла в эту ночь, что дорога этому подонку, как любимая игрушка. Она решила отобрать себя у него. Только бы сил немного набраться.

Никита, как всегда во сне, звал Олю. Лена погладила его по лбу. Он уже не такой неподвижный и бледный. Немного ест, иногда даже улыбается. Нужно попросить врача, чтобы его оставили в отдельной палате, она уже взяла отпуск за свой счет и могла бы его выхаживать. Только как это все делается… с деньгами? Как их предлагают? Сколько? А если откажутся? Это же муниципальная больница.

После утреннего обхода завотделением кивнул Лене:

– Давайте выйдем.

– Я хотела вам сказать… – начала Лена в коридоре.

– Потом, – прервал ее доктор. – Состояние вашего сына сейчас можно определить как средней тяжести. Сегодня будем переводить в общую палату.

– Доктор, а не переводить нельзя? Он морально очень подавлен. Я же говорила, горе у него, а там люди незнакомые.

– Нет, нельзя. У нас много таких больных.

– Подождите, пожалуйста, вот, посмотрите, не знаю, сколько это стоит, но нам помогли.

Лена потянула на ладонях всю пачку денег, которую привезла Надя. Врач поднял брови.

– Хорошо, оставайтесь на коммерческой основе. Потом оформим.

Врач взял немалую часть купюр и положил в карман халата. В это время из лифта вышла Надя и радостно бросилась к Лене:

– Как дела? Что врачи говорят? Я вот фрукты, соки привезла, икру черную. Доктор, ему можно?

– Вне всякого сомнения. При таком уходе наши прогнозы, пожалуй, можно скорректировать в лучшую сторону.

– У вас были плохие прогнозы? – снисходительно осведомилась Надя.

– Реальные. А у вас, девушка, не имею чести знать имени?

– У меня плохих прогнозов не бывает. У меня или врачи никудышные, или денег им мало дали. Лена, вы расплатились за лечение?

– Я… Мы с врачом этот вопрос сейчас решали.

– Теперь врачу нужно решать только один вопрос: как Никиту с этой паршивой койки поднять. Я, конечно, не медик, но мне так кажется. Извините, что вмешалась в разговор. Пойду в палату.

Никита удивленно смотрел, как деловито раскладывает на его тумбочке продукты высокая девушка с прямыми каштановыми волосами. Определенно, он ее уже здесь видел.

– Удивляешься? – перехватила его взгляд Надя. – На всякий случай объясняю: я – не мать Тереза. Я просто дочь школьной подружки твоей мамы.

– Но у мамы нет подружки с такой дочерью.

– Еле дышит, а уже такой умный. Значит, я дочь подруги коллеги твоей матери. А вообще, тебе не все равно?

– Не знаю. Может, и так. Как тебя зовут?

– Надежда. А тебя Никита, чтобы ты не напрягался попусту. Я тебе не помешала?

– Да нет. Как мне можно помешать?

– Может, ты один страдать хочешь?

– Круто. Нет, ничего, я найду время. Ты, я вижу, в курсе.

Вера Михайловна прогуливалась вечером у дома Оли, внимательно поглядывая по сторонам, сама не зная, что хочет увидеть. Она прошла мимо уже знакомой группы ребят на детской площадке.

– Да вот она, – вдруг услышала она за спиной и оглянулась.

Мальчишки смотрели на нее, потом кто-то вытолкнул вперед паренька лет двенадцати.

– Говори, что ты тогда видел, – велел мальчик постарше.

– Да ничего такого, – почему-то сразу заныл паренек. – Если вы Ольку из этого дома ищете, то я видел, как она от Никиты своего шла. Неделю, что ль, назад. Ее позвали к машине такой старой, зеленой. Она пошла. Мы в подъезде одном живем. Я зашел, а она нет. Я еще подождал, лифт не вызывал, а она не пришла. Ну, я домой поехал. И все.

– Мальчик, – взволнованно сказала Вера Михайловна, – ты сможешь это рассказать в милиции?

– Нет, – решительно сказал единственный свидетель. – В ментовку не пойду.

– Ну, может, мы попросим следователя к тебе приехать?

– Да вы что? Да пошли вы все!

Парень стремительно сорвался с места и скрылся из виду.

– Он всегда такой трус, – задумчиво объяснил кто-то из ребячьей компании.

Глава 5

Виктор Николаевич прохаживался по вестибюлю супермаркета, смотрел по сторонам, и никто бы не догадался, как далеко сейчас его мысли. Он вспоминал в деталях прошедшую ночь. Нежное, сладкое существо в его объятиях, радость обладания и… дрожь, которую трудно с чем-то перепутать. Это не испуг, не волнение. Это отвращение. Что же делать? Ждать, пока привыкнет? Заставить как-то, чтоб притворялась осчастливленной? Она совсем не так проста. Боится его, боли, темноты, насилия, но он чувствует в этой хрупкой девочке стальной стержень. Просто так она ни с чем не смирится. А что значит не просто так? Как найти к ней ключ?

Свой погреб он строил долго, тайно, самому себе не признавался, зачем. Что-то не то с ним было с самого детства, когда он разглядывал девочек только тайком, из укрытия, не решаясь ни подойти, ни заговорить, как другие мальчики. Девочки казались ему не такими людьми, как он. Они были заносчивыми, болтливыми, шумными и соблазнительными. Они раздражали его, пугали и притягивали. Одноклассницы, видимо, что-то чувствовали. Он не был уродливым, слабым, самым глупым, но девочки обходили его, как грязную лужу. Они даже не смеялись над ним, как над другими сверстниками, с которыми, впрочем, рано или поздно начинали ходить в кино и целоваться в темном зале. Он был никому не нужен, кроме странной, вечно удрученной и погруженной в свои мысли матери. Об отце в их маленькой семье речи никогда не заходило.

Первый взрослый опыт с проституткой привел к главному выводу: это ему не подходит. Доступность и профессионализм партнерши не просто не доставили ему радости. Он ушел от нее оскверненным и обозленным, чувствуя, как в затылок ему дышит следующий из очереди. Наверное, тогда и родилась идея такого укрытия, в котором непонятное и необходимое существо никуда не денется, принадлежа только ему.

Первую девушку Виктор привел без насилия. Она слонялась у вокзала и, видимо, не знала, где переночевать. Он не любил вспоминать ту историю. Когда его волнение прошло, он увидел, что девушка некрасива, желания не вызывает. Но дело было сделано. Выпускать ее нельзя. Она протестовала только первое время, потом быстро сломалась, опустилась, одичала, стала обузой. Когда он заметил, что у нее растет живот, всерьез задумался об убийстве. Но не решился. Пришел час родов, и он просто запер ее и не появлялся в погребе неделю. Когда пришел, по запаху понял, что все кончилось. Пленница была мертва не первый день, а в черной застывшей кляксе ее крови, скорчившись, лежал личиком вниз захлебнувшийся, задохнувшийся ребенок. Свою первую семью Виктор завернул в простыню, отвез в лесополосу и зарыл, даже не посмотрев – сын у него родился или дочь. Потом долго, тщательно отмывал погреб, заново обшивал вагонкой. Думал, все. Не получилось – не станет больше пытаться.