Читаем без скачивания Оруженосец - Олег Верещагин

— По-моему, он один, — по-прежнему спокойно сказал Эйнор, останавливая своего Фиона. — Пойди посмотри.

Фередир соскочил на размокшую обочину. Отодвинул плащ, вытянул меч — не арнорский, а такой, какими пользуются к востоку от Мглистых Гор, доставшийся от деда. И, раздвигая настороженным клинком кусты, пошёл туда, где теперь уже и сам различал лежащее в густой траве тело.

— Эй, это парень какой-то! — послышался через минуту его удивлённый голос. — Человек, в лохмотьях… Эйнор, слышишь?!

— Слышу. — Эйнор уже подходил тоже, ведя под уздцы обеих лошадей и держа в правой свой меч, откованный ещё в Нуменоре Бар. — Гляди-ка. У него волосы, как у тебя… — Рыцарь передал поводья оруженосцу, поймал не глядя ножны клинком и опустился на колено около лежащего ничком человека. Осторожно перевернул его. — Мальчишка, моложе тебя. Хм… что-то эльфийское в лице… но это не эльф, точно.

— Наверное, и правда из йотеод или из северян. — Фередир наклонился опять. — Он мёртвый?

Эйнор стащил зубами перчатку, положил пальцы по обе стороны грязной шеи найденного.

— Жив… Странно одет. Смотри, какие штаны.

— Странно, — согласился Фередир. — Смешно. Похоже на парусину, как на кораблях Гондора. Только синяя. А рубаха обычная. Ни ремня, ни ножа… Может, ненормальный?

— Или… — Эйнор продолжал вертеть тело. — Погляди, что у него.

Запястья мальчишки были рассечены круговыми ранами — кожа стёрта до мяса. На спине сквозь драную грубую ткань проглядывали длинные рубцы.

— От верёвки и от плети, — тихо сказал Эйнор. — И ноги — босой, всё в кровь разбито.

— Бежал из плена! — воскликнул Фередир и с уважением посмотрел на лежащего. — Наверное, ангмарцы схватили его у истоков Андуина, по ту сторону гор… — Оруженосец стал отстёгивать плащ. — Возьмём его с собой?

— Конечно. — Фередир положил пальцы на виски мальчика. Нажал.

Мальчишка открыл глаза сразу — серые, невидящие. Что-то негромко сказал. И опять то ли впал в забытьё, то ли просто опустил веки.

Глава 3,

в которой мы знакомимся с Гаравом[4]

Я не умер?

Нет, кажется, не умер.

День. Небо это серое… На чём это я лежу? Это не трава… и небо какое-то… половинное…

Да нет, просто надо мной что-то натянуто.

Меня подобрали, всплыла ясная мысль.

Кони фыркают. Да, кони… Кони?!

Кто подобрал?!

ОПЯТЬ?!?!?!

Молнией пролетели в мозгу образы расправ над беглыми. Неужели, неужели?!. Он попытался вскочить, руки и ноги были свободны, но предательская слабость подкосила, в голове тонко запели нудные струны, внутри всё противно ухнуло — и Пашка повалился обратно на плащ.

Плащ… Он лежит на плаще. И над ним натянут плащ — от дождя. Беглого положили на плащ — странно…

Послышался голос — мальчишеский, вопросительный. Над Пашкой склонилось веснушчатое лицо — длинные светлые волосы свисают до плеч, весёлые серые глаза… Мальчишка пахнул мокрой тканью, металлом, конским и своим потом, кожей одежды. Он улыбался. Опять что-то спросил. Потом, нахмурившись, спросил снова — уже на другом языке, явно подбирая слова. Пашка узнал слова, похожие на слова языка, на котором говорили ТЕ.

— Не понимаю, — ответил он и сглотнул.

— Йе понимау? — переспросил мальчишка. Пашка кивнул и расплакался.

Он плакал, судорожно сотрясаясь всем телом, глотал эти слёзы, икал, кашлял, слёзы забивали горло, душили — Пашка слепнул от них, ощущая только громадное, почти убивающее облегчение. Он понял одно — этот парень никакого отношения не имеет к ТЕМ. А значит — спасён.

Спасён.

Мальчишка не успокаивал его — сидел рядом на корточках и смотрел в сторону. Постепенно Пашка успокоился, вытер рукой лицо, судорожно вздохнул — и увидел, что возле натянутого плаща стоит ещё один человек. Тоже почти мальчишка, темноволосый и сероглазый, одетый в вытертую чёрную кожу, с мечом и длинным кинжалом на перевязях широкого пояса.

Не сводя пронзительных серых глаз с лица Пашки, он задал какой-то вопрос. Младший, подняв лицо, помотал головой и что-то сказал. Черноволосый нахмурился, сказал что-то ещё на одном — третьем уже — языке.

— Не понимаю я, — пробормотал Пашка. Подумал и добавил: — I don't understand, sorry… — И снова вздрогнул нервно, подумав, что слова английского языка звучат тут ещё страннее, чем русский, — как напоминание, что он учился в школе и учил английский — не во сне, правда!

Ребята переглянулись. Младший — уже неуверенно — повторил вопрос на том языке, на котором говорил второй раз — медленно и раздельно:

— Uskka уег, du spikka yothejd?[5]

«Спросить… говорить…» — послышались Пашке искажённые английские слова.

— No, — покачал он головой. — I don't speak… I'm Russian. — И в безумной надежде добавил: — Russia… Moskow…

— Рахан? — поднял брови старший. — Носс?[6] — Он пожал плечами, вздохнул, как бы смиряясь со сказанным Пашкой. — Эйнор. — Он указал на себя. — Фередир. — Указал на светловолосого.

— Паш… Павел. — Пашка показал на себя и только теперь увидел, что запястья у него перебинтованы. Эйнор высоко поднял брови и покачал головой как-то осуждающе.[7] Спросил:

— Wirra du? Yothejd, imma Asgaroth?[8]

Пашка опять пожал плечами. На этот раз он вообще не понимал, о чём речь.

— Где я? — с отчаяньем спросил он в свою очередь. — Я ничего не понимаю, честное слово.

— Йе понимау, йе понимау, — повторил светловолосый. Засмеялся необидно. Что-то сказал старшему, тот кивнул. Светловолосый поднялся, отошёл туда, где были привязаны большущие лошади и лежали сумки. Завозился, поглядывая через плечо. Эйнор продолжал сидеть, глядя на Пашку в упор. В рукояти меча поблёскивал, как бесстрастный кошачий глаз, большой зелёный камень, ограненный в виде многоконечной звезды.

Пашка сглотнул и спросил тихо, неуверенно поведя рукой вокруг:

— Ангмар?

Лицо темноволосого стало настороженным. Он коротко ответил:

— Baw…[9] — потом усмехнулся и добавил: — Si Cardolan…[10] Worn dennat Angmar, worn Cardolan.[11]

Пашка постарался сесть удобнее. В происходящее по-прежнему не верилось, но всё, что с ним происходило, не могло не быть реальным, значит… Неизвестно, до чего ещё он бы додумался, но тут светловолосый Фередир принёс большой ломоть серого хлеба и такой же — копчёного мяса. Рот у Пашки мгновенно наполнился слюной. Он уже и не помнил, какая она на вкус, настоящая еда! А Фередир сказал, протягивая хлеб и мясо:

— Itta.[12]

— Eat? — переспросил Пашка по-английски. Фередир и Эйнор переглянулись, и Эйнор кивнул: