Читаем без скачивания Прыжок в ледяное отчаяние - Анна Шахова

— Итак, Станислав Владиленович, вчера, двадцать пятого февраля, в половине первого дня, вы совещались с программным редактором по поводу сетки на будущий месяц. И сколько эта встреча длилась?

Аникеев расправился наконец с пляшущей в его руках сигаретой, хлопнув ею о пепельницу.

— Нет-нет, — замотал он головой, — около часу я, кажется, обедал в кафе напротив. Вон там, внизу, у нас приличное кафе. — Он указал дрожащей рукой в сторону окна. — Я до часу дня ничего не ем. Я совсем не могу есть по утрам — только кофе немного и воды. А к часу хочу мяса! Я не могу без куска хорошего мяса. Просто не соображаю ничего. — Аникеев плотоядно похлопал губами. У Епифанова даже забулькало в животе, он бы тоже сейчас не отказался от Лилькиных котлет. Но жена старалась держать Великий пост, и муж вынужденно довольствовался покупными биточками.

— Обедали в одиночестве?

— Нет-нет — с нашим бухгалтером. Пал Михеичем Вострым.

— А после обеда?

— А вот после обеда уже крутили «сетку» с Ингой Евгеньевной. Это наш программный директор. Жернову позови, Катя! — Аникеев вскочил, подавшись в сторону приемной.

— Не нужно никого звать! — рявкнул следователь. — Я сам решу, с кем и в какой последовательности беседовать.

Завотделом, поджавшись, скорбно сел. Он не привык к приказному тону.

Следователь протокольно продолжал:

— Меня интересует время с часу дня до половины третьего. Виктория Владимировна погибла около двух. Этому предшествовал ее неприятный разговор с кем-то. Или встреча. Или какое-то происшествие, что вывело ее из равновесия.

— Да не было у меня с ней никакого разговора — ни приятного, ни неприятного! Я вообще предпочитал с ней поменьше общаться. — Аникеев демонстративно отвернулся от Епифанова.

— По словам близких погибшей, она переживала из-за ситуации на работе. Станислав Владиленович, что за конфликт у вас был с Михайловой? — Похоже, что вопрос прозвучал для Аникеева приговором. Он судорожно вскочил, забегал вокруг стола, то поднимая руки, то складывая их на груди, будто обороняясь.

— Это все фантазии ее… неадекватного брата! Это Валентин Михайлов насочинял, да! Он и мне тут угрожал, бегая с кинжалом! Ну, не с кинжалом, а… это я образно! Образно! Но вы же вменяемый человек, вы же наверняка проверили ее телефон, почту или что там еще? Я просто не мог в тот день ни быть с ней, ни говорить.

— Но все-таки конфликт существовал? На коммерческой почве? — Епифанов тяжелым взглядом уставился на усевшегося наконец Аникеева.

— Нет! — завопил он, снова вскакивая и судорожно выдвигая ящики стола.

— Вот, проверяйте! Ройтесь в документах! Сличайте! Я ничего противозаконного не делал! — завотделом кидал на стол бумаги. — Бюджеты на все фильмы утверждались главным, и все проходило по безналу. Все всегда было прозрачно! И фантазии Михайловой… Я больше ничего не буду комментировать без адвоката! Довольно! — И Станислав Владиленович выбежал из кабинета, хлопнув дверью.

Алексей Алексеевич придвинул к себе бумаги, прочел шапку договора с компанией «Интересное кино» на производство документального фильма «Колокольных дел мастера», хронометраж сорок шесть минут. Следователь изучил приложение к договору. Бюджет на благостную тематику выделялся основательный — девятьсот пятьдесят тысяч. Или это и в самом деле немного? Следователь помнил, что в художественном кино счет идет на миллионы. Долларов. «Ох, морока с этими кинодеятелями…» Епифанов вышел в приемную, спросил у обиженной на все и вся секретарши, как найти главного редактора, и отправился на поиски его кабинета под роковым номером тринадцать.

Главный редактор канала оказался также человеком нервическим, но полностью владевшим собой. Довольно молодой для такой должности, не более тридцати-тридцати двух лет, ершистый, развязный, простоватый (брат погибшей Михайловой характеризовал его как булгаковского Шарикова), он все же производил впечатление человека на своем месте. И с головой, и с речью, и с организаторской хваткой у Антона Михайловича Протасова все было в полном порядке. За время краткого знакомства со следователем он «разрулил» две «катастрофические ситуации», с которыми к нему прибегали подчиненные.

Со спорным в правовом отношении проектом «Ужасы мегаполиса» он поступил категорично:

— Закрыть к е…! Поставить вместо него в повторе сериал НБС о дикой природе, который обходится каналу в сущие копейки.

С негодующей телезвездой Зиной Катаваки Протасов избрал совершенно иную политику. Он выбежал в приемную, услышав гневные модуляции дивы, чуть не на руках внес ее в кабинет, усадил в кресло, подобострастно устроился у точеных ножек и протянул листок, на котором чиркнул что-то за секунду до этого золотой ручкой.

— Это компенсирует моральный ущерб, непревзойденная Зизи?

Импульсивная Зизи, будто подавившаяся извечной скороговоркой под натиском главного и осознанием цифры, отображенной на листке, зарделась и притихла.

Епифанов, примостившийся на стуле, почувствовал себя кадкой с засохшим фикусом, на который никто обращать внимания не собирается. Но Протасов уже облобызал ручки успокоенной звезды и выпроводил ее из кабинета. Посмотрев устало на следователя, развел руками, мол, хочешь жить, умей вертеться.

— Присаживайтесь поудобнее, в кресле. Чай, кофе?

— Спасибо, но нет…

— Да бросьте! У нас отличный кофе. Время вообще обеденное.

На последнем слове в кабинет бесшумно вошла пожилая миловидная секретарша с подносом: две дымящиеся чашки кофе, бутерброды с ветчиной, слойки.

— Вот что значит гениальность! Распоряжения принимаются телепатически, — всплеснул руками и то ли улыбнулся, то ли ощерился главный. — Как же я вас люблю, Серафима Па-ална.

— Я вас тоже очень люблю, Антон Михайлович. Приятного аппетита, — секретарша, напоминавшая бонну из института благородных девиц, корректно улыбнулась и начальнику, и его посетителю, после чего бесшумно исчезла.

— Ну, налетайте! — по-свойски кивнул Епифанову Протасов и откусил полбутерброда.

«Да уж. С креативом в общении у этого молодого, да раннего все в полном порядке», — подумал Алексей Алексеевич и протянул руку к слоечке.

— Эта трагедия с Михайловой выглядит… как бы это… неестественно. Совершенно нелогично, — переработав в три укуса бутерброды и прихлебывая с видимым удовольствием кофе, категорично заявил Протасов.

— Что конкретно вы подразумеваете? — Майору кофе также пришелся по вкусу, и он комфортнее устроился в кресле, расслабился.

— Виктория была позитивным, благополучным человеком. То, что у нее сложились в редакции не со всеми дружественные отношения, никак не могло повлиять ни на ее карьеру, ни на работу канала. Михайлова была протеже учредителя, и этим все сказано. «Петрушка» с Аникеевым вряд ли так уж влияла на ее работу и настроение.

— А на настроение Аникеева? — Следователь отставил чашку.

Протасов закурил, глубоко затянувшись, и, закинув ногу на ногу, затряс отполированным ботинком. Манера судорожно трясти ногой стала для дознавателя пока единственным раздражающим фактором в этом хватком топ-менеджере.

— Станислав Владиленович дорабатывает последнюю неделю. Хотя он пока об этом не осведомлен, — жестко сказал главный.

— Даже так? И руку к его увольнению не приложила Виктория Владимировна?

В ответ Протасов вскочил, подошел к небольшому сейфу, достал из него пеструю папку, бросил на стол перед Алексеем Алексеевичем.

— Эти сведения для меня собирала отнюдь не Виктория Владимировна. В течение семи лет Аникеев жил откатами от прикормленных кинокомпаний. Суммы достигали тридцати процентов. Схема традиционная. Бюджет на фильм, к примеру, семьсот пятьдесят тысяч. Двести пятьдесят обналичивались и отдавались главному документалисту. Естественно, с ведома и благословения бывшего главного редактора. С моим приходом и с вливанием новых поставщиков контента, в том числе и научно-популярного кино, количество кормушек сократилось и откатики достигли рекорда в пятьдесят-шестьдесят процентов.

Протасов прикурил новую сигарету от старой и, закинув теперь левую ногу на правую, затряс ботинком с удвоенной силой.

— Михайловой пожаловалась одна из компаний, которая физически не могла доснять проект на оставшиеся средства, и коммерческий директор подняла волну. Вернее, цунами.

— И вы не считаете это мотивом для расправы? — Епифанов с интересом листал папочку главного редактора.

— Пустое! — артистично отмахнулся Протасов. — Он завтра пристроится на тихий канальчик и развернется с новой силой вместе со своим преданным Санчо Пансой — Пал Михеичем. Вы это реликтовое древо еще не лицезрели? Очень рекомендую. — Протасов схватился за поющий мобильный и, отвернувшись, заговорил отрывисто: «Да, нет, может быть, вряд ли…»