Читаем без скачивания Совместный исход. 1972 - Анатолий Черняев

И этой школьной меркой мы мерим тех, кто берется и кто пытается думать ..по-новому, овладевая сложнейшим материалом действительности. Много у -них туману, но в нем проглядывается живая жизнь. А в наших заготовках для «теоретических» выступлений Б.Н. — пахнет одной мертвичиной. Пошлое надутое доктринерство, озабоченное лишь тем, чтоб не оступиться в глазах начальства.

18 марта 72 г.

Давно не писал. В среду вечером ездил к Б.Н. в больницу. Дряхл он. Много рассказывал о болезни й о лечении. Неожиданно одобрением встретил мое дело с Федосеевым. Презрительно ругал его... И сказал вдруг: «Вы вот там с Арбатовым догадались бы включить в речь Л.И. абзац по этому поводу - и дело в шляпе. Я в ответ сообщил ему об интервенции «Воробья»

В среду вечером «учитывали» замечания членов Политбюро и Секретарей по тексту Л.И. Смешно: в основном правили «стиль» или сглаживали углы, словесно замазывая недостатки, которые были обозначены «народными» выражениями, вроде: «если копнуть поглубже»...

Из принципиальных, пожалуй, одно: Суслов вычеркнул все про Общий рынок - сенсационное место, где мы ради поддержки Брандга, впервые заявляем, что не навечно записали себя в смертельные его враги. Брежнев отверг страхи Суслова. Втык Федосееву либо никто не заметил (скорее всего) либо... Впрочем, Демичев в отпуску.

Б.Н. озабочен открывшейся после смерти Хвостова должностью академика- секретаря отделения истории. Боится, что вновь появится Поспелов[4]. Просил подумать. На другой день я ему послал записку с предложением назначить Трухановского (главный редактор журнала «Вопросы истории»).

Рассказал Б.Н. о слышанном в кабинете Л.И. разговоре с Косыгиным и Громыко. Удивлялся Косыгину. Но и Громыко обозвал нахалом за то, что он «тыкает» Брежневу и в то же время лижет Гвишиани (зять Косыгина). Вспомнил, что Громыко был до конца против войны Индия-Пакистан, считал, что они оба для нас одно и тоже. «А почему бы им было и не повоевать? Результаты показали, что это совсем не плохо», - заметил Пономарев.

В пятницу - банкет в СЭВ'е по случаю Брутенца. Все-таки пошлый ритуал. Светка Арбатова в сногсшибательной брючной паре... Выступал Румянцев (академик, бывший шеф-редактор ПМС), Гриша Морозов (профессор, первый муж Светланы Сталиной)... Я лицемерил в тосте - насчет отношения Брутенца к труду. Борька Пышков меня косвенно поправил.

Уезжаю на дачу читать Димитрова.

19 марта 72 г.

Весь день читал дневник Димитрова. Впечатление - перманентно ошеломляющее, особенно тосты и прочие высказывания Сталина.

Берлингуэр избран Генсеком ИКП. (Приветствие Брежнева в «Правде», более сдержанное, чем помещенное выше приветствие Лонго по случаю назначения председателем ИКП).

Вспомнил ядовитость Б.Н. в больнице по поводу «правительства демократического сдвига»: «Не знают чего уж и придумать!»

Ну, а он, Б.Н., что посоветовал бы им придумать?!

Речь Брежнева на XY съезде профсоюзов. Он, как потом мне рассказал Цуканов, правил ее в ночь на воскресенье. (Это было заметно, когда слушал по радио). Некоторые международные моменты, например, о том, что переговоры в Пекине проходили под грохот бомб во Вьетнаме, - результат интервенции Арбатова.

Александров-Агентов узнал об исправлениях в последний момент, за полчаса до произнесения. Сильно трепыхался против Цуканова, кричал: по почерку вижу, что это Арбатова работа.

Мой абзац против Федосеева прозвучал слабо, не убедительно. ... Но Федосеев что-то учуял. Именно сегодня, спустя 11 дней, вдруг позвонил. (Арбатов был прав: о благородстве и порядочности в таком деле не могло быть и речи). Начал Петр Николаевич с демагогии — что, мол, это полезно и правильно бороться против Гароди и Фишера, но неправильно говорить о слияний рабочего класса с интеллигенцией и т.п.

Чувствовались нотки запугивания и даже угрозы в связи с «запретом» (моим и А.Н.Яковлева) переводить брошюру на языки. Сначала я глупо вступил с ним в интеллигентский спор по существу. А потом, когда он намекнул, что, мол, позиция мне навязана парой известных товарищей в Отделе, которые давно выступают с неправильных позиций по данному вопросу, - я завелся и сказал: «Не хотите по- товарищески, пусть нас рассудит ЦК. Мы напишем записку, Вы - объяснение etc». Он сбавил тональность. Договорились: мы дадим конкретные исправления в брошюру, а он посмотрит..., но «в пределах позиции нашей партии». Между прочим, он пытался анализировать соответствующее место из речи Брежнева в свою пользу. Я сказал: «У меня есть веские основания трактовать это место в противоположном духе». Вся дальнейшая эпопея «идейной борьбы» с Федосеевым и Трапезниковым, которая чуть не закончилась моим изгнанием из ЦК, подробно изложена в книге «Моя жизнь и мое время» (стр.247-257). В ходе этого столкновения я разочаровался в своих коллегах по Отделу, потерял друга.

Оно длилось долго. Последняя неделя апреля могла стать переломной для всего остатка моей жизни. Во вторник состоялось совещание у Трапезникова, на котором объявлена война на уничтожение ревизиониста Черняева. Участвовали: Федосеев, Йовчук (ректор АОН при ЦК КПСС), Смирнов, Егоров (директор Института марксизма-ленинизма), Кузьманов, Семенов (сотрудники этого института), Руткевич (директор Института социологии), Чехарин (зав. отделом науки), Тимофеев, Глезерман (известный специалист по марксизму-лененизму).

После этого гнусного заседания, на котором меня пытались морально раздавить и запугать, я позвонил Суслову. Все ему рассказал. Он был не в курсе и даже не знал о существовании записки Международного отдела. Принял он мой рассказ благожелательно. Велел своему помощнику доложить ему все материалы. Что он на самом деле думает - неизвестно, но теперь все будет зависеть от него.

В своей книге «Моя жизнь и мое время» я рассказал, чем кончилось. Суслов вдруг порекомендовал ввести меня в состав редколлегии журнала «Коммунист» и таким способом мгновенно прихлопнул всю эту возню Федосеева-Трапезникова. Почему он встал на мою сторону, «идеологически» объяснить нельзя. Скорее всего потому, что презирал моих оппонентов, и того и другого.

Вывод для себя я сделал такой: увы, это позиция слабости - в наше время открыто презирать прохвостов, значит, «губить» себя. Их слишком много, они везде и их трудно распознать в их многообразных личинах.

В общем, по жизненной сути и борьба моя , и вроде победа, если о них поразмышлять по крупному счету, представали суетой, чем-то никому всерьез не нужным. Никакого удовлетворения от того, что я уцелел, я не испытал.

22 марта 72 г.

С утра опять Цуканов: речь при вручении ордена профсоюзам. За полтора часа сочинил бодягу. Собрались: Арбатов, Лукич (Смирнов), я у Цуканова. Прошлись. Сопли.