Читаем без скачивания Аромат счастья - Натали де Рамон

Заспанная нечесаная особа доставила мне завтрак только минут через сорок, грохнула подносом об стол и удалилась с видом нескрываемого презрения. Я не смогла заставить себя прикоснуться губами к стакану, на краях которого багровели остатки губной помады, а в соке змеился длинный черный волос. Аппетитно-ароматные свежие булочки хранили на себе вмятины от пальцев нечесаной особы. Но кофе я все же выпила. По счастью, его доставили в кофейнике, а чашку я старательно вымыла с мылом под краном, обрадовавшись горячей воде как старой знакомой. И наконец-то встала под душ.

Покидая свой номер и стараясь думать о том, что «разбойники» еще помнят наставления бородатого, я все же не чувствовала себя в безопасности. Но за столиками пока не было никого. Я миновала их, затем небольшой пустырь между гостиницей и архивом, благополучно вошла, сделала несколько шагов по узенькому полутемному коридорчику и открыла дверь в читальный зал, перебирая в голове варианты фраз для знакомства с местным начальством архива.

Глава 3, в которой нетрудно представить мое удивление

Нетрудно представить мое удивление, когда я увидела за ближайшим к окну выдачи столиком моего вчерашнего бородатого знакомца. Он невольно обернулся на звук открывшейся двери.

— Вы?

— Доброе утро, мсье, — поздоровалась я. — Рада вас видеть.

Это было не просто вежливостью, я действительно обрадовалась ему и, признаюсь, не только по причине безопасности.

— Взаимно. — Он поднялся из-за стола и протянул мне руку. — Игнасио Эньярош.

— Мари Лану, — представилась я. — Очень приятно, мсье Эньярош.

— Просто Игнасио, — сказал он, задержав мою руку в своей немного дольше, чем того требовала учтивость.

— Вообще-то, мадемуазель, — в окошке показалась взлохмаченная седая голова, — главный архивариус — это я. Не нужно отвлекать доктора Эньяроша от его занятий, мадемуазель. Обращайтесь ко мне. Я отвечу на все ваши вопросы. Свидетельство о рождении? О регистрации брака? Спорная собственность?..

Вопросы выскакивали из него, как пробки, и я, чтобы не перебивать старшего коллегу, молча положила перед ним свое командировочное предписание.

— Что это? — растерялся он и вытащил из кармана сначала плоскую наполовину пустую бутылочку, потом клетчатый платок и, наконец, лупу, которую тут же пустил в ход. — Ревизия? Состояние делопроизводства? Да кто вы такая, мадемуазель? С какой стати? У меня образцовый порядок!

— Мсье Сашель, — я прочитала его имя на табличке, — конечно, у вас все отлично, никто и не сомневается, но я должна представить отчет по определенной форме и очень рассчитываю, что вы поможете мне довести до сведения начальства доказательства того, что в вашем архиве образцовый порядок.

Эту фразу я составила заранее, прекрасно понимая, что вряд ли найду здесь дружественный прием, и, похоже, старик оценил мое красноречие.

— Ладно, дочка, валяй. Ты тоже человек подневольный.

Мсье Сашель вздохнул, встряхнул свою плоскую бутылочку и посмотрел через нее на свет. Потом сухими старческими пальцами осторожно отвинтил крышечку, снова вздохнул, сделал глоток, другой, кашлянул, завинтил крышечку, убрал бутылочку в карман. Обвел глазами помещение и вдруг заговорщицки подмигнул.

— Валяй, дочка, валяй!

И повел меня в хранилище. Естественно, его хозяйство представляло собой грустное зрелище.

— Кошмар? — сочувственно поинтересовался Эньярош, когда я устроилась за соседним столом с грудой описей и описью описей архива.

— Не то слово, — прошептала я в ответ, как будто в читальном зале была куча народу. — Я очень понимаю мсье Сашеля.

— В смысле недовольства вашим появлением или наличия стеклянной спутницы в его кармане? — Эньярош опять перешел на английский, но тоже говорил очень тихо.

Я усмехнулась.

— И то, и другое. Вы американец?

— Нет, с чего вы взяли?

— Вы упорно не хотите говорить по-французски.

— Я его плохо знаю. Я из Колумбии.

— О чем это вы там шепчетесь, господа? — Из окошка выглянул обиженный архивариус. — Кажется, здесь нет посторонних.

— Мы просто не хотели вам мешать, мсье Сашель, — сказала я. — Я предложила мсье Энь-ярошу пойти выпить кофе.

Я почувствовала, что Эньярош оценил мою находчивость.

— У нас имеется масса общих знакомых, — заверил он архивариуса по-французски и вдруг смутился, взглянув на меня.

— Идите, — разрешил старик, — только принесите мне тоже!

— С молоком? — уточнил Эньярош.

— Ну ты и шутник, мсье Колумбия, — фыркнул дед, — ты же знаешь, что я всегда пью только чистенькую!

Глава 4, в которой Эньярош помешивал ложечкой кофе

— Значит, мисс Люно — мисс Архивная Ревизия? — Эньярош помешивал ложечкой кофе, его глаза улыбались за стеклами очков. — А я-то вчера сломал себе голову: кто ж такая эта мисс? Учительница? Актриса? Агент по недвижимости?

— Я тоже никак не могла предположить, что встречу вас в архиве. Вы историк?

— Да. Даже доктор археологии в университете Боготы. Я пишу книгу о культовых постройках доколумбовой Америки. Это моя специализация. Мечтаю найти здесь хоть что-то об исчезнувшей экспедиции французского путешественника Бонвояжа.

— Бонвояж? Смешная фамилия для путешественника. — Я сделала глоток кофе. — Пейте, пока горячий.

— В такую жару он остынет не скоро.

— Знаете, мистер Эньярош...

— Просто Игнасио.

— Хорошо. Знаете, просто Игнасио, я решила, что вы полицейский в штатском, когда вы одним взглядом распугали вчерашних молодцов.

Он усмехнулся.

— Нет, правда, как вам это удалось? Вы не полицейский, а эти люди вас боятся. Почему?

— Потому что они не люди.

— То есть? По-вашему, есть люди, а есть — не люди?

— Да.

Он так спокойно произнес это «да», что мне стало не по себе. И вдруг его словно прорвало:

— Люди — это те, кто способен принимать решение, оценивать свои поступки и отвечать за них. Человекообразные с рабской психологией не способны на это. И я не могу назвать полноценными людьми вчерашних типов. Не могу, и все! Они ценят лишь физическую силу и деньги как эквивалент той же силы. Малейший проблеск мысли вызывает у них панику, которую они стремятся тут же заглушить алкоголем, наркотиками, грохотом дикой музыки и жестокостью...

Мальчишка в некогда белом фартуке подметал между столиками, на которых растопыривали ножки перевернутые стулья. По-утреннему еще не слишком жаркое ярко-голубое небо. Пыльноватая, но еще бодрая, тоже утренняя, листва. Птички, купающиеся в пыли. Тощая собака, лежащая на ступеньках, лениво зевнула и зажмурилась от солнечного зайчика... Кофе щедро дарило душистый густой аромат, а мужчина, который был мне определенно симпатичен, страстно читал лекцию по психологии.