Читаем без скачивания Караул Смерти - Стив Паркер

Когда жизнь наконец вернулась в его остывающий труп, Каррас снова восстал из мёртвых. И снова он поднялся на ступень выше, больше не новобранец, а наконец-то полноправный боевой брат ордена. Литании закончились. Безмолвные улыбки сменили на сжатых устах тревогу. Теперь он стоял среди равных, готовый наконец нести смерть врагам человечества священным именем Императора.

Каррас вспомнил выражение глаз своего хадита в тот день. Там было уважение, которого он так ждал. А за ним – всего лишь на краткий миг – что-то похожее на проблеск почти отеческой гордости.

Третий и последний раз, когда Каррас умер во время священного орденского обряда, ему было сто девять лет по терранскому счёту, и он пролежал трупом целый окклюдский день[3]. Это было величайшее испытание, которое Каррас проходил до сих пор, – испытание, которое, на этот раз, он предпринял по собственной воле. Успех поднял бы его внутри библиариуса, отмыкая путь к великому психическому мастерству, которое, по горькой необходимости, было закрыто для тех, кто носил звание лексикания. Если он выживет, то вернется к жизни кодицием, с гордостью заняв место среди самых могущественных из психического братства. Лишь самые благословенные тьмой пытались пройти Третье вознесение. Теперь шансы успешного возвращения к жизни были гораздо призрачнее, чем в его предыдущих смертях. Ближайшие боевые братья, связанные с ним узами беспрестанных совместных учений и реальных боёв, стояли безмолвно и напряжённо, всей душой желая ему успеха. Некоторые пытались отговорить его от прохождения обряда, но Каррас был непреклонен, чувствуя великую судьбу, которая может лежать на этом пути, не говоря о существенном скачке силы. Он знал, что ему хватит сил выжить. И вот он перешёл на ту сторону снова и ощутил вокруг знакомые тёмные воды.

Струи Чёрной Реки в этот последний раз его не беспокоили совершенно. Он подчинил их, подчинив себя самого. Но его выросшая психическая сила стала таким маяком, что привлекла внимание чего-то нового – зверя другого порядка, из Других Сфер. Нечто отвратительное сумело прорваться в тот день, как Каррас и предполагал. Это была огромная пульсирующая тварь, постоянно меняющая очертания, состоящая из бесчисленных пастей и щупалец, из странных цепких отростков, которая не поддавалась сравнению ни с чем ему известным. Это была ярость, и ненависть, и голод, и она кинулась на него с жестоким ликованием. Битва была битвой воли против воли, битвой двух разумов, сражающихся за превосходство всем, что у них есть, и длилась она словно целую вечность. В конце концов оказалось, что оба примерно равны – эта мерзость и он. Оба отдали всего себя бою без остатка. Они сцепились в умственном изнеможении, и течение начало утаскивать обоих в устье забвения. Но Каррас собрался. Молитвы и надежды боевых братьев достигли его сознания из далёкого царства живых, подпитав для последнего, отчаянного рывка.

Всплеск психической силы вынес его на свободу, а зверя, который бился и метался, не желая такого конца, понесла Чёрная Река, пока его не поглотили расстояние, время и абсолютная тьма.

Хладный труп Карраса снова задышал. Двойные сердца застучали.

В тот день он вернулся из мёртвых победителем, кодицием библиариуса Призраков Смерти наконец, и орден возрадовался, ибо столь одарённых братьев было немного.

С тех пор долгие годы Каррас служил в этой роли, редко ступая на Окклюдус. Война удерживала его далеко от этого мира. Он исполнял дело ордена, дело Императора. Он точно был рождён для этого.

И вот, наконец, хадит призвал его обратно.

Появилась выгодная возможность: шанс заслужить великую честь для себя и ордена.

Это был редкий шанс послужить как никогда прежде.

– Время близится, – сказал ему хадит. – Кто-то должен вернуться, прежде чем отбудут другие. До тех пор поброди в одиночестве. Побудь со своими мыслями. Подумай о том, кто ты и что. Почувствуй себя столпом, который станет нам опорой, когда все остальные рухнут. Иди. Я пришлю за тобой, когда придёт время.

Так Каррас начал бродить. Бродить и думать. Вспоминать.

Он почувствовал, как три души – такие сильные и сияющие души – приближаются на скорости с востока. Братья Призраки Смерти – их эфирный отпечаток нельзя спутать ни с кем, такой же знакомый и дружеский, как самая земля здесь. Он повернулся лицом к леденящему ветру, чтобы встретить их приближение, в тот самый момент, когда нечто огромное, тёмное и угловатое перевалило через холмы, едва не зацепив вскользь их вершины. Оно тянуло за собой огромные шлейфы редкого снега, скользя к тому месту, где стоял Каррас. Мощные турбовинтовые двигатели грохотали. Оно сбросило скорость и начало отвесный огненный спуск, обратив снег вокруг в пар. С резким шипением гидравлических клапанов летательный аппарат опустился на толстые посадочные лапы. Раздался громкий лязг. Опустилась аппарель, и оранжевый свет волной выплеснулся на снег.

Это был «Громовой ястреб» из орденского города-крипты Логополь, и его прибытие было для Карраса и горьким, и радостным одновременно.

Время его одиночества истекло. Визит на орденский мир оказался слишком коротким. Каррас знал: по сравнению с тем, что лежит впереди, его испытания в прошлом покажутся просто игрой. Для того, чтобы это знать, не нужен «ведьмин взгляд».

Живым со службы в Карауле Смерти из двадцати возвращался лишь один.

Глава 4

Наступил вечер, такой, каким он бывает в Холиксе. Небо над городом-каньоном не менялось никогда. Узкая полоска между уходящими ввысь каменными стенами имела постоянный сумеречно-пурпурный цвет, который пронзали яркие, как лазеры, точки звезд. Однако вслед за ударом вечернего колокола зажигались ещё светильники, а на улицах и переулках становилось оживлённее. Фальшивый вечер. Видно, не могут люди без смены дня и ночи. Без пережитка далёких дней Старой Терры: с ним они чувствуют себя уютнее, пусть даже это подделка.

Местные мужчины, коренастые «ночники» по большей части, шли бригадами: одни возвращались с долгой, тяжёлой смены в шахтах, другие отправлялись начинать новую. Усталые матери вели детишек из схолы, которой заправляет экклезиархия. Детки постарше шныряли в людском потоке, пиная мусор и перекрикиваясь не по годам грубыми голосами.

В воздухе сильно пахло гроксовым жиром из уличных светильников. Солоноватый запах палёного мяса, липнущий к одежде, к волосам, к коже. Никаким ваннам и душам, кажется, никогда не смыть его до конца. Со временем можно притерпеться, но пока он по-прежнему донимал Ордиму Арухо. Ордима прожил на Кьяро всего год.

И его по-прежнему поражал гнетущий характер этого места. Втиснутые между голыми утёсами, которые вздымались с обеих сторон на четырёхкилометровую высоту, городские кварталы жались друг к другу, точно люди в переполненном поезде. Самые высокие строения, опрометчиво тяжёлые наверху и довольно вульгарные, нависали над обитателями, точно мрачные голодные великаны, готовые наброситься и сожрать. Между строениями висели беспорядочные плети паутины толстых чёрных проводов, гудящей от напряжения и плохо оцифрованных голосов. Переулки зачастую были настолько узкими, что иным широкоплечим шахтёрам приходилось пробираться боком, чтобы попасть к дверям своей норы.

Такова жизнь среднего кьярита – по крайней мере, здесь, в Холиксе. Те, кто положением повыше, жили и работали, в основном, в зданиях, врезанных прямо в стены каньона. Широкие диамонитовые окна этих зданий, тёплые от ровного золотистого света, взирали сверху на город. Не самый приятный вид, наверное, зато, как подозревал Ордима, воздух там наверху куда чище. Он мог себе представить, каково это: смотреть сверху на эту дыру, покрытую въевшейся грязью и жиром, потягивая после горячего душа превосходный амасек из хрустального бокала.

Не в этот раз.

Он знавал и жизнь наверху, и в самом низу за время своих немалых странствий, но здесь, на Кьяро, высокое положение в его роль не входило. Здесь он был жалким уличным артистом. Здесь он был Кукольником.

Ордима обычно устраивал представления для детей помладше. День за днём, на южном краю Большой рыночной площади, он расставлял свои скамейки и небольшую пластексовую сцену, на которой разыгрывались его истории. Местным торгашам он пришёлся не по нраву; те вечно хмурились и кляли его, осеняя себя знамением аквилы, чтоб отогнать чёрную судьбу, пока Ордима со своим помощником готовили сцену. Однако прогнать его отсюда торговцы не могли, так что он не обращал на них ни малейшего внимания. Торговцы Ордиму особо не интересовали. А вот дети…

Их гораздо больше, чем раньше. И такое странное это новое поколение.

Пока непритязательная толпа смотрела, как его марионетки пляшут на крошечной сцене, Ордима разглядывал их через просвечивающую ширму. Да. Такое странное. В то время, как одна половина зрителей смеялась, хлопала и ахала в подобающих моментах, другая сидела холодная и неподвижная, точно фигурки на каминной полке. Ничто их не трогало. Они не перебрасывались ни единым словом. Никаких всплесков эмоций или общения вообще. Там были и мальчики, и девочки, и у всех, казалось, был один и тот же неестественный вид. Волосы у них были несколько тоньше, чем положено. Кожа имела нездоровый оттенок. А глаза, эти немигающие глаза… Он не поручился бы на сто процентов, но они словно обладали странным сиянием, точно глаза волка или кошки, что можно было заметить, лишь когда густая тень падала на них.