Читаем без скачивания Физика Ташлы - Валентина Абакумова

– Да, вот… – припомнив строчку из Ломоносова, Мухин с большой долей достоинства сказал в ответ, – ни у кого не прошу и никому не должен…

И это действительно так. Живёт он исключительно подсобным хозяйством. Даже самогонка личного разлива…

– Это – философия лодыря, – заключил богатый дяденька, и, довольный собой, приподнял подбородок.

– Да вам-то, крокодилам, рабы нужны, а не работники. Уж без вас как-нибудь…

– Ну, попробуй! – «олигарх» погладил свой живот. Мухин тоже погладил. Бороду. И пошёл на огород.

После обеда зашёл в дом прилечь, отдохнуть от трудов на подворье в прохладе, проходя мимо зеркала, взглянул краем глаза на свою фигуру в профиль:

– Опа-на! А пузо-то у меня не меньше! – гордо заметил он.

О том, что мои кошки охотницы, знают все. Я уже не удивляюсь, если вижу на крыльце дохлую гадюку или ящерицу. На крыльце, слава Богу, а не посередине комнаты, в которой сплю. Потому что раньше они свою добычу тащили именно туда. Всё лето потратила я на то, чтобы приучить их к тому, чтобы дальше порога они свою добычу не тащили. И, казалось бы, ничем они меня удивить не могут больше, ан нет! Случилось-таки то, что заставило меня поволноваться.

Рано утром, когда ещё недостаточно светло, я обнаружила, что на крыльце опять что-то появилось. Ну, появилось и появилось, днём разберусь. Ушла досыпать.

Когда же день явил себя в полную меру сил, я обнаружила, что это крупная мышка. Очень крупная. И всё бы ничего и понятно: кошка на то и кошка, чтобы охотиться за мышкой. Но эта мышка была особенной – полевой. Это именно та мышь, которая способствует заражению геморрагической лихорадкой. От которой, кстати, в деревне помер не один человек.

Я закутала платком нос и рот, вооружилась веником и совком и собралась провести операцию по уничтожению опасного для жизни, несмотря на дохлость, субъекта. И только-то я наклонилась к этой мыши, чтобы веником её на совок отправить, как она… дохлая!… шевельнула усом! Ё-моё! Она живая!

Наверное, не стоит рассказывать, как я отскочила, теряя в полёте и веник, и совок…

Живая – не живая, а убрать субъект надо. Вдруг она всё-таки представляет опасность!

Я снова подошла к ней осторожненько. Лежит рыжая тварь, не дышит и не двигается, но только я начала операцию, как она снова демонстративно шевельнула усами!

Ну, это выше моих сил и терпения!

Может, я чего-то не вижу?.. Пойду-ка очки возьму.

Очки-то мне и помогли понять, что за странные вещи происходили с дохлой мышкой. Мышка-то дохлая, да мушка, излюбовавшая её живая! Она что-то выкусывала у мышки под носом, время от времени толкая свисший ус…

Блин… Надо отнести подальше. И пойду руки помою. И… как бы теперь от этой мухи спасаться? Зашла на кухню и проверила, не лежит ли где-нибудь открыто еда… Хотя, разве это спасёт от контакта через наглую муху с дохлой мышью… Как жить дальше?…

Лена – ташлинская гостья. А Ташла, как известно, располагает к неспешным беседам, когда легко всплывают в памяти самые маленькие подробности сюжетов из жизни, которые важными кажутся, только если действительно никуда не торопишься. Но этот сюжет достоин отдельного разговора. Судите сами.

Лена работает в онкодиспансере, проводит обследование женщин на маммографе. Её профессиональный инструмент был изготовлен в Германии и носит известное имя «Филипс». С детства мы наслышаны о качестве немецких товаров, трудно отыскать кого-нибудь, кто бы сомневался в нём. Но Ленин маммограф отличался тем, что, будь он человеком, то считался бы просто бестактным. В самый ответственный момент, когда грудь пациентки обнажена и готова к обследованию, он вдруг раз! и мог отключиться. Конечно, не всегда, но случается. То ли грудь чем-то не нравится, то ли энергетика обладательницы её… Сейчас на каждом углу говорят об этой «энергетике», так что мысли о ней приходят волей-неволей. Объяснить это бестактное поведение маммографа на физическом уровне не представляется возможным. Лене снова приходится его включать, но его реакции приходится ждать примерно также, как компьютерной. И вот этот кусочек времени в этой ситуации кажется безнадёжно длинным. Чтобы хоть как-то отвлечь пациентку от того, что в этот момент она может подумать и об аппарате, и о человеке, который на нём работает, Лена придумала шутку, мол, вот какой патриотичный субъект, этот аппарат, работать начинает только, если слышит немецкую речь.

– Что-нибудь знаете по-немецки? – обращается она к пациентке.

– Разве только «хенде хох», – смеётся та в ответ.

– Ну, так я вас прошу, скажите ему это громко!

– Хенде хох! – повторяет, давясь от смеха, пациентка.

И вот однажды.

– Надо к нему обратиться по-немецки. Не признаёт другой речи, – сокрушается в очередной раз Лена, – спросите его: «Ви хайст ду?»

– Зачем же? – возразила пациентка, – мне рассказывали про его особенность. Я готовилась. Всю ночь учила стихотворение Гейне «Fichtenbaum». И начала декламировать.

На севере диком стоит одинокоНа голой вершине сосна…

Только не в переводе Лермонтова, и даже не в переводе Тютчева «На севере мрачном, на дикой скале»… А именно так, как написал Гейне: по-немецки.

С тех пор, предлагая пациентке поговорить по-немецки, Лена обязательно подчёркивает, что она шутит.

Николай Иванович Мухин к ночи так устал от забот по своему хозяйству, что заснул, не раздеваясь, на диване у телевизора, который даже включить не успел. Телефон свой сотовый он тоже не успел вынуть из кармана. В какой-то момент телефон под давлением отяжелевшего от физической работы тела непроизвольно начал набирать номера, записанные в контакте. Первым номером оказался номер телефона местного денежного воротилы, хозяина одного из городских рынков и арендатора парка Тимашева в Ташле господина Б.. А время-то уже было позднее: три часа ночи.

Николай Иванович даже не подозревал, что пока он не дует в ус в Ташле, в городе на тумбочке из красного дерева, стоящей у постели довольного своей жизнью шестидесятилетнего миллионера, или даже миллиардера (разве кто считал?!), разрывается по его милости модным среди определённых лиц хитом «Чёрные глаза» сотовый телефон, призывая хозяина проснуться и ответить на звонок наконец.

И хотя господину Б. очень не хотелось расставаться со сладким сном и вылезать из-под обнимающей его руки молодой супруги, он всё-таки нашёл в себе силы приподняться и ответить на звонок. Однако ответа он так и не услышал. Окончательно проснувшись и утратив надежду на сладость снов остатка ночи, он набрал ответный вызов, чтобы сказать… Впрочем, сказал он гневно только одну фразу, услышав в ответ «Мухин слушает»:

– Мухин! Ты меня будишь?

А в ответ услышал растерянное и обескураживающее:

– Нет, нет! Я буду не вас… У меня женщина есть…

– А это что за водка? – спросил Одноралов, разглядывая бутылочку, на которой была как будто знакомая этикетка… – Мухинка? Это же Путинка!

– Нет, это мухинка.

– Почему? Здесь же просто исправлены буквы. Вместо П подрисована М, а вместо Т – Х…

– Содержание тоже исправлено… Внутри именно мухинка.

– Странно…

– Ну, ты что, писатель, не знаешь, что значит «быть под мухой»?

– Ну, это ж не значит, что водка настоена на мухах?!

– Разумеется… Здесь вообще нет водки.

– А что ж это такое?

– Мухинка. Мухин готовит. Так что продукт мирового качества. Будешь?

– Ну, если сам готовит, то это, наверное, лучше, чем Путинка… Буду!

Едим в Тюльган. На УАЗике-буханке. Навстречу белый мерседес. С тех пор, как Ташла превратилась в клуб под открытым небом, здесь даже своя Рублёвка появилась. Обременённые счастьем богатства возжелали селиться

вблизи захудалых домишек художников и поэтов, которые задолго до ташлинского бума покупали свои домишки у основания той самой горы, где теперь подъёмник установлен для любителей горных лыж и сноубордов. Мерседес просигналил с просьбой остановиться. Что-то случилось?

– Говорят, где-то здесь есть Никольский родник. Не подскажите, где? – пожилой мужчина приоткрыл водительскую дверь.

– Ну, а что ж не показать, следуйте за нами.

Мы свернули с основной дороги. Грех не поделиться с кем бы то ни было прохладной водицей Никольского родничка.

Когда беседка, сооружённая над родником, появилась на нашем пути, мы затормозили, чтобы развернуться. Водитель мерседеса вышел нам навстречу:

– Сколько я вам должен за помощь?

– …За какую помощь?… Ах, оставьте, пожалуйста! Что за бред?

В это время из мерседеса вышла молодая девушка. Дочка, наверное…

– Дорогой! – дежурно произнесла она, – я не нашла стаканчика в бардачке… Поищи сам!

Мы уже отъезжали, когда она возмущённо прокричала:

– И что?! И долго я буду ждать?