Читаем без скачивания Острые края (сборник) - Джо Аберкромби

Дернув поводьями, он заставил своего коня попятиться, застыл на мгновение, напоминая на фоне яркого неба изваяние кого-то из древних героев, и Реус подумал, что вряд ли мир когда-либо еще видел столь обаятельного негодяя.

А потом ему в лицо ударила взметнувшаяся пыль – это Глокта помчался вниз по склону.

Прямо к мосту.

Мелкие благодеяния

Вестпорт, осень 573 года

Явившись в то утро, чтобы открыть свой Дом дыма, Шев прежде всего увидела пару огромных грязных босых ступней, торчавших из дверного проема.

В былые времена подобное зрелище не на шутку потрясло бы ее, но за последние пару-тройку лет Шев приучила себя трезво думать даже и в потрясенном состоянии.

– Эй! – воскликнула она и, стиснув кулаки, направилась вперед.

Тот, кто лежал у нее в двери, уткнувшись носом в пол, то ли не желал, то ли не мог двигаться. Она видела длинные ноги, к которым крепились эти самые ступни; ноги были одеты в грязные, рваные брюки, а дальше следовало столь же грязное и волглое тряпье, представлявшее собой пальто. И, наконец, в загаженном углу прямо под дверью Шев покоилась копна длинных рыжих волос, обильно смешанных с соломой и грязью.

Да уж, здоровенный мужик. Оказавшуюся на виду кисть руки длиной со ступню Шев, опутывали вздувшиеся вены, а кожа на костяшках пальцев была сбита. Но было в этой кисти что-то необычное. Изящество.

– Эй! – Она всадила носок башмака в пальто примерно там, где должна бы находиться задница. Никакой реакции.

Она услышала шаги за спиной.

– Утречко, хозяйка. – На работу явился Секутор. Этот парень никогда не опаздывает. Не самый ловкий работник, но уж в непунктуальности никто его не упрекнет. – Что это вы здесь поймали?

– Да, знаешь ли, вынесло к моим дверям странную рыбку. – Шев подцепила пальцами прядь рыжих волос и наморщила нос, поняв, что они заляпаны кровью.

– Он пьян?

– Она. – Уткнувшись лицом в грязь, лежала женщина. Широкая в кости, с мощным подбородком и бледной кожей, на которой были отлично видны и черный струп, и красная ссадина, и багровый синяк, увидев который Шев поморщилась, хотя ей, вообще-то, очень редко приходилось иметь дело с людьми, которых не украшал шрам-другой.

Секутор негромко присвистнул.

– Эва, сколько ее!

– И кто-то весьма изрядно измолотил. – Шев наклонилась, подставила щеку почти вплотную к распухшим от побоев губам женщины и ощутила чуть заметное дыхание. – Но пока жива. – Она отодвинулась, застыла на корточках, положив запястья на колени и свесив кисти рук, и стала думать, что же делать. Ей случалось без оглядки кидаться во всякие безобразия, но почему-то даже самые надежные, казалось бы, барыши никогда не прилипали к ее рукам. Она надула щеки и испустила скорбный вздох.

– Что случилось, то случилось, – сказал Секутор.

– Увы, да.

– Но ведь нас это не касается, верно?

– К счастью, нет.

– Прикажете оттащить ее на улицу?

– Н-да, мне этого очень хотелось бы. – И Шев возвела глаза к небу и вздохнула еще тяжелее, чем в первый раз. – Но сдается мне, что лучше будет занести ее внутрь.

– Уверены, хозяйка? Помните, когда в прошлый раз стали кому-то помогать?..

– Уверена? Нет.

Шев понятия не имела о том, почему она после всего дерьма, которое с нею приключалось, все еще сохранила потребность делать всякое добро по мелочи. Возможно, именно потому, что с нею приключалось все это дерьмо. Возможно, была в ней какая-то упрямая сердцевина, вроде косточки в финике, никак не желавшая, чтобы дерьмо, приключавшееся с нею, превратило ее самое в дерьмо. Она повернула ключ и толчком локтя распахнула дверь.

– Бери ее за ноги.

Тем, кто управляет курительным заведением, волей-неволей приходится привыкать ворочать бесчувственные тела, но последний объект бестолкового милосердия Шев доставил им немало трудностей.

– Пропади все пропадом! – ворчал, выпучив от напряжения глаза, Секутор, пока они волокли женщину по пропахшим застарелой затхлостью коридорам, то и дело задевая ее спиной половицы. – Что у нее в брюхе, наковальни?

– Наковальни полегче будут, – простонала Шев сквозь стиснутые зубы; под тяжестью незнакомки ее мотало из стороны в сторону, так что она то и дело ударялась плечами в облупленные стены. Тяжело дыша, она пинком открыла дверь в свой кабинет – вернее, в кладовку-буфетную, которую называла своим кабинетом. Напрягая рвущиеся мышцы, она затащила женщину туда, стукнув по дороге безвольно болтавшейся головой о косяк, потом споткнулась о тряпку и, испуганно пискнув, упала на койку, а женщина придавила ее сверху.

Шев никогда не имела предубеждений против рыжих в постели, но предпочитала, чтобы они были хотя бы в относительно сознательном, дееспособном состоянии. И предпочитала также, чтобы от них пахло немного приятнее, по крайней мере, когда они оказываются в кровати. От этой особы смердело закисшим потом, тухлятиной и едва ли не концом света.

– Вот до чего доброта доводит, – заметил, усмехнувшись про себя, Секутор. – До того, что рушишься под тяжестью забот.

– Будешь и дальше хихикать или все-таки поможешь мне, сукин ты сын? – проворчала Шев. Под аккомпанемент скрипа продавленных пружин она выбралась из-под бремени и затащила ноги женщины на кровать; ступни повисли на изрядном расстоянии от края. Кровать была небольшой, но сейчас казалась и вовсе детской. Потрепанное пальто женщины распахнулось, а надетый под ним замызганный кожаный жилет задрался.

Шев довелось год странствовать с бродячим цирком, в котором имелся, в частности, силач, именовавший себя Великолепным Зараконом (хотя в действительности его звали Ранкин). Он натирал торс маслом, надевал жилет в обтяжку и для развлечения толпы поднимал всякие тяжести. Когда же он уходил со сцены и вытирался полотенцем, никто не уговорил бы этого ленивого балбеса поднять хотя бы упавший на пол наперсток. Живот у него состоял из твердых клеток мышц, как будто под туго натянутой кожей у него находилось не мясо, а резное дерево.

Бледным животом и торсом женщина напомнила Шев Заракона, правда, она была длиннее, стройнее и худее. Между ребрами, двигавшимися в такт мелким вдохам и выдохам, можно было разглядеть все мелкие связки. Вот только вместо масла живот был покрыт синяками, среди которых особо выделялся огромный багровый кровоподтек, какой мог остаться после удара, например, обухом топора с хорошего размаха.

Секутор негромко присвистнул.

– А ведь ее и впрямь здорово отколошматили…

– Угу. – Шев куда лучше, чем хотелось бы, знала, что при этом ощущаешь, и потому, поморщившись, одернула жилет, а затем извлекла одеяло и накрыла женщину. Да еще и подоткнула слегка одеяло вокруг шеи женщины, ощущая себя при этом совершенной дурой, а женщина что-то пробормотала, повернулась на бок и захрапела, вздымая дыханием накрывшие рот свалявшиеся волосы.

– Приятных снов, – пробормотала Шев. Не сказать что она сама когда-нибудь видела такие. И не то чтобы ей действительно нужна была кровать здесь, но, когда несколько лет подряд живешь, не имея нормального места для сна, так и тянет завести лежанку в любом хоть мало-мальски похожем на безопасное месте, какое удастся отыскать. Она отогнала воспоминания и выгнала Секутора в коридор. – Лучше иди двери открой. Дела у нас идут не столь блестяще, чтобы мы позволяли посетителям мимо проходить.

– Неужто весь народ прямо с утра ломанется за хаском? – осведомился Секутор, пытаясь вытереть с ладони сгусток крови женщины.

– Зачем тому, кто хочет позабыть о своих несчастьях, дожидаться обеда?

При свете дня курительная комната нисколько не походила на очаровательную, полную чудес пещеру, какую Шев представляла себе, покупая заведение. Упершись руками в бока, она посмотрела по сторонам и снова, в который уже раз, тяжело вздохнула. По правде говоря, оно имело более чем просто случайное сходство с самой заурядной сральней. Растрескавшиеся, испещренные несмываемыми пятнами половицы, грозившие занозами, подушки, засаленные, как в баольской кухне, одна из дешевых драпировок сорвалась с гвоздя и предательски открывала поеденную сыростью заплесневелую штукатурку. Какое-то отдаленное подобие стильности создавали лишь молитвенные колокольчики на полке, и Шев точным движением стукнула по самому большому из них, а потом на цыпочках отошла в сторону, чтобы приколоть угол драпировки на место – так плесень не будет хотя бы попадаться на глаза, хотя обоняние исправно сообщало о ее наличии: запах гнилого лука был неистребим.

Даже столь умелая лгунья, как Шев, не могла бы убедить столь доверчивую простушку, как Шев, что это не сральня. Но пусть и сральня, зато ее собственная. И у нее были планы, как обустроить ее. У нее всегда имелись планы.

– Ты почистил трубки? – спросила она, когда портьеры раздвинулись, пропуская Секутора, открывшего входные двери.