Читаем без скачивания Монастырь - Песах (Павел) Амнуэль

— Все в порядке, — подтвердил Сатмар, и Асиана кивнула, соглашаясь с мужчинами. — Говори, мы слушаем.

— Только шлаки слов направляй вверх, — деловито предупредил Крамус, — а то многие тут…

Аббад представил, как другие паломники, приходившие сюда и рассказывавшие о своих нерешаемых проблемах, не могли справиться с волнением, и ошметки их мыслей, не сумевшие стать словами в звуках, плавали по комнате, натыкаясь на стены и, конечно же, на людей, здесь находившихся. Не очень приятное ощущение.

— Я постараюсь, — смиренно произнес Аббад.

Он глубоко вдохнул наполненный множеством непонятных ему смыслов воздух Монастыря и произнес давно обдуманные первые слова своей предсмертной речи.

— Мое полное имя Аббад Нерегай Сигрон.

Он никогда еще не произносил собственное имя вслух. Знакомясь с Тали, Аббад сразу раскрылся, ощущение резонанса было таким мощным, что сопротивляться оказалось невозможно. Тали ощутила то же самое, имя для них не значило ничего, имя даже словом, по сути, не было, а только символом, обозначением личности, для обоих это уже не имело значения, они были вместе, стали одним целым, говорили о себе «мы», а потом — «я»…

Сейчас Аббад вынужден был разделить свою с Тали личность на части, он произнес свое полное имя и, значит, показал монахам, что он — один, нет у него никого, с кем он мог составить новую, высокую суть.

— На Сигроне живут мои родители, Ант и Лиоз, они перестали опекать меня еще в те дни, когда я учился в школе Кастелло, а потом и вовсе ушли из моего сознания — не хотели мешать.

Почему я это рассказываю? — подумал Аббад. — Это была не совсем та, а точнее, совсем не та речь, не та мысленная заготовка, которую он отрепетировал до полного, как ему казалось, автоматизма. Неужели монахи смогли…

Он умолк и всмотрелся новым взглядом в лица стоявших перед ним монахов. Сатмар смотрел на него с видимым равнодушием, но за этой маской различались и пристальное внимание, и искреннее участие, и, главное, доброжелательность. Нет, он не мог… Не стали бы этого делать ни Крамус, ни Асиана. Их взгляды тоже были чисты, как свет Аридны, когда она стоит выше остальных шести звезд скопления.

— Продолжай, — сдержанно произнес Сатмар и опять едва заметно улыбнулся. Почти как отец. Почти? Нет, в точности так же. В детстве Аббад часто терял игрушки, и они исчезали от отсутствия внимания. Он еще не знал, что предметы нужно привлекать в мир, думая о них постоянно, и потому терял то одну игрушку, то другую, они таяли, унося свою суть в нематериальные измерения. Аббад, бывало, даже плакал от бессилия, и тогда отец брал его на руки и улыбался. Всего лишь улыбался, но Аббаду сразу становилось хорошо, и он придумывал новую игрушку, мгновенно забывая о старой.

— Я был знаком с Антом, — тихо произнес Крамус. — Замечательный человек. Он стал…

Монах не закончил фразу, и мысль его, мимолетно уловленная Аббадом, тоже не позволила понять, кем или чем стал его отец, которого он не видел и о котором ничего не знал вот уже шестнадцать циклов. В иное время Аббад, конечно, не удержался бы, задал бы прямой вопрос и получил бы ответ, но сейчас…

— Продолжай, — повторил Cатмар, поняв, о чем подумал Аббад, и что его взволновало.

На Селирене обычно было много туристов — людей, не искавших каких-либо откровений, не жаждавших приключений, но желавших отдохнуть от тяжелых энергий заселенного пространства: Чианутра светила так яростно, что, кроме человека, здесь не выживало ни одно существо, умевшее питаться звездной энергией. Но зато и красота Селирены, совершавшей оборот вокруг светила за семьдесят шесть часов, была поистине неописуемой. Светло-зеленый диск Чианутры занимал полнеба, и смотреть на него можно было, если только воспринимать не физически значимые электромагнитные потоки, но лишь информационные блоки, не такие яркие, хотя и тоже возбуждавшие не очень подготовленные души.

Аббад уже бывал на этой планете и знал, как поступить, чтобы в первые же секунды не получить или лучевой ожог, или шок от невообразимого наслаждения красотой. Он заставил заснуть все воспринимавшие материальное отделы мозга, и мир вокруг стал похож на тонкую сеточку, пунктир. В любом другом месте Вселенной Аббад ничего не смог бы увидеть, кроме хаотичного движения атомов и быстрых частиц, но на Селирене он только так и смог воспринять красоту искривленного пространства и попавших в ловушку времени мыслей множества людей, побывавших здесь прежде.

Аббад стоял на холме, не очень высоком, но удобно расположенном — с его вершины легко было разглядеть противоположную сторону планеты и возвышавшийся там штатив звездной лаборатории научников. Туристов здесь оказалось немного, а в какой-то момент Аббад и вовсе ощутил, что остался в одиночестве: группа отправилась по очередному пункту маршрута, а следующая еще не прибыла.

Он стал спускаться с холма в долину и тогда увидел ее.

Девушка, скорее всего, отстала от группы. Она стояла метрах в десяти от Аббада и смотрела на него.

— Мое имя Тали, — сказала она.

Между ними, подобно прозрачному занавесу, висела в воздухе мельчайшая пыль — это оседали идеи, оставленные здесь многочисленными туристами. Такая на Селирене повелась традиция: уходя с этой планеты, бросать в воздух какую-нибудь мысль, не всякую, конечно, а идею, как обустроить Селирену или, может быть, изменить орбиту, или перестроить ландшафт, годилось все, никто не знал, какая идея окажется полезна строителям, в ход могла пойти любая, и потому идеи здесь носились в воздухе, оседали на почве и вновь поднимались, вспугнутые, как сейчас, каким-то неординарным происшествием.

— Мое имя Аббад.

— Я наблюдала за тобой, — сказала Тали и улыбнулась.

Ему показалось, что такой улыбки он не видел никогда и никогда больше не увидит.

На девушке было облегавшее фигуру платье, ткань не сковывала движений и, скорее всего, не ощущалась, разве что создавала приятный температурный режим. Золотистое с ярко-зелеными переливами, если смотреть под определенным углом, и Аббад не сразу понял, был этот угол материальным или духовным: цвет платья менялся и в зависимости от того, как менялось отношение к девушке, смотрел ли на нее Аббад взглядом влюбленного или взглядом заинтересованного наблюдателя, или равнодушного туриста.

Платье ярко вспыхнуло зеленым, и Аббад в смущении закрыл глаза. Мысль свою он, однако, запирать не стал, и Тали сказала:

— Спасибо.

— Здесь есть неплохое местечко, где можно посидеть и поговорить, — смущенно подумал Аббад. — Мысли там совсем не рассеиваются, не то что здесь, на вершине.