Читаем без скачивания Звездная улица, пятая вилла - Джеймс Баллард

Покачав головами и еще раз осудив мое упрямство, Тони и Раймонд покинули меня.

Через два часа фурункул исчез так же внезапно, как и появился. Не успел я разобраться в причинах этой метаморфозы, как из типографии приехал пикап с пятьюстами экземплярами свежего номера «Девятого Вала». Затащив коробки в гостиную, я раскрыл одну, не без ехидства вспоминая требование Авроры Дей опубликоваться именно в этом номере. Ей невдомек было, что последние гранки я передал в типографию за два дня до того, как ей приспичило напечататься, так что я не мог пойти ей навстречу, даже если бы захотел.

Раскрыв журнал, я начал с редакционной статьи — очередной работы в серии моих исследований о причинах прогрессирующего упадка современной поэзии. Но вместо десятка абзацев, набранных привычным скромным шрифтом, в глаза назойливо лезла строка гигантского курсива:

ПРИЗЫВ К ВЕЛИЧИЮ!

Ошеломленный, я посмотрел на обложку — тот ли журнал я получил? — и начал лихорадочно листать его.

Первое стихотворение я узнал сразу: прошло всего два дня, как я забраковал его. Три следующие я тоже читал и отверг. Затем шли вещи, которых я в глаза не видел, и все они были подписаны Авророй Дей. Они занимали почти весь журнал.

Поддельным был весь номер! В нем не сохранилось ни одного стихотворения из моей корректуры, все было подменено другими стихами. Я бросился в гостиную и посмотрел еще десяток экземпляров. Все они были подложными.

За десять минут я перетащил коробки к мусоросжигателю, свалил в топку, облил бензином и устроил погребальный костер. Потом такой же экзекуции подверглась в типографии оставшаяся часть пятитысячного тиража.

Объяснить мне эту ошибку так никто никогда и не смог. Обнаружился экземпляр журнала на той же роскошной бумаге с инициалами Авроры Дей, но с редакторской правкой, сделанной моей рукой! Что же касается моих гранок, то работники типографии уверяли, будто вообще его не получали.

Когда бурное пламя поднялось высоко к жаркому солнцу, сквозь дым я заметил суету на вилле моей соседки. Растворились настежь окна под натянутыми маркизами, на веранде заметался горбун-шофер. Хозяйка виллы в белых одеждах, окутывавших ее сверкающим облаком, стояла на плоской крыше и сверху смотрела на меня. Была ли причиной солидная доза «мартини», выпитая натощак, недавний уродливый фурункул на щеке или пары бензина, не знаю, но, возвращаясь в дом, я вдруг покачнулся, сел на ступени и ощутил, что теряю сознание.

Через несколько секунд я пришел в себя. Опершись о колени локтями, я пристально смотрел на нижнюю ступеньку. На синей прозрачной поверхности виднелись четко вырезанные буквы:

«Отчего так ты бледен,Возлюбленный мой безрассудный,О скажи мне, молю, отчего?»

До глубины души возмущенный таким вандализмом, я встал и вынул из кармана халата ключ. Поднеся его к замочной скважине, я увидел еще одну надпись, на этот раз на бронзовой пластине замка:

«Ключ не спеша поверниВ смазанном жиром запоре…»

Черная кожаная обивка двери тоже была покрыта надписями. Изящные строки бессистемно скрещивались образуя филигранный орнамент.

Захлопнув дверь, я прошел в гостиную. Стены казались темнее обычного, потому что все они были покрыты рядами ювелирно вырезанных букв — бесконечные стихотворные строки спускались от потолка к полу. Я поднял со стола бокал и поднес его ко рту. По голубому хрусталю от края к основанию вилась змейка таких же каллиграфических букв:

«О, выпей меня без остатка очами…»

Стол, абажуры, книжные стеллажи, клавиши пианино, стереопластинки — все в комнате было густо исписано.

Я закачался, поднял руку к глазам и оцепенел: вытатуированные строки, как рассвирепевшие змеи, обвивали кисть и предплечье. Бросив бокал, я кинулся к зеркалу, висевшему над камином, и увидел свое лицо в немыслимой татуировке — живая рукопись, в которой невидимое перо прямо у меня на глазах выводило стихотворные строки:

«Прочь, змеи с разящим раздвоенным жалом.Прочь, племя паучье, плетущее сети…»

Я отшатнулся от зеркала, промчался через террасу, оскальзываясь на клубках цветных лент, заброшенных вечерним ветром, и перепрыгнул через перила. За считанные секунды я был у пятой виллы, пронесся по темной аллее и остановился перед черной парадной дверью. Едва я коснулся звонка, как дверь отворилась, и я буквально ввалился в знакомый холл.

Аврора Дей ждала меня в шезлонге у бассейна. Она кормила древних белых рыб, собравшихся у стенки. Когда я приблизился, она нежно улыбнулась рыбам и что-то шепнула им.

— Аврора! — взмолился я. — Ваша взяла! Ради всего святого, делайте, что вам угодно, только оставьте меня в покое.

Некоторое время она продолжала заниматься рыбами, никак не реагируя на меня. Страшная мысль пришла мне в голову: эти огромные белые карпы, которые так стремятся прикоснуться к пальцам Авроры, не были ли они некогда ее любовниками?

Мы сидели в закатных сумерках. За спиной Авроры длинные тени ложились на пурпурный холст Сальвадора Дали «Постоянство памяти». Рыбы не спеша пересекали бассейн.

Она поставила ультиматум: абсолютный контроль над журналом, личный диктат, включая отбор материалов для публикаций, Ни одна строчка не может появиться в «Девятом Вале» без ее санкции.

— Не волнуйтесь, — сказала она рассеянно. — Наш договор касается только одного номера журнала.

Как ни странно, она не стремилась напечатать собственные стихи — флибустьерская акция с последним выпуском имела лишь одну цель — сломить мое сопротивление.

— Вы считаете, что одного номера хватит? — спросил я, пытаясь понять, чего же она хочет.

Аврора лениво подняла взгляд, небрежно водя пальчиком с зеленым ноготком по глади бассейна.

— Это зависит от того, когда вы и ваши коллеги одумаетесь, наконец, и снова станете поэтами.

Узор на воде необъяснимым образом не расплывался, сохраняя четкие очертания.

Часы, проведенные мною с Авророй, были похожи на тысячелетия. За это время я рассказал ей о себе все и не узнал о ней почти ничего. Одно было несомненно; она жила и дышала поэзией. С непонятной одержимостью она считала себя лично ответственной за глубокий упадок этого искусства. Правда, средство, избранное ею для его возрождения, напоминало мне лекарство, которое много хуже болезни.

— Вам обязательно нужно познакомиться с моими коллегами. Приезжайте к нам, — пригласил я.