Читаем без скачивания Два капитала: как экономика втягивает Россию в войну - Семен Уралов

Вторая торгово-финансовая реальность — это реальность безналичного рубля, который обеспечивал хозрасчет и торговлю на уровне предприятий, областей и отраслей народного хозяйства. В этой реальности обороты исчислялись десятками миллионов безналичных рублей. В экономике возникали финансово успешные феномены вроде колхозов-миллионеров и комбинатов, на которых работали десятки тысяч граждан. Так как одной из главных задач советской экономики была тотальная кооперация, то прибыль не всегда была самоцелью. Задумка сталинской экономической системы состояла в том, чтобы связать между собой в промышленные цепочки разные регионы и республики. Миллионы рублей были скорее формальным исчислением экономической активности. Прибыль оседала на счетах предприятий, которые инвестировали ее в социальную инфраструктуру и расширение производственной базы. Так появлялись детские сады и поликлиники в заводских районах, кубанские колхозы строили копии московского ВДНХ, а фабрики поддерживали театры.

В безналичной торгово-финансовой реальности советской экономики уже оборачивался полноценный капитал, который можно было пускать в оборот и открывать новые производства, закладывать новые торговые пути и заключать многомиллионные контракты. Однако капитал этот был государственный, и хотя распоряжался им конкретный человек, сделать государственный капитал частным было практически невозможно. Нельзя было, как сегодня, перевести безналичный рубль на счет компании, занимающейся обналичиванием, и за 10–15 % комиссионных вывести наличные. Конечно же, были исключения, и отдельным гражданам удавалось увести государственный капитал и обналичить, но во-первых, это было противозаконно, а во-вторых, даже обналиченный государственный капитал все равно оставался капиталом личным. То есть директор, укравший у своего завода миллион, максимум что мог сделать — построить втихаря еще одну дачу, оформленную на жену. Или забить квартиру золотом, фарфором и собраниями сочинений в суперобложках.

Таким образом, безналичная финансовая реальность обеспечивала государству монопольное право на владение и производство средств производства.

И наконец, третья торгово-финансовая реальность — внешнеэкономическая. Там обороты исчислялись сотнями миллионов. В этой реальности оборачивался валютный рубль, привязанный к курсу доллара и ценам мировой биржи. Здесь рубль, собственно, переставал быть рублем и становился разменной валютой доллара США. Впрочем, как и все остальные валюты других государств, которые согласились торговать посредством мировых бирж, Советский Союз пытался уйти от привязки к мировой торговле с помощью прямых контрактов с крупными экономиками вроде Индии или Китая. Однако главным торговым партнером все равно оставалась Западная Европа, основным экспортом были энергоресурсы, поэтому уйти от мировых бирж не удавалось. К этой торгово-финансовой реальности были допущены только избранные представители правящих элит. Да и вообще сфера внешней торговли СССР была во многом государственной тайной. Это было связано еще и с тем, что торговые представительства Союза активно использовались для разведки и организации экономической помощи союзным режимам в Африке, Латинской Америке и Азии. Поэтому внешняя торговля для советской экономики была больше, чем просто торговля. Валютный рубль выполнял две задачи. Во-первых, на него закупалась валюта, за которую потом приобретали дефицитные товары для потребительского рынка, технологии и средства производства для индустрии и промышленности. Во-вторых, валютный рубль обеспечивал всю внешнеполитическую активность СССР на мировой арене. Советская экономика проводила свой собственный проект глобализации — индустриализация государств Латинской Америки, Африки и Азии, вставших на путь социалистического развития, борьба за права угнетенных народов и поддержка коммунистического подполья, поставки вооружений союзным режимам по всему миру. Валютный рубль был обеспечен товарами, которые производила промышленность всего Союза, поэтому если вождь социалистической партии, взявший власть в своей африканской республике, получал кредит от СССР в несколько миллионов, то это гарантировало ему доступ к вполне конкретным товарам, средствам производства и технологиям, сделанным в СССР. «Made in USSR» был не самым плохим брендом на мировых рынках.

Все эти три реальности практически не пересекались. Человек мог одновременно управлять коллективом, обеспечивающим добавленную стоимость в миллионы безналичных и десятки миллионов валютных рублей, и получать повышенное директорское жалованье 700 рублей. Дополнительно пользоваться социальными благами вроде персонального автомобиля, кооперативной трехкомнатной квартиры, дачи и спецмагазина, где его жена могла без очереди всегда купить сервелат. Но получить доступ к миллионам, которыми управлял, он не мог.

Таким образом, госкапитализму СССР практически удалось ликвидировать капиталистические отношения внутри советского общества. Конечно, были отдельные явления вроде частных артелей, законодательно разрешенного артельного производства и торговли в Армянской и Грузинской ССР и кооперативных предприятий в сфере обслуживания. Однако это скорее исключения из правил.

Поскольку вся добавленная стоимость изымалась государством, то инвестировался капитал исключительно в государственные проекты. Так появлялись целые микрорайоны с доступным жильем, потому что у государства образовались излишки цемента, бетона, кирпичей и простаивающие бригады строительно-монтажных управлений. Ликвидация безработицы была главным критерием экономической эффективности. Так, на балансе предприятий появлялись спорткомплексы, санатории, театры и дома отдыха.

Государственный капитализм СССР, работающий по принципу, обозначенному Марксом как «азиатский способ производства», открывал возможности для создания социальной и научной инфраструктуры. Таким образом, государство давало гражданину возможность жить в инфраструктуре и идеологии социализма, но при этом его экономическая жизнь была подчинена законам капитализма, пускай и государственного. Государственный капитализм создавал инфраструктуру и идеологию социализма, потому что не давал образоваться частному капиталу. Тем самым сохранял чистоту отношений между гражданами, не позволяя эксплуатацию человека человеком. Критики советской экономики справедливо отмечают схожесть госкапитализма с армией или зоной, где каждому человеку жестко отведена своя роль. Однако это сравнение не совсем корректно, потому что мы имеем дело с обратными процессами. Наоборот, это армия и зона являются проекцией политэкономической модели СССР. И в армии, и на зоне разворачиваются процессы, аналогичные процессам в советской экономике и обществе. Дефицит становится таким же регулятором потребительского рынка. Только в армии дефицитом являются сигареты, на зоне — чай, а в остальном Союзе — финские сапоги и сгущенка. Впрочем, какой бы ни была экономическая модель Советского Союза, она уже в прошлом. Советская экономика имеет значение только в контексте преемственности экономики России.

Политэкономическая модель Российской Федерации уходит корнями в РСФСР. Политический и экономический правящие классы РФ являются либо представителями, либо наследниками правящего класса РСФСР. Стоит напомнить, что разложение советской экономики началось в середине 80-х годов. Тогда в ходе либеральных хозяйственно-экономических реформ, известных под брендом «Перестройка», началось разгосударствление экономики. Сначала разрешили частную собственность на средства производства, так появились производственные кооперативы. Затем разрешили частный капитал в сфере услуг, так появились кафе и видеосалоны. И наконец, разрешили ведение внешнеэкономической деятельности, так появились советско-германские, советско-канадские и прочие совместные предприятия. Государство стремительно уходило из экономики, сдавая позицию за позицией. Сегодня сложно сказать, почему это происходило так стремительно. Почему Михаил Горбачев внедрял наиболее радикальные либеральные реформы, хотя даже внутри Политбюро его многократно предупреждали о губительности подобных решений.

Наиболее истинной видится социологическая версия о негласном сговоре правящего класса, который был раздражен невозможностью передать власть, должности и влияние по наследству. Вроде и власть у первого секретаря обкома есть, и влияние есть, и доступ к бюджетным миллионам есть, но максимум, что он может сделать для собственного сына, это помочь поступить в престижный московский или ленинградский вуз. И то если сын не балбес и экзамены не завалит. Получить интересную должность для невестки может директор крупного комбината, но даже на этой должности придется лет десять поработать, прежде чем достигнешь достойной жердочки на социальной и потребительской лестнице. Передать по наследству ведомственную дачу и черную «Волгу» уже невозможно. Естественно, правящий класс был раздражен такой, как ему казалось, несправедливостью. Поколение фронтовиков передавало власть поколению послевоенному, на чью судьбу не выпало никаких испытаний. Власть досталась поколению, которое привыкло рассматривать государство как источник материальных благ, а социальный успех понимает как умение занять комфортную нишу и обеспечить персональное потребление.