Читаем без скачивания Kазенный и культовый портрет в русской культуре и быту хх века - Василий Щукин

В образованной и полуобразованной среде в этот период принято было держать у себя дома культовые портреты новых кумиров: Хемингуэя в неизменном свитере (в начале шестидесятых годов), Солженицына (на рубеже шестидесятых и семидесятых, в период гонений на писателя и позднее, в период эмиграции), Достоевского (чаще в роли русского пророка и страстотерпца, каковую приписывали писателю неославянофилы и православные неофиты). Молодежь вешала на стенках фотографии и плакаты с изображением группы «Битлз», кинозвезд, известных спортсменов, в особенности хоккеистов. Позднее, но еще до переломного 1985 года, появились «просто красавцы» и «просто красотки» — фотомодели из заграничных журналов. «Ветераны войны и труда» вешали портреты маршала Жукова (его культ был особенно популярен в полуобразованной среде в начале семидесятых годов, после публикации его воспоминаний), реже Ворошилова, еще реже — Сталина, но никогда Ленина.

Семантический и стилистический разброс культовых портретов в эту предзакатную пору реального социализма был, таким образом, достаточно велик и возрастал с каждым годом. Но до подлинного плюрализма, до постмодернистской всеядности и до забавы в монтаж и деконструкцию готовых текстов культуры было еще далеко. Еще в годы горбачевского правления, когда на глазах у всех шла стремительная перестройка не столько политической и экономической систем, а главным образом устаревшей культурной модели, интеллигенты все-таки по-старому, еще в духе XIX – начала XX века и, разумеется, советской семиотической ортодоксии вешали в квартирах фотографии Ельцина. Реалии новой России довольно быстро развеяли последний, как хотелось бы верить, миф правителя-спасителя, вождя «движения».

В настоящее время казенные портреты появляются все реже и реже. По всей видимости, сохранятся, причем, в очень небольшом количестве, только портреты главы государства, как это принято в других странах западного культурного ареала. Культовые портреты продолжают появляться, но их существование регулируется законами функционирования поп-культуры.

Особый случай представляют собой н о с т а л ь г и ч е с к и е портреты. Без упоминания о них рассказ о советском культовом портрете был бы неполным.

Ностальгический портрет выражает тоску по утраченной культуре, являя тем самым драматическое обострение культурной памяти. Его заводят у себя и выставляют на обозрение (или хранят его в тайне от других людей, если изображенный на нем — persona non grata) вопреки современности, ее идеалам и модам, во славу минувших времен. Так, например, портреты Александра Блока и Андрея Белого, висящие над письменным столом в 1950 году, или портреты Сталина и Жукова в 1970 — ностальгические.

Еще в семидесятые годы, сначала в южных областях, а затем по всей стране появилась мода на ностальгические портреты Сталина, прикрепляемые шоферами к ветровому стеклу грузовика или автобуса. Сталин мог смотреть и на водителя, как ангел-хранитель, а мог быть демонстративно обращен вовне, в сторону пешеходов и других шоферов: дескать, знай наших. В девяностые годы мода на такого рода ностальгические портреты не только сохранилась, но и заметным образом усилилась, что вполне естественно для общества, в сравнительно короткий срок пережившего столько разочарований. Но кодовая система, которая обеспечивает функционирование культовых знаков, в постсоветскую-постмодернистскую эпоху изменилась самым коренным образом. В социокультурном локусе «кабина автомобиля» ныне имеется несколько мест для меняющихся, как калейдоскопе, дежурных идолов и на соответствующие культовые уже не портреты, а портретики: Иверской Богоматери, Сталина, Памелы Андерсон...

Примечания

[1]

В начале девяностых годов прошлого века в вагонах московского метро висели плакаты с фотографией предприимчивой киевлянки, которая выдавала себя за новейшее воплощение Христа — Марию Деву Христос. Эти фотографии — ярчайший пример миметического культового портрета.

[2]

Существенные элементы казенщины в культурном поведении русских людей появлялись и ранее — в периоды царствования Петра I и Павла I. В обоих случаях наблюдалось стремление «навести порядок», то есть придать управлению государством ясные, разумные формы. Но это похвальное стремление неизменно оборачивалось усилением бюрократизма.

[3]

Ср. стихотворения: К портрету Бибриса Вяземского, К портрету Чаадаева и Портрет Пушкина, К портрету Лермонтова. Можно было также заказать свой собственный портрет и «общаться» с ним (стихотворение А. И. Полежаева К своему портрету).

[4]

В пятой главе первого тома Мертвых душ перечислены портреты, которые висят на стенах гостиной Собакевича: «На картинах всё были молодцы, всё греческие полководцы, гравированные во весь рост: Маврокордато в красных панталонах и мундире, с очками на носу, Колокотрони, Миаули, Канари. Все эти герои были с такими толстыми ляжками и неслыханными усами, что дрожь проходила по телу. Между крепкими греками неизвестно каким образом и для чего появился Багратион, тощий, худенький, с маленькими знаменами и пушками внизу и в самых узеньких рамках. Потом опять следовала героиня греческая Бобелина, которой одна нога казалась больше всего туловища тех щеголей, которые наполняют нынешние гостиные» (Гоголь 1949: 94–95).

[5]

В автобиографической повести Швамбрания Лев Кассиль, отец которого был в начале XX века врачом в уездном городе Покровске Саратовской губернии, вспоминает, что в их доме на почетном месте висели портрет «доктора Пирогова и картина академика Пастернака Лев Толстой» (Кассиль 1959: 277–278).

[6]

Цитирую первую строку стихотворения Валерия Брюсова Юному поэту.

[7]

Так же, как и иконы, ибо участившиеся проявления безбожия и профанации христианских святынь относятся не к послереволюционному периоду, а к годам Первой мировой войны.

[8]

В действительности брат Льва Кассиля Иосиф Абрамович.

[9]

В припеве популярной песни красноармейцев были слова: «Мы все на бой пойдем / За власть советов / И как один умрем / В борьбе за это».

[10]

Категория вождя в авангардистской культуре охватывала широкое поле явлений: это не только и даже не столько «вожди мирового пролетариата», но и «культовые фигуры» в мире литературы, искусства, науки, авиации, спорта. Старые «властители дум» сменились деятелями, которые претендовали на то, чтобы вести за собой не индивидуумы, но массы, и не столько в плане духовном, сколько в реальной общественно-политической, идеологической и эстетической борьбе мнений и позиций.

[11]

Автор неоднократно видел татуированные портреты Ленина и Сталина на обнаженной груди, в окружении традиционных красоток с надписью «Люся, я тебя люблю».

[12]

Мать в том же самом воспоминании Алексея Алексеевича о «далеком пожаре» лишь разводит огонь в печке и печет пироги с капустой. Герой прижимается не к ней, а к отцу.

[13]

На самом деле всё обстояло сложнее и противоречивее. С одной стороны, в живописи и литературе тяжелые времена для авангардистов наступили уже в середине двадцатых годов, с другой — конструктивистские постройки продолжали украшать русские города еще в середине тридцатых.

[14]

Ранее, в послевоенные годы, вместо Ленина над Москвой парил портрет Сталина.

[15]

Портретов маленького Сталина никогда не существовало. Видимо, «вождь народов» следил за тем, чтобы его иконические подобия сохраняли известную пристойность, которая бы явно пострадала, если бы кому-нибудь пришло в голову продавать портреты маленького грузинского оборванца.

[16]

Кроме портретов, непосредственно включенных в общий контекст книги, в букварях есть культовые портреты Ленина, Пушкина, Гагарина и других «героев», вписанные в контекст иллюстраций к букварю: например, детей принимают в октябрята под портретом Ленина (Архангельская 1979: 58–59), у девочки над кроватью висит портрет Гагарина (Архангельская 1979: 25), дедушка читает внучке книгу с портретом Пушкина на обложке (Горецкий 1982: 9).

[17]

«Нас утро улыбкой встречало, / Шумела в бульварах листва. / Вступая под своды вокзала, / Шептали мы: “Здравствуй, Москва!”— в словах этой мажорной песни из кинофильма Здравствуй, Москва! своды вокзала выступают в роли магического портала («Сезам, откройся!»), за которым простирается сказочная страна красоты и счастья. Очень подходящее место для скульптуры вождя!