Читаем без скачивания История села Мотовилово. Тетрадь 5 - Иван Васильевич Шмелев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В своей печной бухгалтерии Устинья вела и своих должников: кто брал самогонку в долг, кто не возвращал пустую посуду. Вот ее список обидчиков и должников:
1. Шабренка Булалейка – за болтливый язык и петуха
2. Кузьма Оглоблин – за полбутылки самогонки
3. Коля Ершов – за пустую бутылку
У Устиньи была своя заповедь. Вечером, на ночь, самогонку или вино в долг не давать (деньги водиться не будут) и сдачу вечером не сдавать. Но несмотря на эти все заворожки, у нее не особенно цвело хозяйство. В ее хозяйстве во дворе была коза и пять кур с петухом. Для подспорья, ради доходной статьи, она завела козла, для обгула коз, которых к ней приводили содержательницы (этой «вражьей скотинки») келейницы и вдовы. За услугу она брала полтинник. Козёл с приведённой к нему новой козой частенько пырялись. Приняв комическую позу, приподнявшись на дыбы и скосив головы на бок, они непринуждённо и лениво головами обрушивались друг на друга, цокались рогами, словно пробуя их крепость.
В избе у Устиньи всегда пахло вдовьей затхлостью, какими-то кислыми овчинами, одиночеством и прочей отвратительной дрянью. Внутри избы имелись сундук с добром под кроватью, на печи кошка, а на кровати лежа рос и возрастал ее сынок Васята, а откуда он взялся было сказано раньше. В детстве Васька болел «собачьей старостью», был непомерно тощ. Ноги и руки были у него сухие и тонкие, как палочки, лицо морщинистое, как у старушки, тело все было в болячках и волдырях. Мать тогда не против была и избавиться от такого неудачного ребенка. Она обмазывала всего его козьей сметаной и давала облизывать собаке. Завернутого в шоболы, подавала из окошка нищенкам вместо милостинки с приговоркой: «На, прими Христа ради!» Даже хотела посадить его в муравейную кучу, да люди разговорили. В общем, старалась всячески от него избавиться насовсем. Но Васька помирать не помирал, и расти не рос. Только целыми ночами от немощи хныкал, терзая мать.
То ли от того, что его неоднократно облизывала собака, то ли еще из-за чего, только Васька однажды хныкать перестал и тоску нагонять на свою мать тоже перестал, почувствовал облегчение и стал поправляться. На пятилетний его юбилей природа отметила его тем, что он заболел оспой. Все его лицо было покрыто болячками, которые, подживая, стали нестерпимо зудеть. Он в кровь расцарапывал лицо. Во избежание искарабливания лица, руки ему привязывали к туловищу. Лицо у Васьки так и осталось все в рытвинах – рябое.
Шестилетним малышом Васька залез на берёзу, чтоб полакомиться сочными почками и серёжками, руки поскользнулись, и он комякнулся с берёзы головой о бревно. После чего едва очухался, а мать безразлично проговорила при этом:
– Пуская бы убился до смерти, я бы другого заказала!
В Масленицу этого года катались парни–женихи на лошадях. Вздумали состязаться вперегонки. Подвернулся под этот раз Васька, сшибла его лошадь. Грудью подмяла под себя, слегка встала копытом на щеку. Провалялся от этого случая Васька в постели две недели, отудобел. На щеке остался на всю жизнь от копыт шрам. Мать с досады выговорила ему:
– Какой ты у меня, Васяч, неудашный! Настрадалась я с тобой. Уж больно ты мне надоел со своими болезнями.
Вообще-то Васька рос всем только для насмешек, измываний над ним, надругательств. На улице ребятишки дали ему прозвище «Бадья», так эта кличка на всю жизнь к нему и прилипла, как репей к овечьему хвосту. Васька был всегда виноватый, и, как говорится, все палки летели в него.
Во время игр на улице ему больше всех попадало. Почти все детские игры кончались тем, что Ваську исколотят или же поднимут на «шалы-балы» (зажатыми двумя палками поднимают вверх). С криком и ревом побежит Васька обычно домой, не добежав до своей избы, он жалобно кричит:
– Мама!
Та, недолго думая, выбегает из избы и лихо бежит на расправу с тем, кто обидел Васяту. Устинья даже пожаловалась в ВИК председателю Небоське:
– Мово Васягу на улице гавша заколотила, хоть на улицу ему не появляйся!
– Надо составить акт, – пообещал о защите Небоська. Так и в тот раз, когда Панька всадил Ваське в щеку стрелу, быть бы от его матери расправе, но Васька об этом случае умолчал.
Жители села. Раздел семьи Федотовых
Не совсем сладко проводят свой медовый месяц молодожены в русском крестьянском быту. Особенно в тех семьях, у которых одна изба: всюду чувствуется неудобство и стеснительность. Молодые обычно располагаются со своей постелью на кутнике или же подальше от посторонних глаз, на полатях. Да вот беда: лежи и не шелохайся. Чуть повернулись – скрипу не оберёшься. Еще дело усугублялось и тем, что старики, занимающие место для спанья на печи, грея бока и прокаливая свои простуженные и натруженные ноги на голых разогретых кирпичах, мало когда спали – все дремали. Уши, само собой разумеется, не затыкали. Малейший шорох их настораживал, поэтому-то и приходилось молодым вынужденно говеть: целоваться и миловаться тайно, в пол–азарта, в полунаслажденье. Млели втихомолку во избежание предательского скрипа, изнывая втиходвижку. Но тем не менее молодежь женилась и производила потомство.
Не проходило и году – у молодой пары появлялся ребенок. В избной тесноте появлялась и зыбка, подвешенная к потолку на очепе или же на пружине. Вновь появившегося на свет человека, наряду с молоком из материнской тощей груди, вскоре начинают приваживать и побочной пищей: подкармливают коровьим молоком из коровьего же рога через приделанный к нему коровий же сосок, отрезанный от вымени при заколе коровы. Тут и грязь, и мухи. А вскорости начинают ребенка приучать и к грубой пище: нажёванным хлебом через марлю.
Зыбка, согнутая из лубка, на дне – подстилка из соломы, сверху прикрытая тряпьем. Промокшая и обкаканная пелёнка, мухи, клопы, тараканы. Вот обстановка вступившего в жизнь человека в крестьянской действительности. Если ребенок родился дома – он счастливец, а то бывает рождение и в поле, на жнитве. Тут уж обстановка куда хуже домашней…
Частенько во время сенокоса и жнивы ребенка оставляли на целый день на попечение малолетних нянек, за которыми за самими-то нужен присмотр. Эти-то няньки, убаюкав ребенка в зыбке, выбегали на улицу играть, забывали о ребенке, а он уж давно проснулся и орет во
