Читаем без скачивания Мост - Манфред Грегор

«Ты должен думать о них, — твердил он себе. — Будь начеку, Фрелих. Это твой долг».

Налет начался около одиннадцати. Завыли сирены. Пронзительно, как во время учебной тревоги.

Многие уже крепко спали. Но семерых мальчиков внезапная тревога застала бодрствующими.

После разговора с лейтенантом Фрелихом было не до сна. Они спорили далеко за полночь. Следует ли бежать? Послушаться совета и улизнуть через западные ворота? Еще никогда у них не было таких разногласий, как в этот вечер.

Хорбер за побег.

Шольтен:

— Ну ты! Давай, давай беги!

Все покатились со смеху. Впервые за много дней заговорил Клаус Хагер по прозвищу Молчальник — он мог часами не раскрывать рта:

— Ребята, если мы смоемся, значит мы дезертиры, а дезертиров расстреливают. Спокойнее остаться здесь. Уйти мы еще успеем.

Это было так похоже на Хагера. Он никогда не говорил до тех пор, пока всего не взвесит. Пусть то, что он говорил, не всегда было правильно, но зато тщательно обдумано. Альберт Мутц рявкнул на этого труса поганого. Ему хотелось домой, в маленький домик на окраине. Там он смог бы — так ему по крайней мере казалось — спрятать остальных.

Эрнст Шольтен разлегся на нарах, наверху, разумеется, там, утверждал он, горный воздух. Шольтен еще не высказался. Только сыпал направо и налево циничными замечаниями и довольствовался тем, что смешил всех.

Вальтер Форст не прочь был бы остаться:

— Верьте мне, здесь будет еще чертовски интересно.

Шольтен:

— Ну ясно, будем играть в индейцев!

Зиги Бернгард:

— Мне безразлично, куда все, туда и я.

Юрген Борхарт:

— Мне вовсе не хочется подыхать здесь. Я уношу ноги — чего еще ждать!

Борхарт сказал это таким тоном, что тому, кто плохо его знал, и в голову не пришло бы усомниться в твердости его намерений. Но «команду» не проведешь. Борхарт уйдет только вместе со всеми. У него всегда есть определенное мнение, но он никогда его не отстаивает. Итак, шестеро высказались. Теперь они хотели выслушать седьмого.

Карл Хорбер поднялся с кровати и, театрально потрясая руками, продекламировал:

— Друзья, братья по оружию! Внемлите словам нашего мудрого вождя, пусть решает Виннетоу — вождь краснокожих!

И предоставил слово Шольтену.

Тот заговорил, не поднимаясь с нар и уставившись в выбеленный известкой потолок, словно находился один в комнате:

— Если Фрелих говорит, что нам нужно уходить, он желает нам добра. Если пошевелить мозгами, это почти приказ командира. Если пошевелить мозгами. К тому же у него есть опыт. У нас опыта нет. Точнее — совсем мало.

Итак, вопрос в том: или смотаться — поскольку у Фрелиха есть опыт, или остаться — поскольку у нас опыта нет? Все, что вы наговорили, курам на смех. Только Форст сказал дело. Будет интересно до чертиков. Что правда, то правда, интересно будет до чертиков.

Вопрос только в том, не будет ли чересчур интересно? Я вот все думаю о Шаубеке. С ним тоже получилось интересно…

С другой стороны, если мы будем начеку, можно и подождать. А когда уж слишком припечет — смотаться. А главное — если мы смоемся сейчас, не будет ли это, строго говоря, трусостью?

При одной мысли о том, что он может оказаться трусом, он вскочил с нар, победно всех оглядел и закричал:

— Слушайте! Мы окажемся трусами, если сбежим! Жалкими трусами! Нас не для этого здесь обучали. Разве нам дали форму и карабины, чтобы удобнее было драпать? Друзья! Они еще услышат о нас!

Затем спокойнее:

— Можете поступать, как хотите, а я остаюсь. Виннетоу останется на посту. Это его долг перед краснокожими братьями. Уф! Я кончил.

Хорбер едва дождался, пока тот договорит. Он подскочил и по-обезьяньи уцепился за край верхних нар. Огненно-красный вихор, худое лицо, торчащие уши показались над кроватью. Он зарычал на Шольтена:

— А ну, повтори еще раз, что я трус, повтори, и я вышвырну тебя в окно!

Шольтен расхохотался ему в лицо и, пока Мутц и Борхарт щекотали Хорберу пятки, заехал ему ногой прямо в нос, так что Хорберу пришлось разжать пальцы и спрыгнуть на пол.

Началась отчаянная потасовка. Шольтен свесил ноги и размахивал ими над головами, а затем повалился прямо на дерущихся. Смех, визг, грохот отодвигаемых столов и стульев — а время шло к полуночи. И тут началась тревога.

Драка мгновенно прекратилась, все прислушивались к вою сирен. Сигналы повторялись, значит они не ослышались. Кинулись к шкафам, срывая походное снаряжение. И вот уже натянуто линялое обмундирование. Заранее уложенные рюкзаки вскинуты на спину, поясной ремень со штыком, саперной лопаткой и подсумком затянут, каски надвинуты, противогазы перекинуты через плечо, и все семеро устремились к выходу.

На бегу схвачены карабины, и «тра-та-та» отстукивают по каменным плитам коридора подкованные походные башмаки. Потом вниз по лестнице, в главный казарменный двор. Там юноши пристроились ко второму взводу, взводу Фрелиха.

Подразделения построились по четыре в ряд. Из-под полукруглой арки со стороны Западного шоссе появился серый «джип». Из него вышли трое.

— Какие-нибудь важные птицы, — шепнул Шольтен.

Командиров рот и взводов вызвали на совещание. Оно длилось почти полчаса. Все это время пятьсот солдат стояли в строю и ждали.

Наконец взводные вернулись. Над полем раздалась команда, и подразделения одно за другим пришли в движение. Второй взвод во главе с лейтенантом Фрелихом, фельдфебелем Венхельтом и унтер-офицером Хейльманом направился к спортивному залу. Семеро проследовали за ними. Там все окружили лейтенанта.

— Американцы все еще в тридцати километрах от города. Город решено защищать. — Чувствовалось, что слова эти стоят Фрелиху огромных усилий. — Позиции, которые мы займем, очень важны для обороны города.

Он словно потерял нить, — и взгляд его устремился на левый фланг, туда, где стояли семеро, словно лейтенант ждал от них помощи.

— У нас маловато людей, а мы должны защищать сравнительно большой участок. Мы получим снаряды, оружие, фаустпатроны и неприкосновенный паек! — Фрелих резко повернулся и, тяжело ступая вышел из зала.

— Не в ногу ма-арш! — скомандовал фельдфебель Венхельт.

Взвод в сорок два человека получил фаустпатроны, по два на каждого, и автоматы. Когда очередь дошла до мальчиков, унтер Хейльман спросил:

— Кто из вас умеет обращаться с этой штуковиной?

— Я, — ответил Шольтен.

Он сказал это так спокойно, словно учитель Фрелих спросил у него, помнит ли он надгробную речь Марка Антония. «Команда» не удивилась.

Они уже привыкли к тому, что Шольтен все умел. Так почему бы ему не знать, как обращаться с автоматом?

Хорберу досталась русская самозарядная винтовка.

— Этот герой даже когда из карабина стреляет, и то вот-вот в штаны наложит, — не преминул высказаться Шольтен.

Остальные получили карабины и фаустпатроны. Под конец появился еще ящик с патронами. Каждый старался захватить столько обойм, сколько могли вместить карманы.

Спустя полчаса сорок два солдата погрузились на два грузовика, а еще через три минуты лейтенант Фрелих остановил машины на мосту маленького городка. Унтер-офицер Хейльман соскочил вниз и буркнул:

— Нашли место для слабосильной «команды».

Разочарованные ребята выпрыгнули из кузова на землю.

— Этот мост — стратегически важный объект, — Пояснил лейтенант Фрелих. — Вы закрепитесь здесь. Унтер-офицер Хейльман примет командование. — И тихо Хейльману: — Как только туман рассеется — по домам! Понятно? Вы отвечаете за это головой, ясно?

И тут произошло то, чего тщетно ждала «команда» все эти две недели. По лицу Хейльмана расплылась улыбка, забралась в каждую складочку, в каждый уголок грубоватого широкого лица, и Хейльман сказал:

— Слушаюсь, господин лейтенант, понял!

Унтер-офицер Хейльман и война

Курсант унтер-офицер Хейльман заработал кличку уже на третий день пребывания в офицерском училище. Его прозвали Старобранец. Он был в то время примерно лет на десять старше тех, кто сидел с ним на одной скамье. Из-за рассудительности и спокойствия, которое от него исходило, он казался даже старше своих лет. Военные наставники не хвалили и не ругали его. И вот что с ним случилось за четыре дня до окончания училища.

Во время занятий по политике руководитель спросил его, может ли немец быть хорошим офицером, не будучи ревностным приверженцем существующего режима. Унтеру Хейльману вопрос показался настолько простым, что против обыкновения, не раздумывая, он громко, на всю комнату ответил:

— Само собой разумеется, господин обер-лейтенант!

После, экзаменов триста свежеиспеченных офицериков отправились в отпуск на родину, а Хейльман, как и прежде, в чине унтера покатил на восток, обратно в свою часть.