Читаем без скачивания Игра в четыре руки - Борис Борисович Батыршин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Завтра первым уроком что, история?
– Ага, – кивает Аст. – Геша ведет.
– Здорово! – обрадовался Женька.
Историю он любил и уже успел наскоро полистать оба учебника – и «Новую историю» с картинкой, изображающей штурм Бастилии на бежевой картонной обложке, и «Историю СССР», где на голубом фоне красовались четыре цветных иллюстрации из жизни девятнадцатого века.
А вот Серега к истории равнодушен. Ему географию подавай. Ну еще бы, мать – геолог, весь Союз исколесила. Вот и сын нацеливается по ее стопам, в Геологоразведочный институт.
Они расстались возле Серегиного дома, известного на весь микрорайон «дома циркачей», на торце которого красуется огромное изображение клоуна и цирковых львов. Дом (как, впрочем, и большинство соседних) был кооперативным, и немалую часть его обитателей составляли сотрудники разных структур Союзгосцирка. Дети из цирковых семей были нередкими гостями в Женькиной школе – они появлялись ненадолго, проводили с классом одну-две четверти, после чего исчезали на очередные гастроли.
– Слышь, Бабай, что-то ты сбледнул с лица, – озабоченно сказал Аст. – Нет, правда, бледный какой-то, вспотел к тому же… Может, тебя и правда до дома проводить?
– Не надо, – отмахнулся Женька. – Тут два шага, сам дойду как-нибудь.
Они стояли возле Серегиного подъезда. Женькин дом был чуть дальше, за длинной пятиэтажкой, стоящей на невысоком пригорке. У его подножия угнездились крошечная, на три машины, парковка и старая, оставшаяся от снесенной деревеньки Ховрино голубятня.
В самом деле, чего это он взмок? И руки вот трясутся…
– Ладно, я пошел. До завтра!
Он с деланно-беззаботным видом закинул сумку за спину и зашагал прочь.
А ведь прав Серега: его колотит, и еще как. И справиться с этим, как Женька ни старался, не получалось. С чего бы это, а?..
Вот и мой (наш!) подъезд – предпоследний слева, пятый в стандартной панельной девятиэтажке, которыми, как грибами, поросли московские окраины вслед за знаменитыми хрущевками. Скрипнула пружиной дверь парадного – никаких домофонов, никаких стальных листов, только деревянные планки и узкое, почти во всю высоту, стеклянное окошко, вечно замызганное, едва пропускающее свет. Полпролета лестничных ступенек, ведущих на площадку первого этажа, неровные пластиковые перила, по которым в иной ситуации так весело скатываться, сидя на пятой точке… Лифт – старый, с открывающейся вручную гулкой железной дверью и окошком, забранным металлической сеткой.
Закрыть наружную дверь, потом распашные дверки самой кабины – из обычного ДСП, покрытого потрескавшейся, выщербленной отделочной панелькой «под дерево». Кнопка, шестой этаж – в окошках замелькали кабели и торцы межэтажных перекрытий. Если прямо сейчас приоткрыть одну из створок, лифт остановится, и я получу желанную отсрочку.
А смысл?..
Все. Поздно. Лифт, звякнув, остановился.
Вправо. Черная, обтянутая дерматином, с латунными гвоздиками-розочками, дверь. На плексигласовой табличке цифры – «164», под ногами – потрепанный жизнью резиновый рельефный коврик. Иногда под него прятали ключ…
Три звонка, это я отлично помню: два коротких и длинный. Нехитрый код, один и тот же для половины обитателей многоквартирных домов большой страны.
Приближающиеся шаги за дверью – легкие, торопливые.
Вот, сейчас…
Получилось. Не представляю, что было бы, поведи я себя иначе. Только это решение (забиться в дальний уголок сознания своего альтер эго, сжаться, закуклиться в позе виртуального зародыша, не выпуская наружу ничего лишнего, и самому стараясь воспринимать как можно меньше) и спасло ситуацию. Потому что… мама.
В начале нулевых у нас приключилась трагедия. Мать затеяла очередную генеральную уборку – избавляла дом от накопившегося хлама, наполняя им большие пластиковые пакеты, заранее выставленные в прихожую. А я, заехав навестить под вечер, выволок их на помойку – в мусоропровод они не влезали. А через несколько месяцев мама собралась заглянуть в старые семейные фотографии – и не нашла ни одной! Тогда-то и выяснилось, что во время той самой большой приборки она случайно выставила пакет с уложенными в него альбомами в коридор, а я, ничтоже сумняшеся… Из всех семейных архивов уцелел только мой выпускной школьный альбом, да и то потому, что я за несколько лет до этого грустного события отвез его к себе на квартиру.
К чему я это? А к тому, что из пропавших фоток я особо запомнил одну: мама, совсем молодая, лет двадцати, рядом с таким же молодым отцом и его другом дядей Володей стоят на фоне недавно достроенного ГЗ МГУ. Черно-белая фотография с обрезанными фигурными зубчиками краями. Мама в широченной колоколом юбке – веселая, юная, звенящая… Красивая!
Так вот, она была почти такая же. Подумаешь, пятнадцать лет! Вместо последнего писка моды начала шестидесятых на ней был домашний атласный халатик, но… Какая разница? Когда она потрепала Женьку по голове, я чуть не сорвался – захотелось обнять, уткнуться, зареветь по-детски…
Положение спас мой юный «сокамерник» по общему телу. Он вывернулся из-под маминой ладони (Как же, несолидно! Вот-вот стукнет пятнадцать, мы теперь взрослые!) и удрал на кухню ужинать. Дав тем самым мне минутную передышку, столь необходимую, чтобы собрать в кучку встрепанные чувства. Сосиски с макарошками… чай… пожалуй, обойдусь без традиционных для «попаданцев» восхвалений «той самой» кухни. В юности, да еще и после насыщенного дня, вкусно все.
Покончив с ужином, мы (мы с Женькой, разумеется) заглянули к себе в комнату. Все совершенно так, как я и помнил! Я ходил по своей узкой, как пенал, комнатенке, как по музею. Каждая мелочь, любая давно забытая деталь отзывалась в душе щемящей нежностью, от которой предательски щипало в глазах. Вот гардероб в углу, с него свисает колючий аспарагус – ему предстоит выдержать переезд в следующем году, а вот очередной «трансфер», уже в недоброй памяти девяносто третьем, его добьет. Письменный стол перед окном, с обеих сторон – самодельные, отцовской работы, полки, на них – Вальтер Скотт, Жюль Верн, Марк Твен…
Настольная лампа с прямоугольным зеленым абажуром. С одной стороны пластик оплыл, покоробился – ввернули стоваттную лампочку, вот он и не выдержал…
За стеной забормотал телевизор. Женька скинул школьную форму, не удосужившись повесить ее в гардероб (аж на душе потеплело – понадобится армейская служба, чтобы приучить этого
